– Поди скажи горничной, чтобы постелила на диване в салоне рядом с моей спальней, – велела Елена Андреевна сыну. – Машу я отведу туда. Разыщи Павла Арсеньевича. Нет, пока не надо, его наверняка еще не закончили допрашивать. Потом скажешь ему, что Маша у нас, а то он еще перепугается, когда увидит, что ее комната пуста. И сам, пожалуйста, никуда не уходи, побудь с ней, хорошо?
– Я теперь все время буду с ней, – ответил Илья. Тронул пальцем место укуса – след, как метка, как печать. В Рыцарском зале – рыцарская печать. Печать рыдающей принцессы.
Он отправился исполнять поручение матери. В дверях зала оглянулся. Елена Андреевна и Маша сидели наверху в нише. На них смотрели туристы – экскурсия пошла своим чередом, но на гида и на старинные гравюры теперь мало кто обращал внимание. Все глядели туда, на хоры. Внезапно Илья вздрогнул – словно почувствовал и на себе чей-то взгляд. Холодный, пристальный, изучающий. Со своей мраморной подставки на него взирал бюст эрцгерцога Леопольда. В мраморных, похожих на миндалины глазах статуи не было зрачков. Белые пятна, как бельма. Мертвый камень.
Глава 29
УСКОЛЬЗАЮЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Проснувшись утром, Сергей Мещерский понял, что не рад ни новому дню, ни редкому по красоте пейзажу за окном – всем этим горам Карпатам, точно вуалью окутанным изумрудной дымкой, пронизанной солнцем. «Вот сейчас, сейчас это случится, – думал он, лежа под одеялом. От волнения у него потели ладони. – Снова заорут, забегают – «убили, убили, мертвец!». Кого на этот раз? Кого из них? А вдруг?!» Он сорвался с кровати. Кровать Кравченко смята и пуста. В комнате его нет. Мещерский ринулся к окну. Черт… А вдруг?! Вот сейчас в замке поднимут тревогу. Нет, это невозможно, это против правил, они с Вадькой… Но Гиз говорил, что «счет по договору еще не уплачен» и это касается всех, в том числе и…
У него аж потемнело в глазах. И тут он услышал за спиной голос Кравченко:
– Серега, подъем! А, вы уж бодрствуете. Чудненько. А ты… чего это?
– Ничего. – Мещерский почувствовал, что слезы… Не хватает только вот сейчас на глазах товарища разреветься как девчонка.
– Эй, ты что?
– В глаз что-то… попало…
– Промой поди. – Кравченко смотрел, дивясь выражению лица своего приятеля. – Одевайся по-быстрому, проведем с тобой один маленький эксперимент. Сейчас как раз время подходящее.
Под журчание душа Мещерский немного успокоился. Но не до конца. Назойливая мысль не давала ему покоя: вот что это такое, вот каково, оказывается, только представить себе…
Во дворе, куда они спустились, прихватив куртки, не было ни души. У ворот стояла неказистого вида «Газель», кузов ее был обтянут синим брезентом, внутри грудой навалены какие-то мешки.
– Машина из прачечной, белье возит. Шофера нигде нема, – Кравченко заглянул в кабину. – На воротах тоже никого. Вот так они и бдят тут, Серега. Одна брехня про безопасность. Эй, есть тут кто? Люди-человеки!
Охранник – тот самый, пожилой, с которым они были на просеке, – показался из-за угла «дома варты». Заторопился на пост, что-то дожевывая, вытирая рот тыльной стороной ладони. Увидел их, хмуро поздоровался издали.
Они вышли на дорогу. Автобусов и машин вокруг замка заметно поубавилось. Народ потихоньку начал покидать ярмарку. Но певческое поле все еще было усеяно, как грибами, разноцветными палатками.
– Вот так же и вчера тут было, Серега, – Кравченко вздохнул. – На все их уверения, что они тут дежурили вчера, можно просто забить. Никого тут утром не было, так же как и сейчас. После карнавальной ночи дрыхли все как суслики. Кто угодно мог на рассвете незаметно покинуть двор, а потом вернуться.
– Но сам-то Богдан попался охране на глаза. И машину Гиза видели, – возразил Мещерский.
– По чистой случайности. А вот Злата не попалась. И еще мог кто-то просочиться. – Кравченко поднял руку, голосуя. – Прокатимся?
– Куда? В Подгоряны?
– Мы стройкой века здешней пока еще не восхищались. – Кравченко замахал рукой приближающемуся трейлеру-лесовозу.
