— Не смешите меня, а то я лопну со смеху. Разве вы не знаете, что, постоянно залезая в долги и не думая при этом, сумеет ли когда-нибудь их вернуть, Саса задолжал две тысячи лир Нино Лонгитано, брату командора дона Лолло?
— Ни хера себе!
— Ну вот, теперь и вы выражаетесь. Я не ослышался?
— Умный у вас дружок, ничего не скажешь! Нашел кому задолжать две тысячи — брату дона Лолло Лонгитано! Эх, Саса, Саса! Неужто не понимал, что играешь с огнем?
— Его не переделаешь — уж так он устроен. А ведь ни для кого не секрет, что с командором Лонгитано шутки плохи и он своего брата Нино в обиду не даст. У меня есть старый палермский адрес Сасы, на улице Данте, новый он мне еще не успел прислать. Боюсь, что когда пришлет, будет уже слишком поздно.
— Пресвятая Дева! Слишком поздно для чего?
— Сами понимаете, для чего. Командор Лонгитано не одну шкуру с вашего брата спустит, а целых три! Так что жизнь Сасы в ваших руках, дорогой синьор Ла Ферлита, на сей счет не может быть двух мнений. Вы со мной согласны?
— Хорошо, сегодня же ему напишу.
— Что сделаете?
— Письмо напишу.
— Где ваши мозги? Сядете за стол и напишете письмо? Но, во-первых, неизвестно, сколько оно будет идти из Вигаты в Палермо. Может, неделю целую. И значит, опоздает. Во-вторых, когда худшее случится и объявятся карабинеры, при осмотре места преступления они обнаружат ваше предостерегающее письмецо. Думаете, после этого вас не вышибут из префектуры? А вот если вместо того, чтобы бумагу марать, вы скажете мне, где живет Саса, я сяду в поезд и поеду к нему. Обратите внимание, синьор Ла Ферлита: помогая вашему брату, я рискую собственной жизнью. Уверяю вас.
— Ладно. Розарио живет в том же Палермо. На проспекте Тюкери, номер пятнадцать, в доме Бордоне.
— Давно бы так! Где тут у вас выход из этого хунявого лабиринта?
Б (Квестор — командор Парринелло)
— Спасибо, дорогой командор Парринелло, что поспешили откликнуться на мое приглашение.
— Это мой долг, господин квестор.
— Перехожу сразу к делу. Не скрою от вас, меня весьма удивило письмо его превосходительства префекта Марашанно. Вот оно, ознакомьтесь сами.
— Я с ним знаком. Господин префект дает мне читать все, что пишет. Даже собственные стихи.
— Как? Он сочиняет стихи?
— Вот именно. Он их покойной жене посвящает.
— Первой?
— Прошу прощения, что значит «первой»?
— Первой жене, разве не понятно? Той, что умерла. Вторая-то с одним типом сбежала.
— Извините, господин квестор, я что-то не понимаю. Насколько мне известно, его превосходительство был женат один раз. А теперь он вдовец.
— Но ведь он мне сам написал! Вы читали это треклятое письмо или нет?
— Дозвольте взглянуть. Нет, этого письма он мне не показывал. Выходит, он написал одно письмо, а отправил другое.
— Погодите, давайте разберемся. По-вашему, история со второй женой и ее бегством — чистой воды выдумка?
— Думаю, да. Во всяком случае, мне он всегда говорил, что как овдовел, так и живет с той поры вдовцом.
— Ладно, не будем сейчас копаться в его семейных проблемах. Я прикажу выяснить, что там на самом деле. В этой выдумке с изменницей женой есть что-то подозрительное.
— Вот именно.
— А как он держит себя в присутствии?
— Что вам сказать? Два-три дня ведет себя нормально, а потом вдруг раз — и будто подменили. Совсем другой человек.
— Другой человек?
— Ну да. Ни с того ни с сего начинает буквально выкидывать номера. Иной раз разговаривает со мной без слов.
