Он умолкает. Ну, конечно же! Я должна была бы сама догадаться — но мои мозги словно превратились в кисель. Черт! За всеми кровавыми делами стоят мусульмане. Где какая заварушка — там, гляди, где-то торчат их грязные носатые рыла. Религиозные фанатики вообще публика опасная, а уж желающих по-своему толковать религиозные учения всегда хватало — стоит припомнить инквизицию. Но если для христиан это в прошлом, то эти только вступают в эру нетерпимости. И тем опаснее они сейчас, когда столько соблазнительных технических достижений. Я уверена, что крестоносцы бросили бы атомную бомбу на своих оппонентов, если бы она у них была. А у этих — есть. Ну, почти есть, но... Плохо дело-то.
— Скажите, генерал, почему вы... Это же вы подтолкнули меня в феврале, чтобы я начала интересоваться некоторыми несоответствиями своей биографии?
— Да. Это было довольно просто сделать, ты была тогда совсем не такая, как сейчас. Но я понимал, что ситуация выходит из-под контроля, дальше некуда. Поэтому ты нашла у себя кольцо, фотографии, медальон — ты забрала его у Вишневецкого? Он в сейфе?
«Керстин там найдет колечко...» — Вот оно, на пальце. А медальон у меня на шее.
— Вы все предусмотрели!
— Я пытался. Но меня опередили, и вот я здесь, уже три дня. Хорошо еще, что ты восстановила свою боеспособность. Нет, не трогай меня, мне уже... немного осталось. Видишь, дочка, сердце немного износилось, а тут... Сама знаешь что.
— Знаю.
— Вот видишь, Керстин, тебе больно. Мне нравится смотреть, как ты корчишься под током. — Кен гадко улыбается. Коронки успел заменить. — Профессор, может, стоит увеличить напряжение?
— Это небезопасно. Во-первых, может не выдержать сердце, во-вторых — мозг. Нам надо, чтобы она могла оставаться личностью, а не овощем.
Голос Хольта спокоен. Я для него где-то на одном уровне с лягушкой или крысой — опытный материал. При этом — ничего не стою. Я убью их обоих со временем.
— Ну что ж, бывай, Керстин. Дорогая, мой тебе совет: не сопротивляйся. Тогда не будет так больно. И скорее все закончится.
Он ушел. Меня снова везут по коридору. Что за всеми этими дверями? Черт! Опять что-то колют. Туман в голове. И зачем меня привязали к кровати? Что на этот раз? Еще что-то придумали? Мало того, что пропускают сквозь меня ток. Что еще?
— Знаешь, милая, ты всегда мне нравилась. Скоро у тебя будет не такой привлекательный вид, а пока я воспользуюсь твоим хорошеньким личиком. — Кен раздевается. Господи, только не это! Эрик... — После того как над тобой поработают пластические хирурги, ты вряд ли будешь кого-нибудь привлекать. Меня — точно не будешь. Так что расслабься и воспользуйся случаем.
Я воспользуюсь — позже. Мои руки и ноги привязаны, рот заклеен скотчем — наверное, когда я его унижаю, у него начинаются проблемы с потенцией. Я не хочу, чтобы он знал, что вот сейчас убил во мне желание жить дальше. Ничего, Кен, мы еще встретимся. Надо было сразу меня убить. А так — увидишь.
— Тогда мне уже пора идти.
Да, нечего задерживаться. Я должна быстро уходить, но не могу оставить его здесь. У него, может быть, еще есть шанс. Он выживет. Должен выжить.
— Не думай обо мне, дочка. Иди. Попросишь Гуру от моего имени — он тебе поможет. А потом, после всего, передавай привет отцу от Олава. Он меня знал когда-то под этим именем.
— Мы с ним редко видимся. После того, как убили маму и Стивена.
— Ты не должна отталкивать его, — холодные пальцы гладят мою ладонь. — Керстин, он хороший человек, я знал его. Сложно все это... Не знаю, как бы я повел себя на его месте, только...
— Почему для вас это так важно?
— А как иначе? Ты родилась и выросла в условиях, которые... Это было неправильно, я уверен. На твои плечи свалилось слишком многое. Вот почему тебе так сложно жить среди людей. Но у нас здесь немного другие люди. Разве стала бы Керстин — та Керстин — заботиться обо мне? Подумай.
Да. Я просто оставила бы его здесь еще полчаса назад. Ведь вся необходимая информация уже у меня, остальное — его проблемы. Но теперь все не так Потому что люди, с которыми я здесь столкнулась, были не такими. Я не считаю то отребье, которое ловило меня. А старая учительница, которая погибла. И ее соседка, Семеновна. И Светка, и Виталий, и Способ... И многие... Я не могу оставить его здесь умирать в одиночестве. Это не по-человечески. Вот чего здесь меньше, среди этих людей — лживой благотворительности. Они просто помогают друг другу. Искренне, от души, не ожидая благодарности и сюжета по телевизору. Наверное, я тоже научилась этому и сама не заметила, как это случилось.
