Он поставил чайник, надел свитер и тёплые брюки, ничуть не сомневаясь, что разрешение на поездку в область будет получено. Название глухой деревеньки у самой границы с Ярославщиной Тураев узнал от Ирины и с тех пор не забывал. Другой вопрос, стоит ли вот так, сразу, срываться, когда температура ползёт вверх, а каждый удар сердца больно отдаётся в голове.
Артур немного поразмыслил, пока брился, и решил, что стоит. Потом можно свалиться и потерять время. Он не назвал ту деревеньку ни следователю, ни своему полковнику, ни даже отцу покалеченного парня, считая, что имеет право поговорить с Кормилицей первым и наедине. Поговорить и убедить её дать признательные показания, облегчив тем самым свою участь. Сохранить себя ради двоих детей, которым нужна мать. Искупить малую толику своей вины перед теми, кто не сделал ей ничего плохого, даже не знал об её существовании — Субочем, Железновым, Старшиновым и их несчастными жёнами.
Серафима должна покаяться перед своей приятельницей Ксенией Казанцевой, которая в изоляторе ждёт психиатрической экспертизы. Осознать ту простую истину, что за свои искренние и нежные чувства к Полине Шугалей Антон Кобылянский не обязан был расплачиваться жизнью. Необходимо заставить Кормилицу не только признаться в содеянном, но и пожалеть о том, что так случилось. Иначе, выйдя из тюрьмы, она примется за старое.
Сейчас ей тридцать восемь, дадут лет десять. Могут скостить срок как матери маленького ребёнка, освободить условно-досрочно. Но даже если она отмотает срок полностью, ей будет всего сорок восемь, и Кормилица сможет натворить новых бед. Надо сделать так, чтобы Серафима Ивановна, отбывая в колонии положенные по закону годы, думала не о мести, а об искуплении.
Даже заражённые СПИДом проститутки имели право дожить спокойно свой век, а не быть уничтоженными походя. Все эти люди, живые и мёртвые, взывали к справедливости. И он, Артур Тураев, просто обязан был их услышать. К тому времени, когда истечёт десятидневный срок с момента задержания Гаджиева и компании, Серафима Кобылянская должна дать собственные показания, тем самым замкнув круг. Ни один из причастных к спланированным в уютном кафе преступлениям не должен уйти от ответственности перед законом и перед собственной совестью. Кобылянская просто обязана осудить сама себя.
Ни о Владимире Скалкине, ни о Петре Павловиче Шугалее, ни об Александре Голланде и прочих, кто так или иначе содействовал несанкционированному расследованию, Артур не хотел говорить своему официальному руководителю. Все имена должны быть произнесены именно Серафимой Кобылянской, и главная задача на сегодняшний или ближайшие дни — добиться этого.
Артур ещё раз заварил чай, принёс на кухню мобильник и набрал номер полковника. Он ждал соединения и смотрел, как по запотевшим стёклам ползут струйки воды. Пахло мятой и ещё какой-то душистой травой. Казалось, что всё происходит в деревенской избе, где рядом, в сарае, шуршит сухое сено. В такой же, как та, у границы с Ярославской областью, где сейчас, скорее всего, находится Кормилица.
— Александр Георгиевич, здравия желаю!
Тураев услышал в трубке глухой голос шефа и обрадовался, что застал его с первого звонка.
— Приветствую, Артур Русланович!
Полковник теперь вроде даже побаивался Тураева, считая его личность непредсказуемой и опасной. Он не знал, что в следующий момент выкинет слишком инициативный и энергичный сотрудник, но с некоторых пор уже не имел права его сдерживать.
— Я хотел бы прямо сейчас съездить в область к отцу Кобылянской, Ивану Шлыкову. У меня есть подозрения, что она скрывается именно там.
— Один поедешь? — изумился полковник. — По-моему, это очень опасно. Кто знает, все ли их «пацаны» взяты под стражу?
— Может, и не все, — согласился Тураев. — Но вдруг её там нет, а к старику ввалится группа захвата? Мы попадём в дурацкое положение. Нужно сперва проверить, прав ли я.
— Что ж, езжай, майор. Только поосторожней там, мало ли чего от Кормилицы можно ожидать… На своей машине будешь?
— Да, на джипе. С оружием, так что не беспокойтесь. Я сделаю всё для того, чтобы избежать неприятностей. Вы меня знаете.
— Да, я тебя слишком хорошо знаю! Где конкретно находится деревня?
— За Сергиевым Посадом, в районе восьмидесятого километра. На всякий случай оставлю вам координаты и прихвачу рацию. Поскольку я там не был, точно описать маршрут не могу, но в любом случае постараюсь сориентировать вас правильно. Признаюсь, мне очень хочется поехать к Кобылянской с ребятами, но всё-таки лучше будет, если она увидит меня одного. И в тот момент, когда меньше всего ожидает этого. Разумеется, я умолчу о том, что совсем один…
Тураев долго сдерживался, но всё же раскашлялся, отвернувшись от трубки.
