— Ты?!! — наконец, хрипло проговорила и закашлялась. По всему, страх иссушил и её горло.
— Ну, здравствуй, женушка! — наигранно весело проговорил он. Но голос его вибрировал от напряжения. — Что в дом не приглашаешь?
Она протянула дрожащую руку вперед, будто хотела до него дотронуться, чтобы удостовериться, что перед ней не призрак. Но не дотронулась. Пролепетала растерянно:
— Да я... Ты... Ох!
А он смотрел на её подурневшее от страха лицо, на наклеенные ресницы, на ярко накрашенные губы и не переставал удивляться себе. Где же у него были раньше глаза. Ведь она же вульгарна. Вульгарна до корней волос. Все искусственно и фальшиво, Все, все. И сама она фальшива. И чувства её были все насквозь фальшивы. Как же он, идиот, раньше мог этого не заметить?! Поразительно!
Это открытие окончательно его успокоило.
— Что, «от радости в зобу дыханье спело», что ли? — спросил он насмешливо. — Почему не приглашаешь в дом?
— А?... Да, конечно, — пробормотала она. Наконец, вспомнила, что она актриса и попыталась нарисовать на лице радость. Улыбнулась. Только жалкая эта улыбка. Жалкая, гнустная и насквозь лживая. — Ой, Андрюша! — воскликнула. — Как я рада тебя видеть! Где же ты пропадал столько времени?! Проходи в комнату.
— А как дела на том свете, милая? Ты давно оттуда вернулась?!
— Ну зачем же ты так, Андрюша?! — укоризненно сказала она и расплакалась бурно и неистово. Роль несчастной и непонятой удавалась ей сейчас много лучше, чем счастливой. Это и понятно. Слишко неподходящая была обстановка, чтобы изобрашать счастливую.
— Прекрати эту комедию! — Он почувствовал, как его лицо даже перекосило от злости. Своим поведением она помогала ему осуществить задуманное. — Ею я уже вволю накушался и на природе и на ваших спектаклях.
— Ты был на спектакле? — потерянно спросила она.
— Разумеется. Давай пройдем в комнату. — Он подтолкнул её в дверь, затем вошел сам. Комната была грязная и убогая, как, впрочем, и сама хозяйка. — Садись, — указал он на старое грязное кресло, а сам сел в другое.
— Может быть кофе заварить? — нерешительно предложила она.
— Не надо кофе. Садись и рассказывай.
Она села, робко взглянула на него.
— Что рассказывать, Адрюша?
О, он прекрасно помнил эту вот её робость, покорность. Когда-то они действовали на него безотказно. Сейчас только вызвали новую волну ненависти. Ему даже стало трудно дышать.
— Как хотели меня укокошить, довести до самоубийства, чтобы завладеть моим состоянием.
— Это ни я, Андрюша! — взмолилась она, сложив руки лодочкой на груди. — Честное слово, ни я! Меня заставили!
— Кто?
— Наш режиссер Янсон. Илья Ильич Янсон. Это все он, честное слово! Он заставил. Я не хотела, но он заставил, пригрозив, что убьет. Он может! Он все может! Честное слово! Это страшный человек!
— Расскажи, как все происходило.
Рассказ не явился для него откровением. Нет. В чем-то он участвовал, чему-то был свидетелем, а что-то домыслил сам. Во время её рассказа он заметил газовый шарфик весевший не приоткрытой дверце шифоньера. Им-то он и решил воспользоваться для совершения задуманного.
— Очень хорошо, — сказал он, когда она замолчала. Встал, прошелся по комнате. — Примерно так я все себе и представлял. Одного не понимаю, каким же цинизмом надо обладать, чтобы раз за разом прокручивать все это на сцене?!
— Это не мы. Это Янсон. Он считает, что таким образом стирается грань между жизнью и сценой.
— Сволочь он, ваш Янсон! И вы все точно такие же!
Он незаметно сдернул шарфик с дверцы, подошел к ней сзади и накинул его ей на шею. Дальнейшего он не помнит. Очнулся, когда она уже мертвая лежала на полу. Он смотрел на неё и испытывал... Ни боль, ни жалось, ни сожаление, ни раскаяние. Нет. Он испытывал облегчение.
Андрей знал, что в дамской сумочке она постоянно носит записную книжку. Сумочка лежала на диване. Он достал из неё записную книжку и написал в ней заранее заготовленный текст. Почерки у них были очень похожи. Затем покинул квартиру, вышел на крыльцо, закурил и стал ждать её сожителя, В кармане у него был большой нож для разделки мяса, специально купленный им в хозяйственном магазине. Ждать пришлось долго, около двух часов. Когда же он его увидел, то вошел в тамбур и достал нож. А потом и с этим все было кончено. Уже позже понял, что убил его напрасно. Тот ни в чем не был перед ним виноват. Но в тот момент он даже об этом не подумал. Действовал, будто робот по заранее вложенной в него программе. А этой программой предусматривалось именно это.
