– Убить бы тебя, Паша, – задумчиво произнес я. – Взять и раздавить, как гадину.
– Попробуй! – в его руке, вынырнувшей из-под подушки, лязгнул передернутым затвором пистолет.
Я, делая вид, что не замечаю ни реплики, ни оружия, направленного на меня, продолжал размышлять вслух:
– Но убивать тебя противно, уж больно много вони будет. И без того смердишь, как самый настоящий труп. Хоть и холодно тут у тебя, как в склепе. – Я непроизвольно передернул плечами и устало закончил: – Так что мне, пожалуй, пора. Ухожу я, гражданин начальник.
– Стоя-а-ать! – заорал Воропайло мне в спину. – Ты арестован!
Я обернулся через плечо и усмехнулся:
– Разве? Тогда валяй, стреляй. Как это у вас называется? При попытке сопротивления?
– Это будет попыткой к бегству, – поправил меня Воропайло. Его губы ходили ходуном, но с пистолетом, нацеленным в меня, ему удавалось совладать вполне профессионально. – Так что используй свой шанс, попробуй обогнать пулю!
Сплюнув в его сторону, я отвернулся и неспешно направился к двери.
Выстрел так и не прозвучал. Паша не успел нажать спусковой крючок, а я не успел взяться за ручку двери. Она распахнулась сама. Если до этого момента перед моим мысленным взором и проносилась вся моя незадачливая жизнь, то всякие воспоминания об этом мигом улетучились, когда я отпрянул, чтобы не заработать дверью по лбу. Единственное, что я успел подумать, так это: «Эх, блин, весь драматический эффект насмарку!»
– Верка? – выдохнул я изумленно.
– А разве не похожа?
Разумеется, никаких особенных изменений в ее внешности не произошло – хоть прямо сейчас на дискотеку, но сам факт ее появления был таким ошеломляющим, что мой первый глупый вопрос был просто неизбежен. Второй, кстати, оказался ненамного умнее:
– Ты откуда?
– В тебя целятся из пистолета, – напомнила она, высовываясь из-за моего плеча, чтобы лучше видеть Пашу. – Может быть, отложим беседу на потом?
– Зачем она здесь? – раздраженно спросил Паша, опустив ствол.
– А Игорек сам не знает, – ответила за меня Верка воркующей скороговоркой. – Вы лучше меня допросите, товарищ милиционер.
– Что тебе здесь нужно? – подчинился Паша необходимости.
При своей профессиональной памяти он не мог не узнать ту самую девушку, благодаря стараниям которой сначала оперативно задержал меня, а затем так же оперативно отправил меня совершить то, на что у него самого не хватило духу. И появление Верки, абсолютно не вписывавшееся в его прямолинейную милицейскую логику, подействовало на него крайне удручающе.
– Если я вам мешаю, можете меня тоже пристрелить при попытке к бегству, – любезно предложила Верка, заметив его растерянность. – В каком-то фильме такое уже было. Правда, в американском. – Она озабоченно нахмурилась и осведомилась у Паши: – Наши доблестные менты поверят в такой сюжет?
Любуясь Пашиной растерянностью, я с удовольствием засмеялся.
– Рано радуешься, – процедил он, целясь в меня уже не пистолетным стволом, а антеннкой мобильного телефона, который извлек из-под подушки. – В камере сдохнешь, невелика разница. Например, удавишься казенным полотенцем.
– Плюнь на него, – безмятежно посоветовала мне Верка. – А еще лучше набей ему морду. Ничего он тебе не сделает.
– А вот сейчас увидим, – угрожающе процедил Паша, изготовив пальцы для короткой пробежки по мелодичным клавишам телефона.
Раз! Верка в два прыжка преодолела разделяющее их расстояние. Два! Трубка, лихо отфутболенная ее массивным ботинком, по размеру превосходящим копыто норовистой лошадки, врезалась в потолок и отлетела в дальний угол комнаты. Три! Нежно-голубые Веркины ногти оставили на физиономии Паши четыре кровавые борозды, чудом не угодив в один из его выпученных глаз. Чем-то он напоминал после этого индейца с незаконченной боевой раскраской, особенно если бы у этого индейца предварительно отобрать томагавк да хорошенько треснуть его обушком по голове.
– О… охренела, сука?! – взвыл он, когда убедился, что на пальцах, осторожно коснувшихся лица, остались следы крови.
– За «суку» вообще пристрелить могу, – порадовала его Верка, молниеносно извлекая из кармана короткой черной куртки тот самый газовик, которым неудачно угрожала мне во время выяснения отношений в Марининой квартире.
