Был доволен спором и Нуриманов: начальство получило некоторую разрядку, необходимый «разнос» как бы уже состоялся, и оперативное совещание, пожалуй, пройдет для городского управления благополучно.
Действительно, пока обсуждали суточную сводку происшествий и ход расследований некоторых второстепенных дел, все шло спокойно и гладко. Сарыев благодушно улыбался и пошучивал. Но когда подошли к делу об убийстве таксиста, Нуриманов заметил, как Сарыев насторожился и в узких черных глазах его блеснул нетерпеливый огонек.
Дело докладывал Вальков. Невысокий, плотный, с большими залысинами и чуть сонным выражением на полном, добродушном лице с мешочками под глазами и крупным бугристым носом, Вальков и в самом деле смахивал на «дядюшку», и его безобидная, простоватая внешность никак не вязалась с такой строгой профессией. И Нуриманов подумал: сколько людей, наверное, ввело это в заблуждение, кому на их горе, а кому и на радость. Да, сыщику следует меньше всего походить на сыщика.
Вальков между тем говорил спокойно, не торопясь, как будто не выступал на совещании, где находилось человек тридцать, да еще и высокое начальство, а беседовал со своим товарищем. И эта манера невольно настраивала присутствующих на деловой, откровенный разговор без оглядок на начальство и дипломатического расчета, что следует и что, пожалуй, не следует говорить. Нуриманова это одновременно и радовало, и чуть беспокоило.
— Убитый, значит, Гусев Анатолий Никитович, двадцать семь лет, — говорил Вальков, перебирая лежащие перед ним на столе бумаги, — Жена осталась, ребеночек. Ну, еще мать с отцом. В парке он работал шестой год. Характеризовался хорошо, и по месту жительства тоже. Хотя тут есть и одна колдобинка, и Гусев на ней, так сказать, споткнулся. Дело в том, что месяц назад он от жены к родителям перебрался. Говорят, зазноба появилась. Это мы, конечно, на заметку взяли.
— Установили ее? — быстро спросил Сарыев.
— Пока нет, — ответил Вальков и все так же спокойно продолжал: — Теперь, значит, место происшествия. Это Цветочная улица, около часовой мастерской с проходным двором. Убит Гусев был часов в одиннадцать вечера в машине, ударом в голову сзади тяжелым тупым предметом. Версия с ограблением не отпадает, хотя деньги остались при нем. Теперь, что еще? Проверяем связи. Может, месть, ревность. Ну и прочее.
— Семейная ссора, родственники жены, — подсказал кто-то.
— Да, и это, — согласился Вальков.
— Почему версия с ограблением не отпадает, если деньги целы? — с интересом спросил Сарыев.
— Есть тут одна зацепочка, — с сомнением проговорил Вальков. — Не знаем пока, что она даст…
— Хорошо. Это потом, — перебил его Сарыев. — Скажите, что в карманах убитого обнаружили?
— В карманах? — переспросил Вальков. — Сейчас скажу.
Он перебрал лежащие перед ним бумаги и, достав одну, пробежал глазами, затем, отложив, сказал:
— Читать протокол не буду, долго. Мы каждую вещь подробно там описали. Самое интересное что? Кошелек. В нем деньги, три рубля семьдесят восемь копеек. Бумажник. В нем двадцать восемь рублей, паспорт, права водительские, квитанция за квартплату, фотографии сыночка и еще барышни одной, той самой, наверное…
— О! — воскликнул Сарыев. — Это интересно.
— А как же, — охотно согласился Вальков. — Сегодня мы ее как раз и попробуем установить, барышню эту. Так вот, что еще в карманах нашли? — Он поглядел в лежащую перед ним бумагу и продолжал, невольно уже читая написанное там: — «Носовой платок, белый, мятый, с широкой красной каймой, бывший в употреблении, посторонних следов не имеет; гребень мужской, пластмассовый, коричневый, целый…»
Вальков все же прочитал протокол до конца. Когда он кончил, Сарыев досадливо заметил:
— Ну, ясно. Все тут интереса для дела не представляет.
Произнес он это уверенно и безапелляционно, словно приказывая больше к протоколу не возвращаться.
Однако Вальков как будто не заметил этой интонации и продолжал:
— По правде сказать, меня такой осмотр не устроил. И потом уже, в морге, я из карманов убитого весь сор вытряхнул и направил на экспертизу. Мало ли что, думаю, уж больно его там много.
— Чудит наш Макарыч, — тихо сказал кто-то на ухо соседу.
Тот сердито ответил:
— Макарыч не чудит, он ищет, понял? Ты, друг, слушай и наматывай.
— Ну и что ваша экспертиза дала? — нетерпеливо и чуть насмешливо спросил Сарыев.
