рукой щеку. И на столе уже не пахло вином и закуской, а чай в стаканах дымился, и даже Князь в углу ворочался и стонал уже совершенно по-иному, бодрее, что ли.
Когда на пороге появился донельзя мрачный Акимов со злющим Остапчуком, свидетель Пожарский со свидетельницей (а то и потерпевшей) Введенской чинно пили чай и стерегли задержанного. Увезли Князева в карете «Скорой помощи», удивляясь, чем это его, и надеясь, что костные осколки в мозг не проникли.
Долго Остапчук и Акимов соображали, что писать в протоколе осмотра места происшествия. Потом, мысленно плюнув, Сергей накидал, как получилось и как он видел, водя глазами по часовой стрелке, с привязкой к неподвижным ориентирам и снизу вверх.
– Палыч, а вот и «ТТ», «люба» тринадцать ноль три, – сообщил Остапчук, осмотрев оружие, – который в розыске, убийство постового Малеева в Безбожном.
– Его-то Гога и прикарманил, – заметил Сергей, – а капитан твердил: утопили, потеряли. Товарищ Введенская, чем профессора-то приложили? Как будто камнем по переносице.
– Не заметила, Сергей Палыч, – безмятежно отозвалась Наталья, цедя чай через кусок сахара, – быстро все произошло.
В хибару заглянула Оля:
– Можно я с вами посижу? Набегалась.
Акимов с Остапчуком тоже подобрались поближе к столу.
– Труды трудами, а день рождения все-таки, – заметил Саныч, – есть еще стаканы?
– Тост за здоровье, как положено, – поддержал Сергей, – давайте хотя бы чаем.
– Зачем же чаем – имеется. – Наталья выставила на стол «Хванчкару».
…Полчаса спустя появилась Светка, убегавшаяся до полного нестояния:
– Теть Наташ, Соньку уже домой надо затаскивать. Я наигралась.
– Ну и садитесь, тут есть что погрызть, – безмятежно пригласила хозяйка, непривычно улыбчивая, разрумянившаяся, – будем чаевничать.
– С сахаром? – требовательно спросила Соня, заглянув в дом с таким видом, что если нет, то не думайте ее приглашать.
– Да хоть с пирожными из «Праги», – прибавила Наталья, усмехнувшись, – чего добру пропадать.
– Не пропадут, – заверила Светка, набивая рот.
– Какие руки! – ужаснулась Наталья. – Быстро вымой!
«Мамочки, как же больно, безумно больно и еще больнее… так. Где это я?»
Как горячо ударило в плечо, каким огненным сверлом отдает в спину и в грудь. Голова гудит, пылает, кровавые шары прыгают под веками, губы сухие, как наждак, сочится за пазуху, по ребрам. И качает, точно на качелях.
Катя, разлепив веки, повела глазами. Но все, что удалось рассмотреть, не поворачивая головы: чья-то рубаха и густая черная борода, которая туда-сюда мела ее по лицу. Она поморщилась, но отвернуться не могла – ее крепко держали и куда-то несли.
– Вы кто?
– Заткнись, – ответили ей сквозь зубы, – а, нет! Очухалась? Тогда говори чего-нито, чтобы слышал.
– Что?
– Песни пой! Не знаю. Все легче – знаю, что жива. Ты жива?
– Д-да…
– Зовут как?
– Катя…
– Миша. Знакомы будем. Ты, Катя, зачем лезешь, куда не просят?
– Я…
– Я, я. Дитя ты малое, без тебя бы не разобрались?
– Князь…
– Чего Князь? Куда он денется. Ты чего полезла-то?
– Я думала…
– Одни беды от вас. В бога душу, твою ж мамашу.
Катя вдруг поняла, что и ему больно: его сильно кренило, он шел, припадая на бок, но не сдавался, стараясь идти быстрее, лишь иногда матерясь, но тотчас же извиняясь.
