Кругом бегом, – неуверенно сказал Протасов.
Она всю жизнь карьеру делала. Ростик при ней то в яслях, то в садике, то в школе на продленке. Муж Нину давно бросил, так что Ростик рос без отца. Сын начальницы. Понимаешь, она конечно, заботилась о нем, и даже слишком. Но, не грела, что ли. Под юбкой, но не маменькин сынок. Все детство из сплошных запретов. Туда нельзя, а сюда быстренько, и в обязательном порядке. Хочешь на самбо? Значит, пойдешь на плавание. Любишь рисовать, берись за скрипку. Она же его и в НарХоз пристроила, хотя он хотел в ГВФ.[66] Небо нравится? Ну, будет тебе небо. Закачаешься… Когда Ростик меня встретил… – Ольга прервалась, потому что лицо Протасова побагровело.
Извини…
А, дальше валяй, – великодушно разрешил Протасов. – Чего уж там… Хули нам, кабанам?
Если тебе неприятно…
Нормально. Давай. Облегчи душу. Мы с тобой не чужие, все-таки.
Ольга благодарно сжала его гигантскую ладонь в своих, тоже не маленьких.
Спасибо… ну вот. Как он встретил меня, так сразу из-под ее опеки выпорхнул. Сказать, что Нина была против, это ничего не сказать. Она была взбешена. Из дома его выперла, под горячую руку. Надеялась, что испугается, и вернется. А он взял, да ушел. Ко мне ушел. Если честно, я до сих пор не знаю, что для него было важнее, обрести меня или от нее удрать. Наверное, все же, от нее.
Ну да, – мрачно согласился Протасов, припомнив ракетный полигон, знойные барханы и скрипучий песок на зубах.
Потом, конечно, когда Богдасик родился, Нина Григорьевна немного потеплела, сменила гнев на милость. В квартиру нас пустила. У нее трехкомнатная, на Прорезной. Две минуты, и на Крещатике. Мы с Ростиком, на первых порах, после общаги, в пригороде жилье снимали… – Ольга грустно вздохнула. Протасов, при упоминании общежития снова потемнел, но она не заметила, думая о своем. Своя рубашка, как говорится… – В общем, со временем стало немного легче. Наверное, Нина смирилась. Сначала-то, как к нам в гости приезжала, так Богдасика на руки, а по самой электрические разряды бегают. Как в динамо-машине.
Протасов хмыкнул.
Как же она вам хату протолкнула? – Они подошли к самому интересному. – Если такая жаба вредная?
Ольга пожала плечами. Стоило Ростиславу уйти из семьи, как положение дел кардинально переменилось.
Я думала, – призналась Олька, – что и мы с Богдасиком на улицу вылетим. Кто мы ей, в конце-то концов? А прописывать она меня сразу не захотела. Но… Нина взяла над нами шефство, причем, демонстративно так, знаешь ли. А от непутевого сына отреклась.
В натуре, отреклась?!
Заявила, что он ей не сын, а чертов идолопоклонник, и послала на все четыре…
А мне говорили, будто он в Зеландию свалил?
А… значит, и до тебя слухи дошли? Я так специально подругам сказала. Как Ростик исчез, вопросы пошли, как, мол, и что? Ростислав и вправду выехать мечтал, пока его переселением душ не пробрало. Документы бегал оформлял, анкеты покупал разные, в очередях толкался, по посольствам. Потом плюнул на все. Конечно, на кой ему Новая Зеландия, если он там и так в следующей жизни родится.
Ты-то как? – спросила Ольга за судаком, полагая, что Протасову пора хоть немного рассказать о себе. – Судя по машине, неплохо?
Точно, – кивнул он, принявшись излагать приготовленную загодя легенду. Из рассказа Ольге сделалось ясно, что Протасов бизнесмен средней руки, сколотивший состояние на поставках видеотехники.
Стою будь здоров, – похвалялся Протасов, – одна беда, с оборотными средствами напряженка. Вечно, понимаешь, не хватает.
Когда речь зашла о семейном положении Протасова, опасения Ольги (эти чувства, пожалуй, можно назвать и ожиданиями) подтвердились. Тренерша услыхала душещипательную историю о бизнесмене, растящем сына в одиночку.
Умерла в прошлом году, Ирка-то, – сказал Протасов, и ему стало так нестерпимо жаль своего несбывшегося семейного счастья, что он едва не заплакал.
Второго ребеночка хотели… а оно… видишь, каким боком вышло… И дите так и не родилось.
Ты сам растишь Игоря? – Ольга нежно взяла Протасова за запястье. – Сам?
А то, – подтвердил Протасов. – Что могу, – делаю. Пацан толковый растет. В мамку, видать. – На этот раз он утер слезу. Ольгины глаза увлажнились.
Толковый, – повторил Протасов. – Жаль, Ирка его не видит, – выдавил из себя Валерий, чем окончательно доконал тренершу. – Экс-супруги порывисто обнялись и долго не разжимали объятий.
