— Зайдите ко мне через пару дней, ладно?
— Ладно, — усмехнулся Гофф. — Но звонок в Нью-Йорк все равно ничего не изменит.
Однако именно звонок решил дело. Джонни вышел на Тома Хейгена. Хейген ответил не колеблясь.
— Не вздумай платить. Твой крестный сочтет личным оскорблением, если ты скормишь этим шакалам хоть один цент, — предупредил он Джонни. — Уступить им — значит уронить престиж дона, а этого сейчас никак нельзя допускать.
— Может, мне поговорить с доном? — спросил Джонни. — Или ты сам ему скажешь? Картину ведь нельзя останавливать.
— Никто не сможет поговорить с доном сейчас, — ответил Хейген. — Он еще очень плох. Но мы обсудим с Санни, как все утрясти. Во всяком случае, ясно одно — нельзя платить мерзавцу. Если что-то возникнет, я свяжусь с тобой.
Джонни положил трубку в душевном расстройстве. Из-за неприятностей с профсоюзами не только смета фильма могла возрасти многократно, но и любая студия выйти из рабочего состояния. Ему уже хотелось дать Гоффу несчастные пятьдесят кусков втихую, чтобы не мешался. Ведь одно дело — слова дона, а другое — наказ Хейгена, знака равенства между ними не поставишь. Но потом он решил выждать время.
Это решение сберегло Джонни пятьдесят тысяч долларов: два дня спустя Гофф был найден застреленным в спальне собственного дома. Больше профсоюзные вожаки на горизонте не появлялись.
Известие об убийстве Гоффа ошеломило Джонни. Он все понимал, конечно, но впервые длинная рука Крестного отца обрушила смертоносный удар на человека, которого Джонни знал лично.
Время летело безудержно, и чем больше он погружался в пучину дел, тем стремительнее становились недели. Одно цеплялось за другое: надо было заканчивать проработку сценария, утвердить актеров на роли, разложить по этапам съемочные периоды, предусмотреть все детали. Теперь для Джонни не столь важным казалось, что петь он не может — все равно было не до пенья. И все же, когда в опубликованном списке кандидатов на соискание премии Академии он обнаружил свое имя, ему стало обидно, что не его попросили выступить с песней на торжественной церемонии: телевидение широко транслировало процедуру награждения по всей стране. Впрочем, Джонни довольно легко смирился с обидой и продолжал работать. Ну, спел бы он еще разок, что от этого случилось бы? «Оскара» ему все равно не получить, раз Крестный отец вышел из игры и не сможет повлиять на итоги голосования. Ладно хоть в списке кандидатов оставили.
Зато пластинка, которую они записали с Нино, пользовалась бешеным успехом — куда лучше, чем все прочие его диски за последние годы. Но здесь сыграли свою роль и его имя, и талант Нино. Сам-то Джонни понимал, что ему больше не петь.
Раз в неделю, как и договаривались, он обедал с первой женой и девочками. Несмотря на всю свою занятость, он не нарушал раз и навсегда заведенного обычая. Но ночевать с Джинни не оставался. Теперь, освободившись официально от уз второго брака, он вновь стал холостяком и, по голливудским меркам, завидной партией, однако юные звездочки перестали нравиться Джонни. В нем появился некий снобизм, и к тому же не хотелось становиться добычей молодых хищниц, а звезды, находящиеся в зените славы, не торопились оделить его своим вниманием.
Более всего удовлетворения, как ни странно, приносила работа. По вечерам иногда, вернувшись домой в полном одиночестве, он ставил на проигрыватель какую-нибудь из собственных старых пластинок, наполнял бокал и слушал, изредка подпевая.
Все-таки Бог щедро одарил его талантом! Он ведь действительно был раньше хорошим певцом, сам не зная этого. Даже если не касаться необыкновенного тембра, полученного от рождения, в его песнях было настоящее искусство, был подлинный артистизм и, чего он тоже никак не осознавал раньше, всепоглощающая любовь к пению. А теперь, когда пришло понимание, голос изменил ему. Он сам угробил Богом данный дар, утопил его в вине, куреве и разврате.
Время от времени на огонек заскакивал Нино, подсаживался, выпивал рюмку-другую, тоже слушал. Джонни говорил ему с сарказмом:
— Что, брат, завидно? Тебе, паразиту, в жизни так не спеть, а?
— Где уж, — улыбаясь широкой и доброй улыбкой, соглашался Нино, но голос его звучал сочувственно, будто он умел читать все мысли Джонни, даже самые горькие и затаенные.
До начала съемок оставалась ровно неделя, когда наступил день определения лауреатов премии Академии. Джонни собрался на торжество и позвал с собой Нино. Тот отмахнулся: какого черта?
— Дружище, — сказал ему Джонни, — я ведь ни разу не просил тебя об услуге? А сегодня мне нужна твоя поддержка. Пожалуйста, давай поедем вместе. Ведь, хоть я и знаю, что «Оскара» мне не видать, услышать это со сцены будет печально. А кто посочувствует мне из тысяч людей, сидящих в зале? Разве что ты, единственный.