А потом очередь дошла до «мавра школьницы Катеньки». Андрей представил какой была его рожа, когда он его увидел на лестнице, и злорадно рассмеялся. Правда, тогда ему было не до смеха. Его буквально всего трясло. Он с ожесточением всадил в смазливую рожу артиста порцию едкого газа, а котгда тот упал, размозжил его череп молотком. Он специально использовал разные методы убийства, чтобы сбить с толку следствие. Это он также вычитал в книжках.
А теперь очередь дошла и «светской львицы». Тогда она вдосталь над ним наиздевалась. Сейчас пришло его время.
Вот хлопнула подъездная дверь и кто-то стал подниматься по леснице. По звуку каблуков понял, что это женщина. Она. Он приготовился, затаив дыхание, прижался к противоположной стенке.
Обнаружив отсутствие света на лестничной площадке, она раздраженно проворчала:
— Черт знает что такое! Вечно с этими лампочками проблемы! — Подошла к двери и долго не могла попасть в замочную скважину ключем. Наконец, дверь открылась. Он отделился от стенки, толкнул её в спину, заскочил в квартиру и захлопнул за собой дверь. От сильного толчка она упала на пол.
— Так ты все же пришел? — спросила она спокойно, не поворачиваясь, продолжая лежать.
Он очень удивился и её спокойствию и тому, что обо всем догадалась. Чтобы окончательно развеять сомнения, спросил:
— Вы знаете кто я?
— Беспалов Андрей Андреевич — моя судьба, — ответила она обреченно. Встала. Потерла ушибленное колено. Вглянула на него. — Здравствуйте, Андрей Андреевич! Я давно вас ждала. В последнюю неделю практически каждую ночь.
Лицо её было спокойным, усталым и... Как бы поточнее выразиться? Более человечным, что ли? Да именно. Исчезли, присущие ему, высокомерие и надменность, и Андрей увидел перед собой красивую, но уже увядающую женщину, одинокую и, по всему, несчастную. И почувствовал, как в груди зашевелилась жалость к ней.
— Но отчего вы были уверены, что я жив?
— Пройдемте в комнату, сядем, — предложила она. — А то я до того усталая и разбитая, что уже ноги не держат.
Они прошли в комнату. Сели на диван. Беспалов огляделся. Недорогая отечественная мебель — диван, два кресла, стенка, журнальный столик. Палас. На стене репродукция картины Пикасо «Девочка на шаре». Как говорится, скромно, но со вкусом. Везде был идеальный порядок.
— Видите ли, Андрей Андреевич, — проговорила Эльвира Александровна, — я ведь ещё там, в доме отдыха, в отличие от всех, не очень-то поверила в вашу смерть. А когда была убита Алиса окончательно поняла, что нас одурачили. Заикина, Заплечный. Кто следующий? Была уверена, что следующей буду я. И оказалась права. — Она невесело усмехнулась.
И глядя на нее, он вдруг спросил себя: «Зачем я здесь?» И от этого вопроса ему стало не по себе. Он здесь, чтобы убить эту красивую женщину. Пришло холодное осознание того, что он преступник, убийца. Это — свершившийся факт, данность. И уже ничего невозможно ни изменить, ни исправить. Ему стало страшно.
И Андрей понял, что он уже никогда не сможет убить эту женщину. Он больше вообще не способен никого убить. Сама мысль об этом была ему сейчас противна.
— Успокойтесь, Эльвира Александровна, я не буду вас убивать, — устало проговорил он.
Она коротко взглянула на него и поняла, что он говорит правду. Горько усмехнулась.
— А вы думаете, что мне стало от этого легче? — Взгляд её больших аметистовых глаз был устремлен поверх головы Беспалова, куда-то далеко, далеко. И по выражению её лица можно было догадаться, то, что она там увидела, не доставило ей радости. Нет, не доставило.
Она тряхнула головой, будто попыталась избавиться от невеселых дум, сказала:
— В таком случае, извините, Андрей Андреевич, за то свинство, которое мы вам устроили там, в доме отдыха. Представляю, что вам пришлось пережить.
— А-а! Пустое! — махнул он рукой. — Что было, то было и, как говорится, быльем поросло.
— А знаете что, давайте выпьем! — неожиданно предложила она.
— Давайте, — сразу же согласился он. Это было сейчас как раз то, что нужно.
Поморцева встала, достала из стенки красивую бутылку французского коньяка, две рюмки, поставила на журнальный столик.
— Один из моих поклонников подарил. Странные сейчас пошли поклонники. Раньше дарили цветы, а теперь вот — коньяк.
— Может быть он рассчитывал, что вы ему предложите вместе его распить?
