Моррис энергично и крепко пожал его руку, подошел к углу кабинета, где у Говарда располагался бар, и налил виски в два стакана.
— Утром у меня состоялся очень интересный разговор, — сказал он, протягивая один из них Говарду.
— С кем же?
— С Бриджит.
— Весьма примечательный факт, — только и сумел выдавить Говард, усаживаясь в кресло напротив Морриса. — И о чем вы разговаривали?
— О многом, — усмехнулся тот. — Мы, знаешь ли, часто общаемся.
— Уверен, что так оно и есть.
— Но сегодня это получилось особенно важно. Она сказала мне, что время пришло.
— Так и сказала? — Говард отхлебнул виски.
Моррис кивнул:
— Велела мне идти вслед за своей мечтой. Заявила, что пора, я уже медлил достаточно долго. И добавила: «Ты не должен все откладывать из-за меня».
— Что ж…
— Потому что это правда. Она была единственной причиной, которая меня сдерживала, Говард. Вся свистопляска вокруг Голдсмита уже улеглась. Когда ты в последний раз читал что-нибудь в «Таймс» по этому поводу? Бартон унес все тайны с собой в могилу.
— Но есть другие люди, которые все знают. И они до сих пор работают в управлении.
— Они уже не заговорят, Говард. Их связывает круговая порука. С этим покончено.
— Мы не можем быть уверены на сто процентов.
— Что ты хочешь сказать? Нам не следует двигаться дальше? Мы уже никогда не будем снова в седле?
— Этого я не утверждал, Моррис. Но нам по-прежнему необходима осторожность. Мы, разумеется, никогда не отказывались от конечной цели. Мы оба знаем, что ты сможешь добиться ее и оказаться в доме на Пенсильвания-авеню. Лично я не сомневаюсь в этом. Более того — я свято в это верю. Но нам ни в коем случае нельзя проявлять недальновидность. Все наши шаги должны быть тщательно просчитаны с учетом перспективы.
Моррис опрокинул в себя остатки виски, поставил стакан на стол и устремил взгляд себе под ноги.
— Моррис? С тобой все в порядке?
— Бриджит сказала еще кое-что…
— Неужели ты действительно думаешь…
— Она сказала, что прощает меня. — Он поднял голову и посмотрел на Говарда. — Именно так и сказала. Она меня прощает.
— Очень хорошо, Моррис, но я не вижу, какое отношение это имеет…
— Ты должен понимать, как это важно. Представляешь, какое чувство вины терзало меня?
— Да, мы прошли через это вместе. И я по-прежнему считаю, как уже не раз говорил, что тебе не в чем себя винить. Ты не был единственным, кто не смог разглядеть никаких предзнаменований. Подобного не мог предвидеть никто. Просто есть люди, которые умеют тщательно скрывать все свои внутренние проблемы, прятать их глубоко в душе.
— Но я все еще никак не могу понять. И, представь, я спросил ее об этом прямо!
Говард с трудом сглотнул.
— Ты спросил у Бриджит?
— Да. Когда она явилась ко мне, я спросил: почему? Почему она не пришла тогда, чтобы поговорить со мной? Мы могли вместе найти какое-то решение. И знаешь, что она мне ответила?
Говард даже закрыл глаза. Ему начинало казаться, что еще немного, и он больше не выдержит этого.
— Что она сказала тебе, Моррис?
— Не винить себя ни в чем.
— Что ж, замечательно.
Моррис окинул друга неприветливым взглядом.
— Не будь так недоверчив, Говард. Ты же знаешь, мне это не нравится.
— Извини, если произвел на тебя такое впечатление. Мне действительно жаль. Но, Моррис, мы не можем двигаться вперед, основываясь на твоем общении с Бриджит. Лично мне приходится иметь дело с грубым и реальным миром. С прессой, с федеральными властями, со скандалом, который по-прежнему может очень больно ударить по нам.
Но Моррис, кажется, уже не слушал его.
— Просто сравни, что Бриджит говорит сейчас, с тем, что она сказала тебе по телефону, — теперь все по-другому. Она заявила, что я высасываю из нее жизнь. Ведь это она заявила тебе, верно?
— Да, но необходимо принимать во внимание то состояние, в котором она тогда находилась.
— А если именно в тот момент она мыслила как никогда прежде ясно?
— Господи, Моррис! — не выдержал Говард. — Прекрати! Достаточно!
Тот опрокинулся в кресло, словно его туда толкнули.
— Ты не можешь продолжать мучить себя. Необходимо остановиться. Нужно жить дальше.
— Разве ты не слышал, с чего я начал, Говард? Именно этого я и хочу, и этого хочет от меня Бриджит. А ты — единственный человек, который сдерживает меня.
