– Э, юная леди… – Я отстранил девочку от себя, откинул у нее с лица длинную прядь светло-русых волос. – Нельзя же так сразу. От переизбытка чувств меня может хватить кондратий. Свалюсь вот на пол и сдохну прям у тебя в ногах. Что братве отвечать будешь?
Лена состроила умильное личико и совершенно серьезно спросила:
– Правда, что ли? У тебя что, мотор барахлит? Тебе, может, и париться вредно?
– Мне вредно заниматься любовью с такими маленькими девочками, как ты. Тебе сколько лет?
– Восемнадцать, – соврала мне моя подружка. – Так ты что, в натуре считаешь… – Она не договорила, сделала вид, что обиделась, и, усевшись на лавочку, начала расшнуровывать кроссовки. – Хорошо. Сейчас эта лярва Сыроега припрется, ее и трахай. Мешать вам не буду…
Хрен не стала она нам мешать!
Когда Вика с огромным пакетом, набитым бутылками и закусками, наконец пришла в баню, Алена, уже стянув с себя лосины и черные кружевные трусики, но почему-то оставив без внимания длинный бесформенный балахон с капюшоном и аппликацией белого медвежонка, сидела на лавочке в самой что ни на есть развратнейшей позе и маникюрными ножницами подстригала волосы на лобке. На меня она не обращала никакого внимания, но точно знала, что я за ней внимательно наблюдаю, и получала от этого огромное удовольствие.
– Фи! – коротко прокомментировала эту картину Сыроега. – Парикмахерша… Коста, хочешь пивка? Прямо со льда.
– Давай! – обрадовался я, сообразив: о чем я уже давно мечтаю, так это о холодненьком пиве.
Я достал из пакета запотевшую бутылку «Старого мельника», с громким хлопком избавил ее от пробки коротенькой кочергой, подвернувшейся под руку, и устроился на лавочке рядом с Аленой. Та демонстративно отодвинулась от меня. А Вика еще раз коротко хмыкнула и принялась расстегивать нарядную белую блузку. Под блузкой и длинной плиссированной юбкой оказалась застиранная ночная сорочка, знавшая куда лучшие времена и тогда имевшая весьма эротичный вид. Но сейчас от нее отказались бы даже питерские бомжихи, найдя такое добро на помойке.
Я отхлебнул большой глоток из горлышка.
Ленка снова вплотную придвинулась ко мне.
Сыроега, приняв довольно сексуальную позу – изогнув гибкий стан и выпятив в сторону бедро, – стянула через голову ночнушку.
Я ощутил легкое беспокойство у себя в штанах.
Ленка запыхтела, отложила в сторону ножницы и, дабы не отставать от соперницы, поспешила избавиться от своего балахона. Под балахоном не оказалось вообще ничего, кроме небольшой девчоночьей грудки с острыми малиновыми сосками.
Сыроега смерила ее презрительным взглядом и швырнула простенький белый бюстгалтер мне на колени настолько картинно, словно стояла сейчас не в тесном предбаннике, опершись плечом о неструганую дощатую стену, а на подиуме стрип-бара возле блестящего никелированного пилона. В номинации «Красота груди» Вика могла легко предоставить Алене приличную фору. Но в номинации «Раскрепощенность и инициативность» она проиграла бы малолетке вчистую.
Ленка прильнула ко мне и прошептала на ухо так, чтобы расслышать мог только я:
– Ножищи у ей волосатые. – Потом нахально изъяла у меня бутылку, причмокивая, в один заход выхлебала остатки пива и ловко перепорхнула ко мне на колени. Левая рука крепко обвила меня за шею, правая вытащила из штанов подол рубашки и скользнула по моей голой груди. Длинные светлые волосы опустились вдоль моего лица. От них пахло дымом костра и дешевым шампунем, и эти запахи легко смешивались с другим (уж не знаю, сумею ли я сформулировать это так, чтобы было понятно) – запахом юного девичьего тела, включающего в себя и легкий аромат пота, и почти незаметный шлейф простеньких духов или дезодоранта, и что-то еще…
Я не удержался и коснулся губами остренького загорелого плеча, лизнул гладкую блестящую кожу. Потом положил руку Алене на грудь. «Ну и пусть, что небольшого размера. Зато она, нежная и упругая, удобно умещается в ладони», – решил я и отчетливо ощутил, как добрый спутник всей моей жизни, имеющий постоянное место прописки в штанах, забеспокоился, напрягся и активно запросился наружу.
– Вичка-сестричка, – вдруг отвлеклась от меня Ленка. – А чего у тебя порты штопаны? Сымай к чертям, неча в них красоваться. И неча тут на нас пялиться. Бери веник вон, – она кивнула на связку березовых веников, подвешенных под потолком, – иди покеда запарь. А то стоит тут, повыпятилась. Не видала ни разу, что мужик с бабой делают?..