Далеко за полночь Протасов повез Ольгу на Харьковский. Оставив «Таун Кар» у подъезда, он втащил бывшую жену в лифт. Ольга висела на его плече тяжелой, но желанной ношей. В машине ее, как впрочем, и следовало ожидать, развезло. Настоящие спортсмены вообще не пьют, а если делают исключение, то много им не надо. Нет у спортсменов соответствующего иммунитета.
В лифте Протасов прижал Ольку к себе, ноги тренерши подогнулись.
Валерочка, – шептала она прямо в ушную раковину Протасову. Ее дыхание было горячим, грудь упругой. У него наступила эрекция, которую Ольга, опьянению вопреки, уловила каким-то шестым женским чувством. И не стала тянуть.
Я хочу, – промурлыкала она. – Возьми меня, прямо здесь. – Протасов по медвежьи зарычал, собираясь руками под юбку. Но Олька была в штанах.
У них были неплохие перспективы, лифт был большим, и жильцам глухой ночью без надобности. Но, тут кабина остановилась на площадке. Они достигли восемнадцатого этажа. Ольга поцеловала Протасова в губы.
Потерпи, милый. Вот мы и дома.
Обняв женщину за талию, Валерий увлек ее в коридор, рассчитывая продолжить в квартире. Вскоре они топтались под дверью. Ольга полезла в сумку, и, естественно, обронила ключи. Связка упала, лязгнув, как капкан. Протасов нырнул за ней, словно ловец жемчуга за приглянувшейся раковиной. Оставленная без присмотра тренерша покачнулась, будто телебашня в ураган, и, наверняка бы упала, если бы не массивная корма Протасова. Валерий стоял буквой «Л», нашаривая зловредные ключи. Одинокая лампа под потолком светила больше для виду, чем для света.
Штормит? – кряхтя, поинтересовался Протасов. Олька не была балериной.
Мама? – позвал тоненький детский голосок, – мамочка?
«Конкретный облом!» — думал Протасов, разгибаясь. Дверь была открыта. Надобность в ключах отпала. Глядя сверху вниз, Валерий увидел тщедушного мальчишку лет семи. На носу Богдасика красовались очки с толстыми, словно иллюминаторы, линзами. «Как у Штирлица в „Доживем до понедельника, е-мое“.[67] Из-за очков глядели огромные перепуганные глаза.
Мама?! – повторил очкарик.
Ты почему не спишь? – хотела возмутиться тренерша, но язык отказался служить. Вышло невнятное бормотание. Протасов решил, что пора вмешаться.
Тихо, шкет, – зашипел он, что бы не будить соседей. – Все ништяк, с маманей. Устала она, чтобы ты понял. Где тут у вас спальня?
* * *
Уф! – отдувался Валерий через минуту, шагая за Богдасиком с Ольгой на руках. Она крепко спала. Устроив экс-жену на кровати и посоветовав мальчонке тоже «ложиться на боковую», Протасов ретировался к лифту.
Смотри, дверь хорошо запри, – сказал он напоследок.
«Ох и облом, в натуре! – вздыхал Валерий, устраиваясь за руль «Линкольна». – Второй за день, е-мое. Спасибо, хоть тачку не угнали!»
Зато путь с Харьковского массива в Пустошь прошел на редкость безоблачно. Третьего «облома» не случилось. Видимо, Протасов исчерпал суточную дозу разочарований. Ему не только хватило бензина до села, но даже ни разу не остановила милиция. Что само по себе большая редкость, если кататься по Окружной ночью. Двадцати минут не прошло, как Валерий заезжал во двор.
* * *
Так вздрючил ты ее или нет? – налегал Волына, блистая нездоровым огоньком в глазах. Как, очевидно, помнит Читатель, с женщинами у обоих давно не заладилось. – Колись, зема!
Где? В лифте?! – Протасова этот допрос достал.
Ой, дурак, по-любому. А хотя бы и там.
Иди, в натуре, погуляй.
Баба ему давала, а он, понимаешь, носом крутил.
Задрал, в натуре.
В кабаке б на стол завалил…
Задолбал, да?
Зема, ты интеллигент. По-любому.
Вовчик бы еще долго испытывал терпение Протасова, но тут под окнами громко хрустнула ветка. Ольга вылетела у обоих из головы. Пока Волына нырял за ППШ, Протасов прильнул к окну. Двор заливала луна, а огонек сигнализации беззаботно помигивал. Стояла абсолютная тишина. Даже собаки устали брехать.
Кошка какая-то, – предположил Валерий, за дневными заботами упустивший из виду Ночного Гостя.
По-любому, зема. С корову размерами.
Сад обшарим?
Еще чего? С головой поссорился, зема?
Как скажешь. – Решил не настаивать Протасов.
Ох, и не нравится мне это, – сказал Вовчик чуть позже. Земы лежали под одеялами, при потушенном ночнике, и, не сговариваясь напрягали уши. – Не к добру оно. По-любому.