На этот раз она действовала более рационально, приставив короткий ствол к виску замершего Паши таким образом, что он не мог видеть ни перемычки в дуле, ни марки револьвера.
– Убери, – потребовал он, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать выстрел.
– Игорь, – окликнула меня Верка, не оборачиваясь. – Кажется, твоему знакомому нужна «утка» под задницу. – Ф-фу!
– Постарайся не обращать внимания, – посоветовал я, приближаясь к живописной группке, чтобы подстраховать Верку в случае необходимости. – У него энурез. Профессиональная болезнь такая.
– Гниет, что ли? – удивилась она. – Коррупцией разъеден?
– В штаны мочится, – пояснил я. – Непроизвольно. А по лицу не скажешь, верно?
– Да, очень даже мужественное, – согласилась Верка. – Классно будет смотреться в траурной рамке. Мол, погиб на страже законности и все такое. Знакомые менты обрыдаются просто.
Побагровев до самого выреза майки, Паша Воропайло слушал наш обмен репликами и страдал от бессилия. Что он мог возразить при такой подмоченной репутации?
Но затянувшаяся сцена не могла продолжаться до бесконечности. Рано или поздно Верке придется признать, что она блефовала, а потом, даже если мы благополучно выберемся из больницы, погоня за мной возобновится с удвоенной энергией.
– Можешь пообщаться со своим знакомым, пока он еще живой, – предложила Верка. Она расположилась за Пашиной спиной, продолжая держать ствол газовика у его виска. Свободной рукой, заведенной под нижнюю челюсть заложника, она придерживала его голову, ведя себя при этом так невозмутимо, словно это был самый обыкновенный арбуз.
– Да мы уже все сказали друг другу, – устало сказал я.
– Имела счастье слышать, – призналась Верка.
Страсть к подслушиванию была такой же неотъемлемой частью ее характера, как повышенная импульсивность.
– Значит, ты должна догадываться, что отношения у меня с Павлом Игнатьевичем Воропайло крайне натянутые, – продолжал я. – Он меня сразу на нескольких крючках держит: партия героина, преднамеренное убийство лиц кавказской национальности, сопротивление властям. Плюс моя бывшая жена и дочка, – тут мой голос совсем упал. – Одну он грозится упечь в психушку, а вторую запросто способен…
– И это я слышала, – перебила меня Верка. – Что дальше?
– Дальше ты должна уйти.
– А ты, значит, останешься?
– Значит, останусь, – подтвердил я.
– И лапки сложишь? На груди, как покойник, да?
– Это лучше, чем попусту дергаться.
– Соображаешь, Игорек, молодец, – одобрил мое решение прибодрившийся Воропайло. Осторожно задрав голову так, чтобы не потревожить ненароком револьвер, прижатый к его виску, он постарался отыскать взглядом возвышающуюся над ним Верку и обратился уже к ней: – Советую тебе тоже проявить благоразумие, девочка. Спрячь свою пушку и сматывайся, пока не поздно. Будем считать, что тебя здесь не было. К тебе лично – никаких претензий. Слово офицера.
– Знаю я твое ментовское слово, – прошипела Верка с такой внезапной яростью, что не только Паша, но и я опешил. – Игорю ты такое же давал, а?
– Это совсем другое дело! – выпалил он, а потом начал еще одну фразу, концовки которой я так и не узнал.
Начало ее прозвучало так: «Он сам во всем винов…ай!» Загадочное словечко вырвалось у Паши в тот самый момент, когда Верка резко отстранилась от него, взмахнула своим газовым пугачом и трижды обрушила его на круглую милицейскую голову, словно гвозди туда вколачивала. Или свои собственные понятия о чести, долге и справедливости.
Круглые Пашины глаза превратились в две щелочки, абсолютно ничего не видящие по причине закатившихся под лоб зрачков. Кровь тоненькой струйкой стекала на подушку.
– И что теперь? – осторожно полюбопытствовал я, переведя взгляд на Верку.
Она стояла на прежнем месте и равнодушно взирала на дело своих рук. В уголовном кодексе такое дело называлось «Нанесение тяжких телесных повреждений» и имело еще массу всяческих подзаголовков, каждый из которых отягощал Веркину вину на дополнительных пару лет заключения.
– Теперь? Теперь закрой дверь, – распорядилась она.
– Здесь нет ключа.
– Зато есть стул. Действуй, Игорь. Ты прямо как сонная муха какая-то!
Я втиснул ножку стула в дверную ручку. Настроение у меня было прескверное.
Верка тоже не спешила победно улыбаться. Хмуря брови, она пробежалась своими прозрачными глазами по палате и, остановив взгляд на папке, лежащей подле кровати, спросила:
– Заведенное на тебя досье, как я понимаю?