Нино несколько растерялся. Потом сказал.
— Раз так, я, конечно, поеду, само собой, — и, помолчав, закончил: — Наплюй на ихний приз, если не дадут, пусть жрут сами. А ты пойди и напейся до потери пульса, я уж пригляжу за тобой. Сам ни капли в рот не возьму по такому случаю. Как считаешь?
— С твоей стороны это гуманно, — грустно пошутил Джонни. — Нет, правда, ты настоящий друг.
Нино сдержал свое слово: на церемонии награждения он был трезв, как стеклышко, чуть не единственный в зале. Его удивило только, что ни одна из многочисленных подружек Джонни не оказалась рядом с ним в ответственный момент. Даже Джинни вроде ни при чем. Уж жена-то могла бы поддержать, пусть и не живут они вместе. Вечер казался Нино безразмерным, церемонии не предвиделось конца. И выпить нельзя, совсем тоска.
Так продолжалось очень долго — до той минуты, когда вдруг объявили, что премия за лучшую мужскую роль присуждается Джонни Фонтейну. От неожиданности Нино сорвался с места и отчаянно зааплодировал. Джонни протянул ему руку, Нино дружески сжал ее и сразу же ощутил, как не хватает знаменитому Джонни Фонтейну тепла и участия, как одинок он на этом торжестве. Нино от всей души пожалел, что, кроме него, не нашлось у Джонни ни одной близкой души.
Сразу после вручения наград началось невесть что. Большая часть наград досталась творческой группе Джека Уолеса, поэтому празднества перенесли туда. В студию набилась толпа журналистов и всякого приблудного сброда. Нино, держа обещание, оставался трезвым и не выпускал из поля зрения Джонни, на которого, казалось, организовали настоящую охоту. Все звезды Голливуда, словно сговорившись, по очереди уволакивали Джонни в какую-нибудь укромную комнату, откуда он выходил все более пьяным и все менее контролирующим свои действия. Не меньше досталось внимания и актрисе, удостоенной премии за лучшую женскую роль, но она претерпевала атаки куда с большим самообладанием, чем Джонни. Похоже, единственным мужчиной, не удостоившим ее почитанием, был Нино, трезвый и злой, как никогда.
Тем временем кому-то из присутствующих пришла в голову идиотская мысль воссоединить обоих обладателей «Оскаров» прилюдно. Актрису в мгновенье разоблачили и водрузили на сцену, а женщины принялись раздевать упирающегося Джонни. И тут помощь Нино очень пригодилась. Он вырвал приятеля из цепких женских рук, сгреб в охапку и, прокладывая себе дорогу где локтями, а где и кулаками, доставил Джонни в автомобиль, благополучно поджидавший их поблизости.
Пришпоривая машину и ругаясь сквозь зубы, Нино всю обратную дорогу размышлял о том, что если это и есть желанная слава, ему она ни к чему, благодарим покорно.
Дон почувствовал себя настоящим мужчиной, когда ему было двенадцать лет. Ростом он всегда был невысок, но его смуглое тело только казалось хрупким, а на самом деле состояло из сплошных мышц. Он жил тогда в деревушке Корлеоне, напоминающей мавританские селенья на юге Испании. Но Корлеоне находилась в Сицилии — потом дон возьмет название деревни своим родовым именем.
А в ту пору его звали еще Вито Андолини. Но ему пришлось сменить имя, которым был наречен, потому что однажды объявились люди, убившие его отца, а теперь охотившиеся за сыном кровника, и мать вынуждена была отослать Вито к далеким друзьям покойного мужа, в Америку. В чужой стране он стал именоваться Корлеоне, храня таким образом странную верность родной сицилийской земле. Впрочем, случаев, подобных этому, в жизни можно перечесть по пальцам — он крайне редко позволял проявляться романтическим чувствам.
На рубеже веков мафия в Сицилии так плотно срослась с правительственным аппаратом, что вершила практически все государственные дела. Трудно было оставаться в стороне от бесконечных распрь, раздирающих страну, а стоило найтись смельчаку, пытающемуся, как отец Вито, отстоять независимость, соседи обращались за содействием к мафии, и та призывала непокорного к порядку. Отец Вито не пожелал покориться и в открытом поединке убил одного из воротил местной мафии. Его немедленно настигла месть: тело обнаружили неделю спустя, изуродованное разрывными пулями. За Вито, по счастью, пришли только месяц спустя — не сразу осознали, что парень вот-вот подрастет и, возможно, сделает месть за отца своим кровным долгом. Но родные Вито додумались до этого раньше и спрятали двенадцатилетнего мальчишку с глаз долой, чтобы переправить его на корабле за океан, в неведомую Америку. А там беглеца приютила у себя чета Аббандандо. Позднее один из сыновей этой четы, Дженко Аббандандо, станет советником в могущественной семье Корлеоне.
