Четырнадцать лет за двойное убийство оказались, впрочем, щадящим вариантом. На зоне в глубине якутских руд правили бал блатные. «Мужичья» секция была немногочисленной, но и в ней он не прижился. «Один на льдине», — говорили про таких на зоне. Сам на сам. Независимый, не примыкающий ни к каким группировкам, презрительно относящийся к блатным, не выносящий активистов. Он кулаками и сломанными ребрами отстаивал свое право на существование. Несколько раз висел на волоске, но выбирался, лечился в лазарете, неделями сидел в карцере. Пересылка на другую зону, смягчение режима до «общего», и появилась химерическая надежда на УДО по отбытии двух третей срока. Про него уже ходила молва по зонам, что этого парня лучше не трогать: он вроде тихий, но если наступишь ему на мозоль, то лучше сразу молись…
Он не мог уже об этом думать. Годы наслаивались, превращались в муторную волокушу. Он смотрел на море и не замечал, что кофе давно остыл.
— И чего ты скис? — пробормотал Максим, выбираясь из оцепенения. — Встряхнись, из тебя уже гвозди можно делать — жидкие…
Он снова ходил по заколдованному кругу. Этот город засасывал, ноги вели туда, где его не ждали и не любили!
— Это ты? — потрясенно прошептала женщина, отворяя дверь кирпичного домика, окруженного сливами. Она вцепилась в косяк, смотрела как на демона. Алена сильно изменилась — растворился образ, хранимый в памяти одиннадцать лет. Волосы заметно поредели, она стянула их в пучок на затылке. Худая, осунувшаяся, в уголках глаз залегли морщинки. Обвисла грудь — она и не пыталась это скрыть.
— Здравствуй, — пробормотал Максим. — Прости, что вот так, без предупреждения… Просто не мог не зайти…
— Не вовремя ты зашел за счастьем, Максим… — прошептала Алена. — Ну скажи, какого черта ты сюда приперся — еще раз услышать, как я тебя ненавижу? Я даже знать не хочу, почему ты здесь, а не на зоне, мне это безразлично. Ты же не собираешься войти в этот дом? — Она смерила его презрительным взглядом. — Ты убил моего отца и моего дядю. Ты загубил мою жизнь. Из-за тебя я полгода лежала по больницам. Из-за тебя моя мама попала в психушку и до сих пор не понимает, в каком мире живет и почему отец так долго не приходит с работы… И вот ты снова здесь, как это мило, я вся трепещу… В тебе сохранились хоть какие-то остатки совести?
— Мама, кто там? — прозвенело колокольчиком, из дома выскочила обаятельная куколка, уставилась на Максима огромными глазами. Алена испуганно прижала ее к себе — как будто в гости заглянул маститый педофил.
— А кто это, мама? — спросила девочка, хлопая глазками.
— Никто, милая, — выдавила Алена. — Теперь уже точно никто… Ну, если хочешь, давай считать его почтальоном.
— Правда? — изумилась крошка.
— Алена, кто там пришел? — прозвучал мужской голос, и застучали шлепки по паркетному полу.
— Почтальон уже уходит, — обреченно сказал Максим и, ссутулившись, побрел к калитке.
— И сделай так, чтобы почтальон никогда не приходил дважды, я очень тебя прошу… — прозвучало в спину, словно выстрел…
Он смутно помнил, как свернул за мусорные баки и едва не столкнулся с полицейским патрулем. Младший сержант и старший сержант озадаченно посторонились, уставились вслед. Странный тип, явно не в себе — глаза пустые, походка неуверенная.
— Эй, стоять! — крикнул младший сержант патрульно-постовой службы. Мужчина вздрогнул, притормозил, исподлобья уставился на представителей закона.
— Умница, — усмехнулся старший по званию и возрасту. — Теперь иди сюда. Не нам же к тебе идти.
Максим вздохнул и неохотно вернулся, стараясь держаться подальше от мусорного бака. Символично как-то — мусор, мусора…
— Ухмыляется он чего-то, — подметил младший сержант. — Вроде не давали повода, а?
— Нет, он хмур и раздражен, — возразил старший. — Раздосадовали мы его.
Полицейские принюхались. Алкоголем от прохожего не пахло.
— Может, укуренный? — выразил надежду младший.
— Не курю, — вздохнул Максим. — Задумался, господа полицейские. Жизнь тяжелая. У вас вопросы?
— Конечно, дорогой, — заулыбался старший сержант. По счастливому стечению обстоятельств настроение у копов было приподнятое. — Документы предъяви, а потом определимся с вопросами.
Максим представил справку об освобождении. Полицейские присвистнули и стали изучать ее с таким любопытством, словно это был чек на миллион филиппинских песо.