— Вы правы. Тут все по-другому.
Но он уже не слышит. Он умер. А я хотела поговорить с ним, расспросить его о... О многих вещах. Этот человек видел не только поставленное передо мной задание, но и меня. Он хотел... Какая теперь разница? Еще одно белое пятно в моем мире. Мой мир из цветного скоро станет совсем белым.
Я иду по уснувшим улицам. На синей паутинке на город опустилась ночь. Светятся окна — люди там ужинают, укладывают спать детей, занимаются любовью или ссорятся. Где-то в этом большом городе есть и моя квартира — теплая, уютная клеточка большого организма. Там голубая ванная, чистая вода, мыло и зубная щетка, а в спальне — чистое белье и кровать. А пока я вот так брожу по улицам, мой аромат не улучшается, и мое настроение тоже: терпеть не могу грязь, а ведь я не переодевалась с самого утра. И белье бы поменять, в джинсах удобно, только жарковато. Душу продам за теплый душ!
Что мне теперь делать? Наверное, надо забрать вещи с вокзала, деньги из сейфа и попробовать выехать в Польшу. А уже оттуда — куда вздумается. Я почему-то уверена, что идиот Кен еще понятия не имеет, что я все вспомнила. А их мусульманскому спонсору такое и в голову не придет, для него женщины — не просто низшая раса, а что-то типа вещи, но вещь бережешь, а беречь женщину нет надобности.
Итак, кто-то здесь соблазнился кругленькой суммой — и это произошло не вчера и не сегодня, а около шести лет назад. Именно тогда Хольта выдворили из Штатов из-за его опытов — лишь только пресса пронюхала о его делах, вспыхнул такой грандиозный скандал, что оральные забавы Билла и Моники показались всем просто бродвейским спектаклем. Президент был вынужден уйти в отставку. Конечно, для Америки это нормально, там общественное мнение имеет убийственную силу. Естественно, что здесь никому из причастных лиц такое не грозит.
Значит, герр Хольт бросил якорь во Франции. Логично. Страна стабильная, законы имеют реальную силу. А опыты проводил над славянским «материалом» — теперь уже не вызывает сомнений, что девушек Богулевский сбывал именно ему. Они загодя готовили себе полигон. Вот почему вытащили на поверхность Юлию. Она, безусловно, должна была что-то подозревать. Но точно не знала.
Значит, местные деятели захотели прибрать технологию к рукам, вот почему подсылали ко мне убийц, но боялись, чтобы спонсоры не пронюхали, и пытались обставить дело как несчастный случай. Для дураков — умно. Они не ожидали сопротивления. А потом до них дошло, что от меня живой будет больше пользы, и похитили генерала. И убили Бойченко. И, наверное, Способ тогда поймал свою собственную пулю. Интересно, осмелятся они тронуть Гypy? Чего я спрашиваю? Да что им какой-то преступник, даже если он сдерживает бандитские разборки, обладает такой властью! Убрать всех, кто что-то знает, — вот чего они хотят.
Мне надо спешить. Я знаю, кто за этим стоит здесь. С другой стороны, я понимаю, почему они меня так упрямо пытаются разыскать. Либо хотят соблазнить деньгами, чтобы работала на них, либо отдадут коллегам профессора Хольта, чтобы они, разложив мой мозг на составные, уяснили себе суть процесса. По известным причинам оба варианта меня не привлекают. А еще я уверена: о том, что на самом деле является целью этой гонки, знают здесь только двое. Теперь уже — только двое. Все остальные могут только догадываться. Даже охранников не было в подвале. Это хорошо.
Наверняка банк пасут, мне нельзя там появляться. А изменить внешность — меня может не узнать управляющий. Так можно спятить. А я здесь одна. Нет Светы, чтобы немного утешить меня, нет Игоря, чтобы поддержать, нет Виталия, чтобы напомнить о состоянии моего здоровья. Мне не с кем... Стоп. Ведь раньше, тогда, мне было начхать на это. Я всегда работала одна и... И, честно говоря, была довольно несчастной. Потому что работа заканчивалась, и я опять оставалась одна. Просто тогда я этого еще не понимала. Что же изменилось? Изменились условия, и поменялась я сама. Теперь я точно — не та Керстин.
Господи, как же я устала! Интересно, где сейчас семья Волошиных? Сыновья у него вырастут настоящими мужчинами — с таким-то отцом! Вот только удалось ли им к этому времени где-нибудь устроиться на ночлег? Дети, наверное, хотят спать, и Макс устал и расстроен.
И я хочу спать, но негде. Большой город, а для меня здесь нет места.
