Он вылез из машины и придержал дверь для меня.
— Все в порядке, мистер! — радостно сказал он.
— Спасибо!
Я сел за руль, и он захлопнул дверь.
— Довольно поздно, — заметил он, глядя на меня сквозь открытое окно. — Вы уезжаете из города?
— Нет, через некоторое время я вернусь.
— О'кей!
Мы улыбнулись друг другу, и я вырулил на Коламбас-авеню. Я знал, что ставлю пуэрториканца в тупик, так же как и привратника в доме, где живу. Я выгляжу и одеваюсь как молодой преуспевающий чиновник: тридцать два года, рост сто восемьдесят два сантиметра, темные, коротко стриженные волосы. Лицо волевое, решительное. Ну и не глупое — я вполне смахивал на выпускника университета. Моя внешность годилась для студенческой Мэдисон-авеню.
Если же присмотреться, то вел я несколько странный образ жизни. Иногда уезжал из города на несколько недель. Случалось, днями не вылезал из квартиры. Я уходил и приходил без всякого расписания. И примерно раз или два обо мне справлялись полицейские. Привратник ни разу не уведомил меня об этом, а пуэрториканец иногда пытался расспрашивать меня как бы случайно. И у нас находилась тема для разговора, когда я забирал или отдавал машину.
Я проехал квартал по Коламбас-авеню и свернул направо. Проскочил Западную авеню и направился в центр. И все время внимательно смотрел в зеркало заднего вида. Когда обнаружил, что машина, шедшая за мной по Коламбас-авеню, все еще сопровождает меня, то понял, что мне не удалось так легко отделаться от копов. Должно быть, они сторожили меня на двух машинах и переговаривались по рации.
Но это могла быть и случайность, так что пришлось проверять. Свернул налево на следующем углу, вернулся снова на Коламбас-авеню, снова направо и еще раз направо на следующем перекрестке, ан нет, сукин сын все еще висел у меня на хвосте примерно на расстоянии в полквартала. Я выбрался снова на Западную авеню, повернул налево и притормозил перед светофором.
Это произошло наконец. Я остановился довольно далеко от перекрестка. Впереди виднелись скользящие огни такси, но мой преследователь и я оказались рядом. Он сидел за рулем черного “шевроле” 56-го года, как я и думал. Полицейские вечно так. В этой стране, должно быть, миллионов двенадцать машин, и десять миллионов из них похожи на пластиковые игрушки из Японии — блестящие, розовые или желтые. Поэтому, когда коп хочет затеряться, на какой машине он поедет? Конечно, на черном “шевроле”. Странно, что, имея таких противников, Эд Ганолезе еще не захватил всю страну.
Коп за рулем казался еще более неприметным. Вместо того чтобы рвануть вперед рядом со мной по соседнему ряду, как сделал бы любой нормальный водитель, он ждал светофора позади меня. И тут я от него отделался.
Зажегся зеленый свет, и я изо всех сил вдавил акселератор. “Мерседес” прыгнул вперед и вынесся на перекресток, как пантера, сиганувшая с ветки. И тут же я резко ударил по тормозам. Коп, полагавший, что мы будем гнать наперегонки, тоже газанул, “шевроле” ринулся за мной, слегка выйдя из-под контроля. И прежде чем он успел добраться до тормоза, его машина стукнула мою.
Я позволил себе роскошь слегка ухмыльнуться, тут же стер улыбку с лица, изобразил досаду и вышел из “мерседеса”, не выключив мотор. Обошел машину и мрачно воззрился на свой задний бампер, который коп поцеловал.
Полицейский, согласно правилам безопасности, заглушил мотор и поставил машину на тормоз, прежде чем выбраться для разбора инцидента. Я переключил свой мрачный взор на незадачливого водителя и спросил:
— О'кей, приятель, где ты застрахован?
Передо мной стоял крупный, мускулистый тип, одетый в бесформенный, мешковатый костюм, из тех, что шьют специально для полицейских в штатском.
— Заткнись, ты, ничтожный нахал! — заорал он, бесясь, потому что не мог понять, чего я добиваюсь.
— Я надеюсь, ты возишь с собой свою страховку, — назидательно произнес я, — ведь это в штате Нью-Йорк сейчас обязательно!
Он полез в свой задний карман, вытащил бумажник и раскрыл его, чтобы показать мне свой значок.
— Ты нарочно нажал на тормоза! — заявил он.
— Полицейский! — воскликнул я, вроде бы сильно удивленный. — И вы мне угрожаете? Ладно, друг, дайте-ка мне глянуть на номер вашего значка!
— Пошел к черту!
— Грубое обращение с гражданином! — назидательно заметил я.
Обошел вокруг “шевроле”, вынул из кармана карандаш и блокнот и вдумчиво, медленно записал номер машины.
