черной креповой лентой.
– Какая бездна чувств, – заохал маститый искусствовед. – Какая техника! Восхитительно! Скажите, вы очень любили этого человека? – спросил великий искусствовед.
– Антоний Денисович, это мой отец. Он погиб позавчера.
– Какая жалость, какая жалость, – сказал Рыбарь-Панченко. – Простите, что пришлось вторгнуться к вам в столь скорбный час, простите. Володя, вы уже сейчас очень большой художник. Может быть, лучший из тех, кого я знаю. Я постараюсь руководить развитием вашего таланта и организую необходимую поддержку. План такой. Нужна выставка в прекрасной галерее. А потом – продавать, продавать и продавать. Ну да ладно, еще раз всего хорошего.
Когда троица «искусствоведов» вернулась в облюбованное ими кафе, Анна вопросительно посмотрела на Рыбаря-Панченко:
– Антоша, что вы можете сказать по поводу моих двух вопросов?
– Вот мои ответы, – произнес светила. – Парень – действительно гениальный художник, даже понять не могу, откуда он взялся. Обычно хороших ребят мы замечаем лет с 12–13. Знаете, всякие выставки во дворцах творчества молодежи и тому подобное. А тут такая история. Я не видел его ни разу. Какой-то Крохин, и вдруг такие полотна. Его обнаженная возлюбленная и портрет покойного папы – уже сейчас ушли бы за черт знает какие деньги. Я конечно же не допущу, чтобы его творения гнили в запасниках Третьяковки или Русского музея.
Измайлов поперхнулся.
– Да-да, Федор Петрович. Покупает музей картину молодого мастера – престиж, красота, а потом – запасники. Нет ничего аморальнее и позорнее, чем наша система экспонирования художественных ценностей. Большевики провозгласили совершенно правильный лозунг. Искусство – народу! А что же из этого вышло? Сейчас прямо просится на свет новое товарищество передвижных выставок. Только, с техническими возможностями XXI века. Потом, почему нельзя экспонировать вашего Крохина в музеях Сургута, Ханты-Мансийска, Тюмени и так далее? Там живет тот самый народ, благодаря труду которого мы все кушаем хлеб с маслом. А в сфере искусства про них забыли. Экспонируют все больше оленьи тапочки. Нужны хорошие прогрессивные любящие русское искусство частные коллекционеры, на основе собраний которых и можно запустить новых передвижников. Эту крохинскую возлюбленную должны видеть люди, должны понимать, насколько прекрасной может быть современная женщина.
Захарьина и Измайлов сидели подавленными.
– Но ничего, – продолжил Рыбарь, – поможем сделать хорошую выставку.
Тут вклинился Федор.
– Я работаю на высококультурного просвещенного олигарха. Может быть, слышали такую фамилию – Матвей Серебровский?
– Слышал, – не без удовольствия отметил Рыбарь-Панченко. – Вот таких людей и надо подтягивать к сохранению и пропаганде современной русской живописи. И, ради бога, не делайте из мальчика убийцу. Поверьте, у меня есть свои критерии, но здесь даже речи быть не может. Его творчество наполнено светом и любовью, мрачные и инфернальные мысли пока еще не посещают эту чудесную голову.
Федор и Анна переглянулись.
– Очень интересно, – заметил Измайлов, – но мне пора, есть еще одно дело на сегодня. Был рад знакомству.
Дело Федора затянулось далеко за полночь. Когда он вернулся домой, Анна уже крепко спала.
«Говорить или не говорить?» – спрашивал себя Измайлов. Как-то само собой дело перешло к исполнению супружеских обязанностей. Между поцелуями и ласками Анна вдруг деловито спросила:
– Ну как, узнал что-нибудь?
– Узнал, – коротко ответил Федор, но тут же потребовал, чтобы жена не отвлекалась на посторонние вопросы. – Утром все расскажу.
Веселый и довольный Федор Измайлов уплетал яичницу с беконом, а также нарезанные сочные помидоры и свежие огурцы. Овощи он поливал подсолнечным маслом, а яичницу обильно посыпал солью и перцем. В их семье это был, так сказать, облегченный вариант. Анна же на огромной сковородке поджарила себе яичницу с беконом, превосходящую порцию мужа раза в три. Здесь же были и овощи, но вдобавок был и большой графин томатного сока, который Анна пила огромными глотками, а вот богатырь Измайлов вообще не выносил.
Когда завтрак был съеден и настало время переходить к чаю, Анна спросила мужа, что это такое он обещал ей ночью, когда явился в супружескую постель неизвестно откуда. Захарьина умело и искусно готовила триумф мужа. Она, конечно, могла поинтересоваться делами раньше, но ей хотелось, чтобы Федя выложил свою информацию за чистым столом, накрытым клетчатой скатертью, и чтобы вся обстановка подчеркивала значимость происходящего.
– Так вот, Аня, – начал Федор с некоторой поучительностью, – как ты помнишь, у Петра Михайловича Брахмана есть законная супруга Черышева Екатерина Михайловна. Ни Петр Михайлович, ни Екатерина Михайловна никакой недвижимостью в Подмосковье не обладают. Это проверено четко, за хорошие деньги. Тогда мы заинтересовались мамой Черышевой Мариной Ивановной, гражданкой пожилой, но вполне себе живой и здоровой. Проживает она в Москве, кроме того, имеет небольшой участок на берегу Истры. Разговоры наших ребят с Мариной Ивановной привели к тому, что удалось выяснить, что мать и дочь были, прямо скажем, бедны, а участок хороший и стояла там простенькая халабуда, которую они продавать категорически отказывались. Как же – память об отце! В последнее время, однако, Екатерина вышла замуж за состоятельного солидного еврея, коим является Брахман, и там началось строительство чего-то, напоминающего загородное имение. Под предлогом поиска симпатичной недвижимости мы узнали у старушки адрес. Вчера мы с Анохиным по вечерним пробкам со спецсигналом смотались в это богоспасаемое местечко. Все подтвердилось. Аня, все там. Ты знаешь, что я увидел на участке? Там песок, щебень и, в общем, все, что нужно, для производства раствора. Такие вот дела. Нужно немедленно срываться с места и ехать на Истру, я понимаю, что зацементированный труп за час не откопаешь, но все равно – надо пресечь любые попытки его перемещения. Давай, выписывай необходимые бумаги. С понятыми там проблем не будет. Погода здорово полегчала, дачников там куры не клюют.
– Ой, я хочу поехать, – прошептала Анна. – Думаю, это очень похоже на правду. Ты все правильно вычислил, мой умник. Только надо взять с собой кого-нибудь из научно-технического отдела. Не разбирать же дачу Брахмана по щепочкам. Я как-то болтала с Любой Сидоровой. У них есть какие-то новые технологии локализации зон разуплотнения, а вообще говоря, и скоплений органических останков. Давай созвонимся с Анохиным и попросим все организовать часам этак к 13. Если, конечно, он успеет. Феденька, дорогой, я понимаю, кто все это разнюхал, но для процессуальной чистоты я прошу тебя не участвовать в этом мероприятии и посидеть в Москве. Не обижайся.
Измайлов напыщенно ответил:
– Сам не маленький, служил в органах, как ты помнишь. Все понимаю и буду желать вам удачи.
В 13 часов 15 минут к участку гражданки Черышевой подъехала внушительная кавалькада, состоящая из трех автомобилей. В первой ехало начальство – Захарьина и Анохин, во второй – муровские оперативники, а в третьей, «мини-вэне», – работники научно-технического
