как минимум отслужить действительную военную службу. Сэм был блестящим студентом. Но после окончания пошел не в аспирантуру, а работать в милицию «на землю». Через пару лет он из оперативников перевелся в органы следствия и только потом, используя свои связи, через несколько лет Сэм вступил в коллегию адвокатов. Способный юноша прекрасно понимал, что в отечественных реалиях эффективно защищать людей можно только, в совершенстве зная все приемы и «понятия» оперативной работы дознания и следствия. Очень скоро адвокат Каплан стал известен в московском юридическом мире не только благодаря своей фамилии. Он оказался блестящим защитником, которому можно было доверить весьма сложные и запутанные дела. Как-то раз, спустя пару лет после начала адвокатской карьеры, Анна спросила своего однокашника, который будто излучал благополучие, уверенность и значимость:
– Сэм, как ты с твоим талантом берешься защищать отпетых негодяев? Не секрет, что ты так стремительно попал в адвокатуру благодаря династии адвокатов Капланов. Я знаю, какая прекрасная репутация у твоей семьи. Но как ты-то можешь защищать заведомых отморозков? Тебе это не противно?
Сэм выдохнул сигарный дым.
– Эти негодяи, – ответил он, – мне точно так же противны, как и тебе. И не в деньгах дело. Наша семья обеспечена на несколько поколений вперед. Мой интерес не в том, чтобы защищать подлецов, а в том, чтобы рвать глотки вам, людям, которые со сталинских времен, да что со сталинских, с революционных времен привыкли плевать на нормальное правосудие и руководствуются отнюдь не уголовным правом. Должны быть зубастые адвокаты, как мой отец, дядя и дед. Они мало что могли, но всегда шли до конца. Я надеюсь стать как раз таким злобным адвокатом, который, прости меня за резкость, будет ставить на место халтурщиков-милиционеров, неумелых следователей, беспринципных прокуроров и безразличных судей. Я признаю, что в правоохранительных органах есть замечательные и честные люди, но их мало. И вот, чтобы их было больше, должны ходить по лесу такие вот волки, как адвокаты династии Капланов. Вот почему я пошел в адвокатуру. А теперь, милая моя, что меня гораздо больше волнует, так это вопрос, как такая чистая девочка, как ты, сможет вмонтироваться в систему наших правоохранительных монстров, которая всегда-то была хороша, а сейчас пошла в разнос.
Анна не помнила, что тогда она ответила Самуилу. Они не виделись довольно давно. Может быть, поэтому ее удивило, насколько солидным, лощеным и элегантным выглядел ее институтский друг Сэм. Несмотря на генеральские погоны, Захарьина выглядела молодой девушкой. А напротив нее сидел мэтр, прекрасно разбирающийся в самых темных уголках человеческой души.
– Анна… Германовна, я лишь в самых общих чертах знаком с нашим делом, поэтому простите, если я буду задавать вопросы, направленные на ликвидацию моего процессуального невежества. Я очень устал, добираясь к вам по пробкам. Не могли бы вы угостить меня чашкой крепкого чая.
– Конечно, конечно, – ответила Анна, – пройдемте ко мне в кабинет.
Когда они остались вдвоем. Каплан резко сменил тон.
– Анютка, ты ведь понимаешь, что я не чай пришел к тебе пить. Коротко расскажи, в чем тут дело. Я хорошо помню твои способности, как ты за три минуты можешь рассказать фабулу «Тихого Дона».
– Хорошо, Сэм, – ответила Анна. – Это не «Тихий Дон», а очень противное и мерзкое уголовное дело. Слушай меня внимательно.
Анна уложилась в пятнадцать минут. И Каплан, очевидно, помрачнел.
– Ты знаешь, Анюта, когда я вошел в допросную и увидел Брахмана, мне он не понравился. А после того, что ты рассказала, ясно, что он преступник. Но учти, мои ощущения в ход не идут. Я сделаю все и выверну вам кишки, чтобы найти ваши проколы и вытащить на свет божий смягчающие обстоятельства. Ты поняла меня?
– Да уж чего там не понять, – буркнула Анна, а потом сказала: – Пойдем в допросную. Хорошие и плохие парни нас заждались.
– Ну что ж, приступим, – сказала Захарьина после того, как все расселись по своим местам. – Мне кажется, что назрел момент для того, чтобы осуществить допрос, когда ответы на задаваемые следствием вопросы будут заверяться росписью подследственного. Самуил Абрамович, у вас нет возражений по этому вопросу?
– Такая процедура предусмотрена, – сухо ответил Каплан.
– Тогда вопрос первый. Господин Брахман, вы посещали квартиру, в которой проживал Владимир Борисович Розенфельд 5 июля сего года?
– Уже тысячу раз отвечал. Я был в этой квартире.
– Тогда извольте указать время, когда вы находились в квартире, занимаемой Владимиром Розенфельдом.
– Ну… – протянул Брахман, – вызвал меня туда Вова Крохин примерно в 19.45. Добрался я туда быстро. И был в квартире убитого, ну скажем, в 20.10–20.15. Волновался так сильно, что на часы особенно не смотрел.
Трефилов подошел к Брахману с распечатанным листом, и Брахман собрался с ходу подписать свои показания. Его остановил Каплан.
– Дайте мне ознакомиться.
Адвокат быстро прочитал документ и сказал Брахману:
– Подписывайте.
Захарьина задала следующий вопрос.
– Господин Брахман, а в этот же день, раньше, вы не заходили в квартиру Розенфельда?
– Нет, не заходил, – четко ответил Брахман.
После короткой заминки Трефилов опять поднес распечатанный вопрос и ответ.
– Подпишите, – мягко сказал он.
– Ни в коем случае, – чуть ли не заорал Каплан. – Мы не будем отвечать на этот вопрос, поскольку он не имеет отношения к существу уголовного дела.
– Вот здесь вы ошибаетесь, Самуил Абрамович, – сладчайшим голосом сказала Захарьина. – Я прошу посмотреть на этом мониторе специально подготовленную для вас видеопродукцию. Это запись у входа в подъезд дома, в котором проживал убитый господин Розенфельд. Вот. Пятое июля, 18.02. Пара часов до предполагаемого убийства. В подъезд входит кто? Мы видим его здесь со спины. Это не вы, Петр Михайлович?
– Вы меня с кем-то путаете, – упавшим голосом сказал темпераментный Брахман.
– Вы отрицаете тот факт, что вы – это вы?
Брахман молчал.
– Так, а вот теперь. Тот же день. 5 июля. 18 часов 25 минут. Из подъезда выходит гражданин, который поразительно напоминает вас, Петр Михайлович. Это вы?
Повисло гробовое молчание.
– Да, это я. Катитесь вы все к … матери. Не хочу я больше отвечать на вопросы.
– Ну тогда, если вы не хотите отвечать на вопросы, ознакомьтесь с результатами экспертизы вашей одежды, в которой вы были в день и час убийства. На ней, по данным наших экспертов, следы крови Розенфельда.
– Этого не может быть, – закричал Брахман. – Эта вся одежда выстирана в стиральной машинке и…
Брахман с ужасом понял, что невольно выдал себя.
– Ну и что это доказывает? Я в очередной раз повторяю, что паковал и таскал труп Розенфельда. Конечно, я испачкался. Поэтому и устроил генеральную стирку. Стирал в машинке, но я не большой спец по этому делу.