«Ну вас всех», – подумала Катя, прижалась к рубахе и закрыла глаза.
Стало спокойно и уже совершенно не страшно, даже и не больно почти, когда вот так, за компанию.
…Дежурная медсестра по молодости сначала даже испугалась: в приемный покой ввалился, воняя потом и скрежеща зубами, перекошенный, лохматый человек, на руках у которого дремала окровавленная девушка.
Он проковылял к столу дежурной и прорычал:
– Врача! Заберите ее у меня, ну вас к черту!
И тотчас, как забрали, повалился на пол.
Позвали врача.
– У нас аншлаг сегодня. Еще парочка, – подивилась хирург Маргарита Вильгельмовна. – Девчонку – в операционную. Несите-несите, того с носом уже обработали. Так, у вас что?
– Спина…
– О, красавец, да вы титан. Как вы ее дотащили-то? – И обратилась к сестричкам: – Этого в палату, блокаду ему, конскую дозу. И чтобы не шевелился. Потом пулей ко мне, в операционную. Где дежурная? Маруся! Отзвонись в милицию.
Около восьми вечера Оля, Коля и Светка отправились домой. Как и обещала Наталья, было что пожевать, и отказов она не принимала. Поэтому идти было в меру тяжело – животы мешали.
– Чего-то я утомилась, – шутливо заявила Оля.
– И я, – поведала Светка, зевая от души и тараща глаза.
– Это что у тебя за авоська? – поинтересовался Колька.
– Тетка Наталья с собой дала припасов.
– Дожили, – хмыкнул Колька, – теперь Наталью объедать будем.
– А что? – встряла Оля. – Круговорот добра в природе. В узелке-то что?
– Узелок мой, – невнятно пояснила Светка.
– И это, в лопух завернутое?
– Надо, – заявила девчонка, зевая, как сонная дворняга.
– Хватит зевать, еще не хватало тебя на закорках тащить. Ишь, умаялись они, – поддразнил Колька, – мы-то с мужиками работали, а вы что? Вдвоем одну малявку пасли.
– Сам бы попас, – предложила Оля, – в ребенка вселился бес радости и веселья! Она так обрадовалась, увидев это чучело… кстати, кто это?
– Вроде бы дедушка, – предположила Светка и тут же спросила сама: – А почему тогда Миша?
– Да ну их всех! – нетерпеливо прервал Колька. – Хватит в чужие дела лезть, копайся в своем огороде.
– У меня его нет, – напомнила Светка, – потому мы и копались в Натальином.
– Охота вам.
– Не нам, – поправила Оля, – Сонечка настояла, а ей не возражают. Сначала играли в прятки. Она жульничает, как босяк!
– Да, потом в горелки, – продолжила Светка, – потом пошли в огород искать огурцы и заблудились.
– В лопухах?
– А что ты думаешь, они там вот такие, – она подняла ладошку выше головы, – потом Оля нас бросила!
– Не бросила, а отошла со взрослыми обсудить серьезные дела, – пояснила вожатая.
– Все равно. Мы играли в раскопки и нашли бирюльки, красивые, но какие-то липкие и грязнючие! Пока я их в узелок увязывала, вся перепачкалась, – горестно поведала Светка. – Не оттираются руки. Мама ругать будет.
Она показала ладошки, в складочках которых стойко держалась чернота.
Колька успокоил:
– У меня растворитель есть, ототрем. Вы зачем грязюку всякую хватали, как маленькие?
– Я же говорю: красивые, – пояснила Светка. – Соня говорит: бери с собой, завтра музей откроем… Я вот думаю: раз у тебя есть растворитель, то получится отмыть, я тогда маме подарю, чтобы не сильно ругалась. Вот эту.
Она достала что-то, завернутое в лопух:
– Вот какая собачка.
«Собачка» оказалась странная. Во-первых, она была скручена в кольцо и зачем-то кусала свой собственный хвост. Положим, такое бывает.
