— Расчет прост, — взяв парик в руки, вздохнул Олег. — Что запоминается больше всего? Борода, усы. А у Платонова была еще привычка постоянно носить шляпу.
— Библиотекарь, — вдруг подумала я вслух. — Она должна была знать, что настоящий Платонов умер.
— Не обязательно, — возразила Анна. — А вот и шляпа, — усмехнулась она. И действительно, в руках у нее появилась шляпа.
— Он что-то говорил о болезни глаз, — вспомнила я. — А на самом деле все проще: приглушенный свет нужен был для того, чтобы мы не заметили грим. А перчатки… Ну, конечно, возраст человека выдают руки, как старого, так и молодого. На самом деле лже-Платонову далеко до старости.
— Что мы имеем? Парень умело гримировался и мастерски играл свою роль, — размышлял Олег вслух, — стоит поискать этого типа среди актеров.
— Допустим, мы найдем его. И что дальше? — спросила Анна, в голосе чувствовалось презрение, или мне так лишь показалось. — Спросим, что за охота пришла ему шутить?
— Не знаю, как ты, а я бы хотела услышать объяснения.
— У него их найдется с десяток, — засмеялась она.
Больше ничего интересного мы не нашли и покинули дом. Олег отправился по делам, Анна тоже вспомнила о своей работе, а мне ничего не оставалось, как ехать к себе.
Возле подъезда я увидела джип, за рулем которого сидел Михаил и вроде бы дремал.
— Ты так неожиданно исчез, — сказала я, открывая дверь с его стороны.
— Да я рядом пасся, просто не хотел, чтобы Олег меня видел. Ему ведь не докажешь, что я Ангел. Начнет ревновать, и это явится серьезным препятствием для вашей зарождающейся любви.
— Ты будешь здесь сидеть или поднимешься в квартиру?
— Я предпочитаю находиться в максимальной близости от тебя, — улыбнулся он. — Есть предложение.
— Какое?
— Садись в машину, и скоро узнаешь.
Вскоре с некоторым удивлением я обнаружила себя возле девятиэтажного дома на Поварской. Михаил притормозил, и я поинтересовалась:
— Куда мы приехали?
— Я здесь живу, то есть считается, что я здесь живу, — улыбнулся он. — В моем земном воплощении. Хотя, можешь мне поверить, двадцать четыре часа в сутки я не смыкаю глаз на боевом посту. Где ты, там и я.
— И что дальше? — спросила я с усмешкой.
— В каком смысле? — Он вроде бы удивился.
— Зачем-то ты меня сюда привез?
— Мне показалось, ты немного расстроена. Я думаю, небольшая прогулка пойдет тебе на пользу.
— Прогулка? — переспросила я.
— Ульяна, — сказал он укоризненно, — мои намерения исключительно чисты, ты что, забыла? Если я согрешу даже в помыслах, каюк карьере, а заодно и бессмертной душе. Дурак я, что ли, так подставляться? Ваш век — от силы сто лет, через сорок ты будешь старушкой, милой и наверняка красивой, но старушкой, то есть счастье так ничтожно коротко, а расплата безнадежна длинна… Шальных мыслей у меня не возникнет, крыльями клянусь.
— А это мы посмотрим, — разозлилась я и вышла из машины.
Мы вошли в подъезд и поднялись на девятый этаж. Здесь было четыре квартиры, игнорируя их, Михаил стал подниматься по узкой лестнице наверх.
— Куда ты? — удивилась я.
— Хочу тебе кое-что показать. — Он уверенно поднимался, и я последовала за ним.
Наверху была железная дверь, он открыл ее, и вскоре мы оказались на крыше. Под нами был город, ветер трепал мои волосы, я зябко поежилась и вдруг улыбнулась.
— Если бы мы приехали чуть раньше, — обнимая меня, шепнул Михаил, — то увидели бы, как восходит солнце. Чудо из чудес. Садись. — Он устроился на крыше и потянул меня за руку. Когда я оказалась рядом, расстегнул куртку и прижал меня покрепче, укрыв полой. Он смотрел на небо и улыбался. Я согрелась, но продолжала прижиматься к нему, чувствуя тепло его тела и горячее дыхание.
Где-то через полчаса я вспомнила слова Анны и с недоумением спросила:
— Но ведь это Поварская улица?
— Ага, — кивнул он.
— А Олег сказал, что ты живешь на Ямской.
— Правильно сказал. Просто это мое любимое место. Но если бы я позвал тебя на крышу, ты решила бы, что я спятил.
— Ты и вправду сумасшедший, — покачала я головой.
— Если только самую малость. — Он взял мою руку и осторожно поцеловал ладонь. — Теплая. Ты больше не похожа на испуганную птичку.
— На кого я похожа теперь?
Он улыбнулся и ничего не ответил.
— Кто ты? — спросила я. — Скажи мне, кто ты?
— Ты же знаешь.
— Нет.
— Да. Мир такой, каким мы его представляем. И я тот, кем ты хочешь меня видеть. Я — твой Ангел-хранитель. И я всегда буду с тобой.