– Нишкни, тварь! Баба она!!! Мокрощелка еще! – неожиданно прорвало Сыроегу. – «Порты штопаны»! А ты сама, тварь, себе на порты хоть рубль заработала?!! – высоко взвизгнула она на надрыве. В ее глазах блеснули нехорошие огоньки. Она оторвалась от стены и сделала решительный шаг по направлению к нам.
«Сейчас сестрица Аленушка лишится, как минимум, клока своих прекрасных русых волос», – понял я и решительно стряхнул малолетку с колен.
– Ш-ша, бабы! Поднимете хипеж, урою обеих! Ленка, быстро в парную! Сыроега, здесь стоять, пока не остынешь!.. Ну! Я жду!
Ленка что-то неразборчиво пробубнила себе под нос, отцепила от связки два березовых веника и, вихляя худенькой задницей, гордо прошествовала мимо Вики. Та была ей по плечо, но сумела снизу вверх смерить девчонку таким презрительным взглядом, что ту передернуло.
Я достал из пакета еще одну бутылку со «Старым мельником», отыскал на полу кочергу, хлопнул пробкой…
– Хочешь? – предложил Вике.
Та неопределенно пожала плечами, но подошла и забрала у меня пиво. А я тем временем начал расстегивать рубашку. Раз оказался в бане, так не торчать же здесь одетым. И не смотреть наяву нечто вроде мексиканского сериала, где две законченных стервы пытаются поделить между собой одного положительного героя, скромного и благородного…
– Племяшка это моя, – посчитала необходимым объяснить мне Сыроега. – Родители чалятся, так сидит пока на моих хлебах. И терпеть меня не может, сучка. Живем, как кошка с собакой. Я ей слово, она мне десять.
– Не пьет хоть? – спросил я, вешая на гвоздик рубаху.
– Не-е, с этим Бог миловал. Даже курить пока еще не пыталась. А парней-то вокруг нее вьется, будто рой мух вокруг коровьей лепехи. Так всех отшивает, цаца такая. Без понту ей лесорубы и трактористы. Ей принца подай. Вот на тебя и накинулась, будто умалишенная.
– Я-то не принц.
– Зато и не пьяница местный. Авторитет как-никак воровской. Такие нечасто сюда забредают. А она, Ленка-то, что… Не принцессой, так хоть марессой побыть. Вот и прилипла к тебе, как смола. И ведь, тварь, даже меня не страмится. Эх, рановато она повзрослела.
– Сколько ей? – спросил я, стягивая штаны.
– Пятнадцать. – Вика робко провела пальчиками по моему шраму. – Это оттуда?
– Оттуда. А это? – Я коснулся красивой наколки у нее на предплечье, изображающей змея с человеческой головой в ментовской фуражке, обвивающего хрупкую обнаженную девушку.
– От хозяина. Не люблю я об этом… – Переступив ногами, Вика сняла с себя трусики, швырнула на лавку, где уже лежал ее старенький лифчик, и, крепко обвив руками меня за шею, крепко приникла ко мне, начала жадно целовать меня в грудь. Ей было неудобно – я был гораздо выше ее, – и тогда она, громко порывисто дыша, попыталась увлечь меня за собой на дощатый пол, покрытый половичком.
– Не-е-ет, Викуля.
– Почему? Смотри, как он хочет. – Ее рука скользнула у меня между ног, маленькая ладошка охватила мой член, подушечки пальцев слегка коснулись скользкой головки. – Ленка сюда не припрется. Бля буду, верняк. Будет сидеть в парной и беситься. А, Коста? Пожалуйста…
Ей не дала договорить та, что сейчас должна была сидеть в парной и беситься. Непредсказуемая племяшка, с ног до головы покрытая мыльной пеной, резко распахнула дверь, подперла узким плечиком косяк дверного проема и, склонив набок голову, ехидно произнесла.
– Кто как моется, кто как парится. Да? Вы так?
«А ведь ты красивая, – почему-то именно в этот момент решил я. – И умеешь постоять за себя. Права твоя тетка, насчет того, что опережаешь свой возраст».
– Пошли, Вика, париться. – Я отлепил от себя Сыроегу и протиснулся в парную мимо и не подумавшей отодвинуться в сторону Ленки. Наоборот, она еще успела по ходу дела прижаться ко мне своим скользким намыленным телом. Не буду врать, будто это было мне неприятно.
Парная оказалась довольно просторной, с цементным полом, на котором были настелены потемневшие от сырости реечные решетки. Большая печь была аккуратно облицована тесаным камнем. Двухъярусный полок я бы назвал еще и двуспальным, настолько были широки его этажи. Короче, это была банька, в которой со всеми удобствами могла бы оттянуться по полной программе небольшая группа нудистов – человек десять (пять на пять). Впрочем, нас было лишь трое.