— Впечатляет, мил человек… — протянул старший сержант и всмотрелся в «задержанного». При этом его взор затуманился, что свидетельствовало о включении памяти. — Тэк-тэкс… — многозначительно протянул коп. — Не могу избавиться от ощущения, что мы с вами однажды встречались…
— Я живу в этом городе.
— А чего таким тоном? — встрепенулся молодой.
— Адрес, пожалуйста, — нахмурился старший сержант. В памяти были пробелы. С одной стороны, лицо прохожего было знакомо, с другой — прошла такая уйма лет…
Максим задумался. У вершителей человеческих судеб, похоже, отсутствовало желание тащить задержанного в участок. Жарко, лениво, не хочется делать лишних движений. И о том, что дом семьи Кавериных испарился за долги, полицейские знать не обязаны.
— Может, натолкнуть его подзатыльником на правильную мысль? — предложил младший.
Максим озвучил адрес на улице Овражной.
— Уже отметились в полицейском отделении по месту жительства? — наседал старший.
— Отмечусь, — кивнул Максим. — Только вчера приехал.
— Приходите, будем рады, — заржал младший сержант.
Формального повода задерживать бывшего зэка у полицейских не было. Ему вернули справку и отпустили на все четыре. Старший наряда угрюмо смотрел ему вслед и кусал губы.
— Знакомая фигура? — поинтересовался напарник.
— Да уж, была в этом городке много лет назад пренеприятная история… — процедил коп. — Я тогда еще младшим бегал… Нет уж, чур меня, как говорится… — Он потянулся к поясу и отстегнул портативную рацию…
А Максим бесцельно слонялся по городу. Он ушел с центральных улиц, бродил по петляющим переулкам, убегающим в горы, глазел на облупленные дома за дырявыми заборами, наслаждался запахами цветов и плодовых деревьев. Прошелся по «Приморским Черемушкам», застроенным унылыми коробками. Отметив, что гопники здесь все те же, а вот поколение бабушек у подъездов сменилось кардинально — они научились пользоваться сотовыми телефонами, а одна была в наушниках! В районе обеда он забрался на гору, прозванную Красной Колодой, — с нее открывался впечатляющий вид на Фиоленсию и Жемчужную бухту — и долго разглядывал изменившийся город. После обеда, который обошелся еще в двести целковых, он совершил вояж по прибрежным заведениям, не претендующим на звание элитных. Подтянутый мужчина с серьезными глазами интересовался работой. Любой. Дворником, грузчиком, посудомойкой, «повелителем мух»… Желательно с койкой и ежедневной оплатой по итогам содеянного. Он согласен рассмотреть любые предложения. В первых по списку заведениях все «должности» были расхватаны. В четвертом, носящем странное название «Королевский двор», его задумчиво созерцала хозяйка — тяжеловатая «постбальзаковская» особа; потом призналась, что вакансий нет, но если молодой мужчина не прочь освоить новую «профессию»… «Получать зарплату сексом?» — озадачился Максим. Дама попросила документ, удостоверяющий личность. Документ Максима Каверина блистал оригинальностью. Дама округлила глаза, стерла «красоту» с лица влажной салфеткой и сказала, что подумает. Не может ли мужчина подойти на следующей неделе? Что-то подобное случилось и в следующем заведении, и в его клоне на краю Золотого пляжа. Максим подался к «Райскому уголку», венчаемому макетом мельницы. Смутно вспоминая, что название знакомое, обогнул здание, чтобы зайти с черного хода… и спрятался за платан. Вновь знакомые лица! Двое работников торопливо ели из картонной посуды за раскладным столиком. Распахнулась дверь, явилась третья — в переднике официантки. Хмурая, решительная. Максим чуть не присвистнул — Бобышка! Верка Верещагина! Какая трансформация! Круглая «шишка на ровном месте» превратилась в разбитную статную особу — эффектная брюнетка, впалые щеки, ястребиный взор! Она уперла руки в бока и гаркнула, заставив парней за столом втянуть головы в плечи:
— Ага, вот он, пропащая душа! Снова жрет, а я должна его работу делать! Семен, ты, как птичка, — съедаешь половину своего веса в день! А ну, марш работать! Я тебе что, трактор?
— Верка, имей совесть… — заныл субтильный паренек, запихивая в рот кусок мяса. — Ну сейчас, сейчас, дай доесть…
— От тебя пользы, как от надувного! И как в него влезает! — разозлилась Бобышка, спрыгнула с крыльца и зашагала к жующей компании, угрожающе разминая пальцы на руках. — Предупреждаю — если кто-то сейчас не встанет, то я кого-то приятно удивлю!