— Но однажды ты оставишь меня, — сказала я грустно, поддавшись очарованию этой минуты.
— Ты говоришь о смерти? Смерти нет, есть конец земному существованию, и, когда он придет, я возьму твою бессмертную душу и поднимусь с ней высоко-высоко… Будет так же хорошо, как сейчас, и даже лучше. Миг растянется в вечность, а вечность будет как один миг. И мы вдвоем, ты и я. Ты мне веришь?
— Я верю, что ты говоришь искренне. Но…
— Опять «но»… — Он вздохнул и отстранился. — Нет никакого «но», все так, как я сказал.
— Ты ведь не ожидаешь, что я поверю в это? — спросила я с обидой.
— Вы, люди, странные существа. Не умеете быть счастливыми, — нахмурился он и поднялся. — Идем.
— Куда? — Мне не хотелось покидать эту крышу. Самой себе я казалась глупой, не в меру романтической особой, но я верила, что миг можно растянуть на целую жизнь. Или хотя бы попытаться.
— Видишь соседнюю крышу? — кивнул он.
— Вижу.
— Хочешь, перенесусь на нее? Раскину крылья, и ты наконец поверишь, что я Ангел.
— Не хочу. Это опасно.
— Для Ангела? — засмеялся он. — Смотри.
Я испугалась, что он действительно прыгнет, крыша соседнего дома была рядом, но прыгать с крыши на крышу безумие, я заглянула вниз и невольно поежилась.
— Прекрати, — попросила я. — Ты меня пугаешь. Не надо ничего доказывать.
— Глупенькая, это так здорово — пролететь над бездной. Почувствовать себя свободной. Парить над городом… вдвоем. Ты и я. — Он засмеялся, отступая назад, глядя мне в глаза. Шаг, другой, третий, потом развернулся и побежал.
— Пожалуйста, не делай этого, — закричала я, а он прыгнул. И когда он завис над бездной, я в ужасе зажмурилась, прижав руки к груди, а когда открыла глаза, он уже стоял на соседней крыше и смеялся. — Зачем ты это сделал? — заплакала я, но злости на него не было, было счастье, что вижу его, а еще страх, что теперь он так далеко.
— Прыгай, — махнул он мне рукой.
— Я не смогу.
— Это твой страх и неверие. Ты сможешь.
— Я разобьюсь, — сказала я жалобно.
— Что за глупости ты болтаешь? Как ты можешь разбиться, если я рядом? Прыгай, я держу тебя.
— Я боюсь.
— Закрой глаза, разбегись и прыгай. И через секунду окажешься у меня на руках. Ты ведь хочешь этого? Хочешь?
— Хочу.
— Тогда прыгай.
— Я… я… — Слезы душили меня, они текли по щекам, меня трясло то ли от волнения, то ли от холода. Улыбка исчезла с его лица, теперь оно было очень печальным.
— Ты не веришь в меня! — крикнул он. — Значит, меня нет. — Он повернулся и пошел прочь.
— Куда ты? — испугалась я.
— Меня нет. У тебя может быть лишь то, во что ты веришь.
— Подожди. Я прыгну! — крикнула я в полнейшем безумии. — Я попробую.
— Давай, я держу тебя. — Он вернулся и теперь вновь улыбался мне.
— Я прыгну, — пробормотала я. — Если захочу, то прыгну.
Я отошла подальше от края крыши, чтобы было место для разбега, сердце стучало в горле. Я еще ничего не успела понять и тем более решить, а уже бежала. В какой-то миг я поняла, что не смогу, но сделала последний шаг и прыгнула. Я отчаянно закричала, а потом увидела его лицо прямо над собой, почувствовала его руки, он крепко держал меня и смеялся, а подо мной была бездна. Наверное, на какой-то миг я лишилась сознания, а в следующий момент уже была на крыше, и он прижимал меня к груди.
— Вот видишь. Ты смогла. Ты сможешь все. Все, что захочешь.
— Это невероятно. Я спятила… это…
— Ты стала свободной.
Я помню, что он нес меня на руках, а я вцепилась в него и боялась разжать пальцы. И в груди была страшная боль, от которой хотелось выть. Когда мы оказались в машине, я понемногу пришла в себя. Мне было страшно рядом с ним, хотя он улыбался и держал мою руку, мне было страшно, и боль не отступала.
— Ты не должен был… — пробормотала я.
— Глупенькая… — Он поцеловал меня в висок. — Это было так же безопасно, как гулять босиком по песчаному берегу. Ибо сказано пророком: «Ангелам своим заповедает о тебе, и на руках понесут тебя, да не приткнешься о камень ногою твоею».
— Эти слова произнес дьявол, когда вознес Христа на крышу Иерусалимского храма, а Христос ответил: «Не искушай Господа».
— А, этот моралист из Галилеи, — отмахнулся Михаил. — У него не было воображения.
— Что? — Чувствуя, как сердце острее стянуло болью, спросила я.
— У него не было воображения, — засмеялся Михаил и завел машину.
