Малого домой доставил?
В трамвае позабыл, – огрызнулся Волына. – Как портфель.
Протасов смерил приятеля взглядом.
Довез без шуму и пылу, – уточнил Волына. – Шкет спит как сурок.
Давай по второй.
Они снова выпили.
Ну, зема… не томи…
Протасов отодвинул кулеш и важно откинулся в кресле. Кресло было старым, ободранным и поломанным. Спинка держалась на соплях, и ее требовалось упирать в стену. Чтобы не отвалилась.
Зря жрал из казанка, – укорил приятеля Вовчик, видя, что тот не спешит с рассказом. – Теперь до утра скиснет.
Скиснет – отдашь свиньям, – буркнул Валерий. – Только свиньи такое говно и жрут.
Забурел, да? – заворчал Волына. – Козырным тузом заделался?
Скоро заделаюсь, – пообещал Протасов, и, сжалившись, добавил великодушно, – и ты со мной, зема.
Хорошо бы. По-любому.
Так оно и будет, в натуре.
Так как съездил?
Ништяк, Вовка, – сказал Валерка, которому надоело издеваться над приятелем. – Испугаться не успеешь, как шашка прыгнет в дамки.
Иди ты?!
Точно.
Расскажешь?
А то…
Волына на радостях налил, и они опрокинули по третьей чарке.
* * *
Как только Игорешка скрылся в парадном, Протасов вывел «Линкольн» на проспект.
Какие планы? – поинтересовалась Ольга.
Тут банька у меня на примете, – вкрадчиво сказал Валерий, подразумевая сауну Бонасюка. – Закуски, парная и бассейн. Все путем. Непринужденная, можно сказать, обстановка. Идет?
Ольга немного смутилась.
Так сразу?
Да ладно, – оправдывался Протасов краснея. – Что мы, в натуре, чужие? Что я тебя, е-мое, съем?
Не съешь, – вздохнула Ольга и, поколебавшись, дала добро.
Хорошо. Идет. Но без глупостей.
«Смотря что считать глупостями», – думал Валерий. Ему хотелось до коликов в животе. Буквально через минуту они были на Сырце. Протасов гнал, не выбирая дороги. Но баня оказалась закрыта.
Вот, блин! – расстроился Валерий. – Куда это толстый гад подевался?! Ну, е-мое, облом. – По пути он распалил себя всевозможными картинками, одна пикантнее другой. Тем обиднее ему стало.
И куда теперь? – усмехнулась Ольга, оценив состояние Валерия по достоинству.
Знаю я одну точку на трассе, – наконец, решил Протасов. – Уютная. И без понтов.
Далеко?
Не особенно.
* * *
Тут, по-моему, овощной магазин был? – вспомнила Ольга, когда они остановились возле одноэтажного строения, внешне напоминающего бойлерную. Здание окружали обшарпанные многоквартирные дома. – Я тут однажды ананасы купила. Знаешь? такие… дольками. В пакетиках. Замороженные.
Это был овощной, – обиделся Протасов, – а теперь кабак для элиты.
Ресторан не был особенно крутым, тут Валерий наврал, зато платил за крышу Правилову, что позволяло надеяться на отменное обслуживание со скидками, потому как в карманах Протасова гуляли отвратительные сквозняки.
Как и рассчитывал Протасов, они получили отдельный кабинет. Меню было незамысловатым, но качественным, и не избалованная кулинарными изысками Ольга была на седьмом небе. Протасову только того и требовалось.
Они заказали картофель фри со свиными отбивными, овощной салат и любимый Протасовым, с ананасами, целого судака и шампиньоны в сметане. На десерт был подан мороженый торт, а из спиртного Валерий выбрал шампанское, два муската и водку. Поскольку сам Протасов почти не пил, памятуя, что ему еще везти Ольгу домой на Харьковский, спиртного оказалось за глаза. Валерий напирал на лимонад и подливал тренерше, слушая ее беззаботное щебетание и подсчитывая в уме, хватит ли бензина на обратный путь. На тот случай, если Олька не оставит ночевать, потому как бывает всякое. «С банькой-то, поди ж ты, невыгорело, хоть и верняковый был вариант». По всему выходило, что бензина в баке «Линкольна» в один конец, как у камикадзе над островом Мидуэй,[63] а значит, никакие «до завтра, Валерочка, спокойной ночи» не годились в принципе.
Валерочка, – ворковала между тем тренерша. – Как славно, что я тебя встретила…
Протасов задавал наводящие вопросы, Олька пространно отвечала. Коснувшись семейного положения Ольги, он убедился, что Гришка не врал. Олька жила без мужа, в одиночку воспитывая семилетнего сынишку Богдасика. Ростислав давно сбежал.
Куда? – спрашивал Протасов, подливая экс-жене водочки.
Ох, Валера, – вздохнула Ольга. – Даже не знаю, что сказать. В конце восьмидесятых Ростик в религию ударился…
Куда? – не поверил Протасов.
В религию. Причем, не в нашу. Если бы так, то куда ни шло. Но его, видишь ли, в кришнаиты[64] потянуло. Хари Кришна, Кришна Хари… – пропела Ольга для вящей убедительности. Вышло совсем не весело.
