— Но ты можешь сказать, кого заразила по приказу Манилова, — сказал Артур, выбивая трубку в немытую пепельницу из толстого стекла. — Говори, не бойся. А я за тебя похлопочу — даю слово офицера. Как серьёзно больная получишь скидки и льготы. Даже явку с повинной могу оформить — для меня это не проблема. Тогда дадут меньше, сама понимаешь. Но ты, Оля, должна быть во всём откровенна, не утаивать ни единой мелочи…
— Был такой большой милицейский начальник. Валера не мог так просто его достать. Именно он выгнал «Маню» из органов, оказался более принципиальным, чем остальные. Добился того, что «Маню» уволили и отдали под суд. Правда, суд ничего толком доказать не сумел, но в органах Валеру не восстановили. Магомед его пригрел по старой памяти. Но Валера не привык оставлять за собой долги.
Ольга налила ещё воды в свой стакан, выпила, облизала губы. Крылья её носа посинели, дыхание стало поверхностным, сиплым. Судя по всему, сердце девушки начало пошаливать.
— Я не знаю, кто из них это придумал. Гаджиев в кабинете был один, но я уверена, что «Маня» за стеной его слушал. Магомед объяснил, что у того неуступчивого начальника имеется единственный любимый сын. Жена родила его, а потом больше не смогла иметь детей. Они трясутся над парнем, ни в чём ему не отказывают. От армии освободили, в элитный ВУЗ устроили, теперь невесту ищут. Мать все кандидатуры отвергает с порога. А пока суд да дело, ребёночек пристрастился к красивой жизни. Шатался по барам, снимал хорошеньких девочек. Особенно нравились ему «тёлки» моего типа. И Магомед приказал мне сделать юношу больным. Я сделала…
Ольга протянула руку, чтобы поставить стакан на тумбочку, и Тураев увидел на её левом запястье точно такой же шрам, как у тех, погибших. Раньше Луговцова прятала таинственный косой крест под браслетом.
— Оля, откуда это у тебя? — Артур покосился на шрам. — В вашем кафе у всех такие, что ли? Своеобразный ритуал посвящения?
— Да нет, это как раз с тех пор остался. Мы трахались со специальными резинками, которые пропускают вирус. Но, чтобы зацепить наверняка, провоцировали клятву кровью. Думаю, что Илона, Валька и Наташка тоже так делали. Половым путём может ещё и не передаться, и слабо взять. Кровь в кровь — удобнее всего и надёжнее. С сыном того мента я познакомилась в «Метле» на Новом Арбате. Походили с ним, несколько ночей провели. Я всё сделала для того, чтобы он увлёкся. И устроила, когда пацан дозрел, пьяную сцену ревности. Мол, видела тебя с другой, а ты всё пургу метёшь про любовь! Он оправдывается, мямлит что-то, типа — я весь твой, чем угодно поклянусь. Вот тут я и предложила поклясться кровью. А мужики, когда набухаются, любят покуражиться, в том числе и над собой. Мой-то засомневался. А я ему: «Ты сопля или кто? Боишься пальчик порезать ради любви?» А он расщедрился и надрезал вену. Я тоже — крест-накрест. И мы обменялись кровью. А через полгода Манилов сказал, что тот начальник получил инфаркт. Узнал всю правду про сына… У того вдруг с ногами что-то случилось. Началась гангрена, пришлось обе до колена отнять. А папенька не умер, недавно вышел на службу. И я боюсь, что меня теперь в тюрьме убьют…
Ольга носовым платком, испачканным тушью и помадой, вытерла распухшие от плача, но всё равно прекрасные глаза.
— Ты мне только фамилию начальника скажи, и всё. Потом я тебя к следователю отведу, уже в Москве, подпишешь протокол. Бей на то, что тебя запугали, грозили уничтожить семью. Да и сама знаешь…
— И уничтожили бы — за ними не заржавеет, — согласилась Ольга.
— Скажи, кто это? — попросил Артур.
Он подошёл к кровати, присел на краешек и нагнулся к Ольге. Одними губами она прошептала фамилию. И Тураев понял, что притону Гаджиева пришёл конец. Прочитав показания Луговцовой, тот человек сделает всё, чтобы размазать мерзавцев по стенке.
Нужно только как можно скорее вернуться в Москву, зафиксировать должны образом показания Ольги Луговцовой и в понедельник утром добиться встречи с отцом того несчастного парня. Генерал-лейтенант обязательно примет майора, потому что речь идёт о самом дорогом для него и любимом.
Кассеты с записями переговоров в офисе лучше на некоторое время припрятать, потому что мероприятия проводились самовольно, без санкции прокуратуры. Только в крайнем случае можно, в подтверждение показаний Ксении Казанцевой, прокрутить разговор её ныне покойного мужа с Гаджиевым. И, самое главное, надо выяснить, кто располагает данными о кладбище у Кольцевой автодороги.