— Что, черт побери, ты делаешь? — заорал он, действительно не понимая, что я затеял.
Он все еще стоял у капота, несколько сбитый с панталыку, наливающийся злобой. Я двинулся к нему, стараясь изо всех сил выглядеть самодовольным и уверенным в своей правоте потерпевшим. Водительская дверь “шевроле” была распахнута. Проходя мимо, я как бы случайно захлопнул ее и будто ненароком нажал на кнопку замка.
Секунду я постоял перед копом, широко улыбаясь, потом сказал:
— Я хочу, чтобы все было по закону. Карточка моей страховой компании у меня в отделении для перчаток. Я принесу ее через секунду.
— Мне не нужна никакая чертова карточка!
— И все же...
Я миновал его, плюхнулся в “мерседес”, захлопнул дверь, включил передачу и даванул акселератор — все это практически одновременно. Я был уже, наверное, в трех кварталах от него, когда этому чертову сукиному сыну удалось отпереть машину. Я свернул налево, пересек весь город и отправился к тем местам, где Билли-Билли Кэнтел имел обыкновение обитать.
Я знал, что бессмысленно искать Билли-Билли дома. Он был достаточно сообразителен, чтобы понимать, что в настоящее время его двухкомнатная тараканья ферма, которую он гордо именовал своим домом, битком набита копами. Он должен отправиться к кому-то, кого знает и кому, как ему кажется, может довериться. Скорее всего, прикинул я, он может попытаться найти убежище у парня по имени Джан-ки Стейн.
Джанки Стейн, как и Билли-Билли, был торговцем наркотиками и наркоманом. На этом, правда, сходство заканчивалось. Джанки не розничный торговец. Он — посредник, который снабжает сошку помельче после того, как товар расфасовывают. Билли-Билли — один из его старейших и самых верных покупателей. Думаю, можно сказать, что он и Джанки не просто партнеры, а близкие друзья. Время от времени Джанки даже отпускал ему товар в кредит, и они частенько кололись и погружались в нирвану вместе. Если Билли-Билли понадобился друг, у которого можно затаиться, Джанки был подходящим парнем.
Джанки жил на Восточной Шестой улице между авеню Си и Ди. Я нашел место для парковки за полквартала до нужного дома. Вылезая из “мерседеса”, я огляделся: меня тревожило, не лишусь ли я колесных дисков. В Нижнем Ист-Сайде полно любителей подобного промысла, которые не знают ни меня, ни мою машину.
Я прошел по загаженному тротуару, пробираясь между мусорными баками, пустыми детскими колясками и галдевшими пьяными, и вошел в дом. Джанки жил на четвертом этаже, и взбираться предстояло пешком. Воняло так сильно, что казалось, это омерзительное зловоние можно едва ли не потрогать. Пока я поднимался по заваленной отбросами и грязной бумагой лестнице, я старался не дышать. Ругательства на разных языках были нацарапаны на осыпающихся стенах, а каждая квартира издавала свой собственный смрад. В таких крысиных норах нет кондиционеров, и жара тут была еще удушливее, нежели на улице.
Я добрался до четвертого этажа и постучал в квартиру Джанки. Ответа не последовало. Я потрогал ручку, она повернулась, дверь открылась, и я вошел.
Здесь стояла непроглядная темень. Я шарил по стене, пока не наткнулся на выключатель, щелкнул им и прикрыл за собой дверь. Джанки был распростерт на полу.
В первую минуту я подумал, что он мертв. Я перевернул его на спину. Рот был открыт, он шумно, с сипом втягивал воздух в легкие. Видно, накачался он порядком и сегодня, похоже, проваляется весь день. Но я не мог столько ждать. Я ткнул его в грудь, потормошил и позвал:
— Джанки! Джанки, это Клей!
Он не двигался, вообще не шелохнулся. Мне понятно такое состояние — полная отключка.
Обычно я оставляю парня в покое, если он набрался до такой степени. Он заплатил звонкую монету за свой сон, пусть получает удовольствие за свои деньги. Теперь же я спешил. Я еще раз тряхнул его:
— Джанки! Черт тебя побери, Джанки, просыпайся! Я тормошил его, шлепал по лицу, тянул за волосы, голова его болталась из стороны в сторону, он стонал, ворчал, хрюкал, но не просыпался.
Я поднимал его, поддерживал, ставил на попа и наконец добился того, что он утвердился на ногах. Глаза его были все еще закрыты, голова падала на грудь, но он стоял. Я отпустил его, он покачнулся, но не упал.
— Джанки! Это Клей, Джанки. Проснись же, черт тебя побери!
Нет, проснуться не получалось. Конечно же он не знал никого, кого звали бы Джанки. Он не знал также, кто такой Клей. Он никого не знал.