Я сначала думала – баловство. Перебесится, да возьмется за разум. Ты просто не представляешь, до чего эта «золотая» молодежь неустойчивая. То есть, на разную чепуху падкая.
В смысле, детки партийной верхушки? – уточнил Протасов.
И советской, – сказала Олька. – У Ростика же дедушка чуть ли не в ЦК КПУ заседал. Четвертым от Щербицкого[65] справа. Ну, или пятым, на худой конец. Он в Отечественную членом военного совета фронта был.
Вот то-то и оно, что членом, – перебил Протасов. – Мой дед в 41-м без вести пропал. Он в гаубичном полку служил. Старшиной. Здоровый был мужик. Батя рассказывал, под быка залазил, и подымал. Легко! Подковы голыми руками гнул. Батя после школы в военное училище хотел поступить. Куда там. Аж два раза. Сын, е-мое, без вести пропавшего. Вот и пошел, блин, баранку крутить.
Как здоровье Виктора Харитоновича? – спросила Ольга. Протасов печально улыбнулся:
Помер, батя. В 87-м еще. Года после Чернобыля не протянул.
Извини. Мне очень жаль.
Проехали, – сказал Протасов. – И что, твой Ростик, не одумался?
Куда там, – горько усмехнулась Ольга. – Он первым делом литературы домой нанес. По кришнаизму своему. Потом дружки появились. Точнее, они, видать, давно были, но, на первых порах, Нину Григорьевну побаивались. Сядут в комнате, и как давай медитировать… у меня Богдасик на руках, грудной, горит, температура под сорок, у самой мастит, я «03» набираю, а Ростик… – имя себе новое взял. Я и выговорить не смогу, без тренировки. Брахмавайвата… – Ольга напрягла лобик, – или… Брехмавата… в общем, Вата. Что тут поделаешь?
Вата? – оживился Протасов, – был такой авторитет. Недавно грохнули. – Но, Ольга, казалось, его не слышала.
Капище на кухне сложил. Представляешь?
Ой, неумный… – вставил Протасов.
И все твердил о переселении душ каком-то, о реинкарнации, что ли?
О чем? – Протасов подавился салатом.
О том, кем он в прошлой жизни был и кем будет в будущей. В общем, так допек этой своей реинкарнацией свекруху, что она выставила его вон. Вместе с дружками и капищем.
Круто, – оценил Протасов. – Но верно. Куда ж он, бедолага подался?
В монастырь…
В какой монастырь? – Протасов был готов брякнуть: «в женский?», но ее полные слез глаза удержали его от комментариев.
Чуть квартиру тому монастырю не отписал. Слава Богу, Нина Григорьевна не дремала.
А… – наконец, дошло до Протасова, и он вздохнул с облегчением. – Тогда ясно. Такие трюки я знаю. Типа лохатрона. Подбирают лопухов легковерных, психов неуравновешенных и все из них выдаивают, блин. Прибыльное дело. Реально.
Ольга посмотрела на него в замешательстве. Она не разделяла охватившего Валерку воодушевления.
Я не против веры, – поправился Протасов, – ты не подумай. Но, блин, без фанатизма, е-мое.
Без веры жить тяжело, – тихо проговорила она. – Но, чтобы так?
Человеку свойственно во что-то верить. В особенности, советскому человеку, взращенному под шаманские завывания марксистской идеологии, которая сама по себе ни что иное, как исключительно навязчивая, ортодоксальная и нетерпимая религия с Богом Ильичем на каждом углу, мощами в мавзолее, ангелами вроде Маркса с Энгельсом, и секретарями обкомов в роли помазанников господа на земле. Едва эту опостылевшую всем религию смело время, образовавшийся вакуум заполнился, чем попало. Всевозможными сектами, в том числе.
Хорошо хоть, со свекрухой повезло. – Сказал Протасов, направляя беседу в нужное ему русло.
Это уж точно, – со вздохом согласилась тренерша. – Нина Григорьевна – это что-то. Уникум. Маргарет Тэтчер в совковом варианте. Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей.
Конкретная?
Не то слово, Валерушка… Как бы тебе объяснить? Она принадлежит к тому редкому типу людей, которые, если тебе плохо, будут тащить тебя на горбу сколько потребуется и еще дальше. Что есть, то есть. Но, если, не приведи Господи, тебе хорошо…
Чего тогда? – насторожился Протасов.
Тогда она влезет и все тебе перепаскудит. Чтоб тебе стало плохо. А потом на горбу понесет. Понимаешь?
Кругом бегом, – неуверенно сказал Протасов.
Она всю жизнь карьеру делала. Ростик при ней то в яслях, то в садике, то в школе на продленке. Муж Нину давно бросил, так что Ростик рос без отца. Сын начальницы. Понимаешь, она конечно, заботилась о нем, и даже слишком. Но, не грела, что ли. Под юбкой, но не маменькин сынок. Все детство из сплошных запретов. Туда нельзя, а сюда быстренько, и в обязательном порядке. Хочешь на самбо? Значит, пойдешь на плавание. Любишь рисовать, берись за скрипку. Она же его и в НарХоз пристроила, хотя он хотел в ГВФ.[66] Небо нравится? Ну, будет тебе небо. Закачаешься… Когда Ростик меня встретил… – Ольга прервалась, потому что лицо Протасова побагровело.