— От кого ты слышала, что трупы закапывались у МКАД? — Артур уже точно знал, что станет делать дальше. — Можешь имя назвать?
— Сын Магомеда Надир круто вдел и похвастался, что его отец может любого замочить, тела потом не найдёшь. Другие «даги» намекали на то же самое, если кто-то пытался хвост задрать… — Ольга уже почти спала. — Вербицкий Серёга упоминал о многих погибших, только у него не спросишь.
— Ничего, обойдёмся без него.
Артур против воли воображал, ЧТО будет найдено в заведениях Гаджиева и Кобылянской при проведении обширного молниеносного рейда, и рот его кривился. Тогда уже доказывать ничего не придётся. И, самое главное, у начальства с Житной и Петровки уже не появится желание выгораживать своего бывшего коллегу. Скорбящий отец в силу своего служебного положения имеет возможность пресечь любые подобные поползновения на корню. Его вряд ли удастся закупать, подкупить или уговорить…
— Ольга, проснись!
Артур потряс задержанную за плечо. Девушка, успевшая прилечь и забыться, села в постели, протирая кулаками слипающиеся глаза.
— Сейчас мы позвоним в Москву, а потом ты отдохнёшь. У тебя для этого будет часов пять, а после едем в аэропорт…
В дверь постучали три раза подряд, и Оля замерла под одеялом.
— Войдите!
Тураев поправил галстук перед высоким зеркалом, разгладил пальцами воротничок рубашки — явиться в гости мог кто угодно.
Но ввалился старшина Фёдоров, один из тез милиционеров, которые рано утром брали с поличным Ольгу Луговцову, и вытянулся перед майором.
— Степану Гаврилычу получше стало. Он ещё в медпункте. Просит вас спуститься к нему.
— Обязательно.
Тураев надел под пиджак джемпер. Гостиницу плохо протапливали, и из широких щелей в оконных рамах дуло.
— Идите.
— Я с вами! — Луговцова вскочила с постели, метнулась к зеркалу, в ванную, обратно. — Возьмите меня к нему, пожалуйста! Очень вас прошу!
— Зачем? — удивился Тураев. — Ты могла бы в это время поспать.
— Раз это не Краснянский, и не было ничего, и всё выдумали… — Ольга прижала руки к груди. — Получается, что я причинила вред невиновному человеку. И я хочу попросить прощения за то, что сделала.
— Попросить прощения, конечно, нужно. — Тураев благодушно смотрел на Олю, и та позволила себе улыбнуться. — Но всё-таки не стоит так страдать. Ведь Степан знал, на что шёл. Теперь я могу сказать, что он — сын человека, которого заразила СПИДом Наталья Швец. У него свой счёт к Гаджиеву. Его отец, судья, был вынужден покончить с собой, потому что не вынес позора. Это тот самый человек, который бросился с лоджии в Химках…
* * *
Стараясь не натыкаться на мебель, Ирина Рыцарева прошла по мягким половичкам, устилающим пол детской трёхлетнего Вани Кобылянского. Белоголовый щекастый карапуз ещё спал за сеткой кроватки, отвернувшись к стене, оклеенной разноцветными бумажными квадратами. Интерьер детской для младшего брата придумывали старшие дочери Серафимы Катя и Маша — тогда Ирина не работала в этой семье.
Сейчас Маша занималась любимым делом — запекала в духовке на противне бананы по сальвадорскому рецепту. Ирина ей в этом помогала, потому что хозяйка запрещала оставлять шестнадцатилетнюю девушку одну. После того, как не стало грустной и задумчивой Кати, Кобылянская панически боялась лишиться и второй дочки. Потому-то она и не давила на Марию, позволяла ей прогуливать лицей, а приготовление уроков переложила на плечи гувернантки.
То и дело наступая на игрушки, раскиданные по полу, Ирина подошла к кроватке, наклонилась. Ванюшка не хныкал, как ей сначала показалось. Он спал, чинно подложив ладошку под толстую щёку. А Ирина смотрела на него какими-то иными глазами — счастливыми, влажными, сентиментальными.
Сколько лет она молча жалела, что в её постылом доме нет тёплого и светлого уголка, где валяются погремушки и детское бельишко, а посреди всего этого забавного беспорядка не чмокает в безмятежном сне розовыми губами пахнущее молоком родное существо…
— Спит! — облегчённо прошептала Ирина и отодвинула штору на окне.
Синий стеклянный рассвет вставал над Москвой; начинался новый день. Восемнадцатый день без Артура Тураева, который обещал стать ещё более мучительным и сладким, чем семнадцатый. Кажется, сбылось заветное желание Ирины, и она боялась даже мыслями спугнуть своё счастье. Через несколько дней она окончательно убедится в этом.