За пять гривен (километр – гривна, у шофера для путешествующих автостопом была твердая такса) их довезли до местечка под названием Гай. Еще издали был слышен шум стройки. По дороге навстречу ползли груженные строительным мусором самосвалы. Сзади сигналила бетономешалка. А справа, на склонах Галич-горы, подобно кубикам «Лего» тут и там были разбросаны недостроенные здания – отели, развлекательный центр, рестораны, кафе. Будущий горнолыжный курорт, карпатский туристический рай, задуманный Лесюком. Над большинством строений уже были возведены крыши – сплошь из красной металлочерепицы. И все это вместе было похоже на пряничное королевство из какой-то нездешней «мультяшной» жизни – пестрые фасады, яркая облицовка стен и пока еще слепые окна. В недрах горы, препарированных экскаватором, рабочие укладывали трубы, монтировали опоры электроосвещения, тянули провода. Несмотря на ранний час, стройка уже вовсю работала, трудилась. И вся эта кипучая суета была так реальна, так привычна уху и глазу и так выгодно отличалась от той оцепенелой, пропитанной подозрениями, недомолвками и страхом тишины, воцарившейся в Нивецком замке, что… Мещерский невольно ощутил себя окончательно выздоровевшим после утреннего приступа паники.
Он достал мобильный, набрал знакомый номер. Сейчас там, в Москве, Катя ответит, и они поговорят. И Вадька наконец-то помирится с ней. Здесь помирится, на вольном воздухе, под скрежет экскаватора и рев моторов. Вне этой липкой душной паутины средневековых суеверий, которыми болен… смертельно болен этот чертов замок!
«Абонент недоступен», – послышался в трубке вежливый механический голос.
Кравченко глядел на него, прищурившись. Повернулся к стройке.
– Вот все это со временем должно было принадлежать Богдану, – сказал он. – Вот какими делами эти люди ворочают, Серега. А мы с тобой как идиоты… как кретины слушаем бредни какого-то колдуна про договор со смертью.
– Гиз вчера мне показался очень подозрительным, – ответил Мещерский. Убрал телефон в карман. Не состоялось. Жаль. А ведь как раз умницы Кати им с Вадькой во всей этой истории и не хватает. – Он скользкий как угорь, не поймешь, когда голову морочит, когда говорит всерьез. Ты заметил, как он про них про всех говорил? Про Лидию Шерлинг, про Злату, про Машу? Вроде сам же издевался над тем, что им советовал, над всем этим своим ведовством. А когда заговорил про Шагарина и про эти его якобы будущие откровения, вроде бы издеваться перестал. Или нет? У меня вчера от него аж голова заболела. Может, это гипноз с его стороны? Он нас совсем заморочил. Я смотрел на него и думал: перед нами форменный шизоид. Но при этом, знаешь, на какой-то момент, на сотую долю момента я внутренне поверил ему… поверил, что все это – правда, что он болтал про Шагарина, про то, что он теперь знает… что ему ведомо… кто и когда… Чушь, конечно, но… Представляю, как это будет, – беглый олигарх устраивает из Лондона или из Праги, а может, прямо отсюда, из Нивецкого замка, под руководством колдуна Гиза телемост с Москвой и начинает сыпать предсказаниями о том, кто из политиканов когда умрет, коньки откинет. У Гиза такие глаза были вчера, когда он уверял нас, что им с Шагариным в конце концов люди поверят. Горели, как угли. Он сумасшедший, Вадик. Одержимый. Я вчера еще подумал – натуральный маньяк. И если он все это воспринимает на полном серьезе, то ему самому ничего не стоило ради своей бредовой идеи, ради всех этих суеверий насчет договора… насчет платы за возвращение с того света… подстроить все самому. Убить жену Шерлинга, убить Богдана, а потом вещать о каком-то там предопределении, ссылаясь на легенду. И знаешь, на кого это все направлено? Конечно же, на Шагарина. У него и так ум нетвердый сейчас, летаргией тронутый, а тут вся эта мистическая канитель. Ты же слышал, какие насчет него у Гиза планы. Он его куда-то увезти хочет. А Шагарин-то миллиардер! Гиз его, возможно, таким вот образом задумал полностью себе подчинить. Подчинит, а потом будет его деньгами как своими пользоваться. Ты понимаешь, о чем я?
– Не совсем я с тобой согласен, но одно бесспорно – Гиз мог убить обоих, и Лидию, и Богдана. И даже то, что он в последнем случае шнуром от штор воспользовался, а не тросом, который наверняка возит с собой в багажнике, тоже могло быть сделано для отвода глаз. Этакая нарочитая кустарность, неумелость, – Кравченко кивнул. – Я тебе в прошлый раз говорил: убийства между собой связаны напрямую. Надо искать того, кто мог совершить сразу оба. У кого были мотивы убить обоих. У Гиза, пусть с натяжкой, такой мотив был – эта его оккультная идея.
– А у кого еще? Давай по порядку, – Мещерский начал загибать пальцы. – Шерлинг из ревности мог убить жену. Но Богдана он…
– Ты сам говорил – тот мог случайно оказаться свидетелем ее убийства.