— И благодари Бога, что я это делаю, — резко произнес он. — Пока ты общаешься с призраками, мне приходится сталкиваться с реалиями политики.
Он вскочил, вытянув в сторону Морриса указательный палец.
— Нужно подождать. Вернись ты обратно на политическую сцену слишком рано, и знаешь, что напишет о тебе репортерская свора? Что ты пережил все как-то уж слишком легко — вот что будет написано в каждой газетенке. Они выставят тебя эгоистичным и бесчувственным человеком.
Моррис вдруг отвел взгляд в сторону.
— Две жены, — сказал он.
— Что?
— Когда у человека кончает жизнь самоубийством одна жена, это уже тяжело. Но две? Как это характеризует такого человека? Что говорит обо мне самом? Сначала Джеральдина убивает себя в гараже. А потом — Бриджит.
Он с мольбой посмотрел на Говарда.
— Да что же я за чудовище такое, а?
— Вот видишь! — встрепенулся Говард. — Разве это не свидетельство того, что ты пока не готов вернуться в большую игру? Необходимо время, чтобы затянулись твои душевные раны. Доверься мне, Моррис. Я — твой друг. И как твой лучший друг я говорю тебе: время пока не пришло.
«Да, тот еще друг, — подумал Говард. — Подослал убийцу к шантажистке, а закончилось все тем, что почти своими руками убил твою жену».
Ведь Бриджит порой являлась во снах и Говарду, вот только ему она ничего не готова была простить.
Август прошлого года. Эллисон Фитч отработала ночную смену и, по своему обыкновению, должна была бы днем отсыпаться. Вот только на сей раз ей пришлось встать очень рано. Ей позвонили, и возникло неотложное дело. Она поспешно оделась, чтобы выйти из дома. Правда, всего-навсего нужно было спуститься в магазин на первом этаже. Неделю назад ей вопреки всем препятствиям удалось уговорить их принять необеспеченный чек на сто двадцать три доллара и семьдесят шесть центов за два шелковых шарфа.
— Я ведь живу рядом, практически у вас над головой, — убеждала она. — И я постоянно здесь.
Эллисон показала свое удостоверение и водительские права. Дала номер мобильного телефона. И продавщица на кассе, молодая и неопытная, в конце концов уступила.
Но теперь чек вернулся неоплаченным. Ей звонила женщина-менеджер. Трижды. И в последний раз пятнадцать минут назад. Заявила Эллисон, что если та не внесет в их кассу деньги наличными в течение часа, она вызовет полицию и обвинит ее в мошенничестве.
Но так случилось, что как раз в тот день в кошельке Эллисон лежало более пятисот баксов. Группа безмозглых с виду брокеров из крупной фирмы на Уолл-стрит устроила вчера вечером громкую гулянку у них в баре. Как она поняла, им удалась какая-то важная сделка, и появился повод отпраздновать. Разбрасывались деньгами направо и налево. Давали огромные чаевые. А чуть раньше днем Эллисон сняла через банкомат еще две сотни. Имея на руках такую сумму, она предвкушала приятный поход за покупками после того, как отоспится. Как бы прелюдию к тому моменту, когда она сорвет настоящий куш. По ее прикидкам, Говард Таллиман должен был уже очень скоро позвонить и назначить встречу, во время которой произойдет обмен ее молчания на круглую сумму.
«Как же это было ловко!» — думала Эллисон, вспоминая вытянувшуюся физиономию Говарда, когда перед уходом заставила его поверить, что подслушала секретные переговоры Бриджит с мужем. У этого прохиндея был вид человека, который сам только что сожрал бутерброд с крысятиной. Она предположила, что у такого деятеля, как Моррис Янгер, не могло не быть секретов, которые он обсуждал бы с женой. Способна она была подслушать кое-что из этого? Легко!
Но самое смешное заключалось в том, что Эллисон ни черта не подслушала. Зато теперь ее уверенность, что она получит свои сто штук, окрепла. Небольшая ложь, что Эллисон якобы слышала, стала глазурью на лесбийском торте, необходимой для гарантии полного успеха ее операции.
«Ладно, — решила она, — расплачусь с этой сучкой за ее шарфы — благо у меня есть такая возможность, — а потом вернусь домой досыпать свое».
Эллисон уже стояла в куртке, перебросив сумочку через плечо, когда раздался зуммер домофона.
— Да?
— Это я. Нам нужно поговорить.
Вот дерьмо! Бриджит.
Эллисон впустила ее в дом, и через минуту Бриджит была уже у двери.
— Привет! — сказала она, проводив гостью в кухню.
— Что ты ему наговорила?