— Ты что, заболел? — догадался полковник. — Тогда вряд ли стоит тащиться по морозу к чёрту на кулички. Лучше вызвать врача и лежать в постели. Говорят, что в Западной Европе ходит страшный грипп. Провоцирует тяжёлые осложнения, если не соблюдать режим. Давай-ка отбой, нечего надрываться и брать на себя чужие обязанности! Формально на тебе этого дела никогда и не было. Скажи «следаку», что знаешь, и ступай отлёживаться. Ты мне здоровый после праздников нужен.
— К «следаку» я заверну, но только после того, как вернусь из области. Навещу и его, и вас, не заезжая домой. Очень бы хотелось привезти к нему и Кобылянскую, но сомневаюсь, что у меня с первого раза это получится…
* * *
— Симка с детишками уехала в Ярославскую область, в Никольский монастырь, — охотно объяснил круглолицый румяный старик с седым пухом на голове.
Иван Илларионович Шлыков вышел на крыльцо своего крепкого пятистенка в накинутом на плечи ослепительно-белом длинном полушубке. Заприметив у калитки пунцовый джип, он ничуть не удивился, приняв Артура за кого-то из людей Гаджиева.
— Она частенько туда деньги посылала, на церковные праздники гостила у монахинь. Катюшку, внучку мою, хотела на время оставить там. Думала, что сёстры воздействуют на девчонку, образумят её. Катюшка из-за своего парня с сектой связалась. Но из этой затеи ничего не получилось, и внучка в итоге сгинула. Да вы заезжайте, мил человек!
Шлыков быстро спустился, почти сбежал с высокого крыльца. Приминая искристый снег подшитыми валенками, пошёл открывать воротца.
— Она по крайне мере к вечеру-то должна вернуться. Сима и Машутка там поработать хотели, сёстрам подсобить. Ну и помолиться, конечно, нужно, душой очиститься. У Симки неприятности какие-то в городе, она неделю назад сама не своя с детьми примчалась. Сказала, что в глуши отсидеться хочет, ребятишек уберечь от разных напастей. За эти дни пришла в себя — в баньке попарилась, воздухом вдоволь надышалась. Видите, как у нас здесь хорошо?
Под нежно-голубым, высоким даже в конце декабря небом, горбились заснеженные крыши изб, и над трубами вертикально вверх поднимались дымки. За воротами хлева замычала корова, проблеяли две овцы. За полем темнел лес, насквозь пронизанный солнцем.
— Очень чисто у вас здесь, стерильно. И тихо. — Артур говорил искренне, жадно вдыхая морозный воздух. — Никогда в жизни не видел такой белизны.
— Вот я и говорю, что другим человеком становишься вдали от мирской суеты.
Довольный Иван Илларионович махал лопатой, разбрасывая в стороны снег, чтобы удобнее было открыть калитку.
— Заезжайте, поставим машину в гараж. Моя «Нива» там — вдвоём им веселее будет.
Шлыков, навесив замок на воротца, помог загнать джип в небольшой, но с любовью оборудованный гараж. Махнул рукой, приглашая следовать в дом, ничего не опасаясь и даже радуясь. Видимо, старик привык к визитам молодых людей на иномарках, и потому даже не насторожился, не спросил, по какому делу пожаловал Тураев. Возможно, Серафима не предупредила отца о том, что её может разыскивать милиция, или Шлыков представлял себе стражей порядка как-то иначе.
Вся веранда была увешана связками белых грибов и лука; в шкафчиках и на полках стояли банки с вареньем и яблочными компотами. Шлыков мотнул головой в сторону вешалки, а сам принес в горницу кипящий самовар. Тураев посмотрел на это доселе незнакомое чудо с большим интересом.
— Снимайте дублёнку, садитесь. Шапку — на полочку, вот так! Ничего, там чисто. Это бобёр у вас, я вижу. А шарф белый лучше на подушки положить. «Зубровочку» не привезли на сей раз? А то Симка всем рассказала, что я её жалую, и тащили ребята чуть ли не каждый день. Я выпивать не успевал. Но ничего, я вам наливочку свою поставлю, из черноплодной рябины. Самогон-то вы, конечно, не пьёте. И на закуску найдёт что-нибудь. Вы уж не обижайте старика. Стукнемся стаканами, чаи погоняем, а там и Сима прикатит. За разговорами-то время быстро пролетит…
Шлыков кромсал хлеб и колбасу, выставлял на стол квашеную капусту в миске, солёные помидоры, ещё какие-то кушанья, за которыми специально лазал в погреб. А Артур, наблюдая за хлопотами крепкого зеленоглазого мужичка, недоумевал, как же вполне нормальный, даже симпатичный отец мог вырастить и воспитать такое чудовище, как Кормилица.