— То есть пользуется жестами, мимикой?
— Нет, господин квестор. Он пользуется каббалой. А понимать его мне помогает бесценная книга кавалера Де Кристаллиниса, отпечатанная в Неаполе лет двадцать назад.
— Господи! А посетители? Те, кому непременно нужно поговорить с префектом. Неужели они ничего не замечают?
— Некоторые, увы, замечают, хотя я изо всех сил стараюсь оградить его превосходительство от приема посетителей. Когда вижу, что мне это не удастся, отменяю в этот день все встречи. Но иной раз с отменой ничего не выходит. Например, я не смог помешать его разговору с генералом Данте Ливио Буше и с кавалером Пипией, председателем нашего суда.
— В таком случае эти люди должны были обратить внимание… Разве нет?
— Вот именно, что нет. Видите ли, если взять председателя суда, то тут можно не беспокоиться. Дело в том, что с его превосходительством Марашанно кавалер Пипия встречался в четыре часа пополудни.
— Ну и что из этого?
— Разве вы не знаете председателя Пипию?
— Знаю, видел два раза.
— Прошу прощения, в котором часу?
— Дайте подумать. В обоих случаях утром. Но какая разница?
— Огромная. Председатель Пипия за обедом бутыль вина выхлестывает. Теперь понятно?
— Не очень.
— Пьет он, вот и весь сказ. Как говорится, закладывает за воротник.
— Спасибо, что суд заседает по утрам.
— Не всегда. В прошлом году один процесс проходил после обеда, так кавалер Пипия намеревался приговорить человека, укравшего три картофелины (подчеркиваю: три), к тремстам годам тюрьмы. По сто лет за картофелину.
— И чем кончилась эта история?
— Смехом. Все сделали вид, будто приняли его предложение за шутку, — и прокурор, и адвокаты.
— Остается генерал Буше.
— Вы с ним знакомы?
— Меня ему представили в прошлом году во время военного смотра. Мы обменялись парой слов, не более того.
— Прошу прощения, но этого не может быть. Наверно, вы говорили, а генерал что-то бормотал. Генерал не говорит, а бормочет, по-здешнему — бормолит. И знаете, почему?
— Понятия не имею.
— Да потому что он глухой. Ни черта не слышит. Впрочем, тем лучше для него. Генерал спросил префекта о положении в районе. Его превосходительство ответил: «43», что значит напряженное, неспокойное. Генералу, должно, послышалось «богатыри» или что-то в этом роде, и он, глухая тетеря, с довольным видом подкрутил усы.
— Что же делать, командор?
— Лично я, увы, могу только развести руками.
— А я и этой возможности лишен по той простой причине, что они у меня опустились. Сделаем так: дадим себе несколько дней на размышление, а потом решим. И все это время будем поддерживать связь.
— К вашим услугам, господин квестор.
В (Дон Нэнэ — Калуццэ)
— Мое почтение, дон Нэнэ, да благословит вас Господь!
— Приветствуем, Калуццэ!
— Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?
— В данную минуту я свободен. Что-то случилось?
— Ну да.
— И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?
— Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.
— Тебе удалось его прочитать?
— А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.
— И о чем письмо?
— Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту-телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.
— А на кой хрен моему зятю почта-телеграф?
— Хочут, чтоб линию телефонную им провели.
— Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?
— Вот вам крест!
— Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?
— В письме про то ничего не было.
— Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.
— Не извольте сумневаться, ваше степенство.
— Вот, возьми, Калуццэ.
— Зачем это вы?
— Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.
Г (Пиппо — Танинэ)
— Танинэ, нам нужно поговорить.
— Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.
— Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.
— Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!
— Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.
— Все-таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.
— Сказал, нет! Сколько можно повторять?
— Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.
— Танинэ, мне помощь нужна.
— Я тебя слушаю.
— Ты должна поговорить с отцом.
— Что я должна ему сказать?
— Что нам деньги нужны.
— Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».