— Вот в том-то и дело, — задумчиво ответил Вальков, словно решил сперва про себя оценить это открытие. — Дала она… гашиш. Вот что. Просыпался он, видать, там. А как мы установили, сам Гусев этой заразой никогда не увлекался.
— Выходит, еще одна версия, — в тон ему заметил сидевший в стороне розовощекий, чубатый Леров. — Приторговывал небось?
Вальков покачал головой:
— Это, милый, пока не версия, и, удастся ли на этом построить версию, еще вопрос. Но попробуем, конечно.
— В котором часу, вы сказали, произошло убийство? — снова спросил Сарыев. Сообщение о гашише как будто не произвело на него впечатления.
— Около одиннадцати вечера, — ответил Вальков. — Темно уже было. А Цветочная улица совсем не освещена, и вечером прохожих почти не бывает. Страшновато там ходить, по правде говоря.
— Черт знает что! — возмутился Сарыев. — Надо было давно вопрос поставить. Конечно, определенные трудности у нас с этим еще имеются. Но сигнализировать надо, добиваться. И кому, как не вам! — Он сердито посмотрел на Нуриманова, затем снова обратился к Валькову: — Жители улицы ничего не слышали?
— Никто ничего не слышал. Глухая улица. Старая. Окна на нее не выходят. Одни дувалы тянутся.
— Ай, ай, ай, — покрутил бритой головой Сарыев. — Вот заехал парень.
— Сам не заехал бы, — коротко заметил Нуриманов и добавил: — Пассажира привез.
— А может, у него там знакомые живут? — возразил Сарыев. — Может, эта самая девица? Всегда, товарищи, надо…
— Проверили, — сказал Вальков. — Нет у него там знакомых.
— Это другое дело, — удовлетворенно произнес Сарыев, по-видимому нисколько не обидевшись, что его прервали. — Тогда, конечно, пассажир. И возможно, не случайный. — Он многозначительно поднял палец и, хмурясь, посмотрел на Валькова. — Поэтому мотив ограбления и не отпадает?
— Ясное дело, — заметил кто-то. — Могли взять только наркотик.
Сарыев живо обернулся в ту сторону.
— Значит, знали, что он у Гусева был. Значит, не случайный человек сел в машину. Хотя… — он на секунду задумался, — убийца мог и неожиданно наткнуться на наркотик. И взять. А деньги оставить. Чтобы нас запутать. В таком случае не дурак, выходит, попался. Отсюда что вытекает, товарищи? — Сарыев строго оглядел присутствующих. — Вытекает, что версий много. Значит, надо быстрее работать, энергичнее, оперативнее. Вторые сутки идут! Вяло работаете. Медленно. Значит, надо подключить новых людей. — Он бросил многозначительный взгляд на Нуриманова.
Тот, нахмурившись, кивнул головой.
— Дадим Валькову еще людей, — отрывисто сказал он.
— Что ж, — все так же многозначительно произнес Сарыев. — Решайте сами. Дело ведет город. А мы проконтролируем. Если в ближайшие дни не поднимете, заберем к себе. Предупреждаю. Тем более, — закончил он с ударением, — что это дело может приобрести и более серьезный характер. Да, да, может!
Присутствующие насторожились. Но Сарыев больше ничего не прибавил.
Совещание закончилось.
Когда сотрудники разошлись, Сарыев сказал Нуриманову:
— Вчера звонила Москва. Поздно ночью. Кто, думаешь?
На худом лице Нуриманова впервые мелькнуло что-то вроде улыбки. Он не спеша закурил, помахал рукой, разгоняя дымок, и, откинувшись, коротко произнес:
— Наверно, Сергей, а?
— Точно. Коршунов. А зачем звонил, знаешь?
— Откуда? — поднял одну бровь Нуриманов.
— Честно говоря, я думал тебя пока не отвлекать. — Сарыев провел смуглой маленькой ладонью по бритой голове. — Но раз в карманах у этого Гусева нашли гашиш, то… город Борек знаешь?
— Знаю. Лобанов там.
— А-а. Ну так вот. Слушай внимательно.
* * *
Вальков зашел к себе в кабинет вместе с Леровым и Муратом Ибадовым, молодым пареньком, лишь недавно пришедшим в уголовный розыск по путевке машиностроительного завода.
Помощники его были разительно не похожи друг на друга. Огромный, голубоглазый, румяный, с пшеничным чубом, падавшим на лоб, Леров и маленький, смуглый, с блестящими, гладко зачесанными назад черными волосами и такими же черными бусинками глаз Ибадов. Подружились они с первого же дня появления Ибадова в отделе и характерами удивительно дополняли друг друга. Медлительный, обстоятельный, любивший все заранее рассчитать и десять раз взвесить, Леров умерял горячность и стремительность своего нового приятеля, в то же время невольно и сам начиная действовать и размышлять куда быстрее, чем раньше.
