— Конечно, — кивнул я головой. — Как давно вы знакомы с Лайоном?
— Года три… Возможно, теперь уже четыре.
— Вы когда-нибудь встречались с Мэгнасоном?
— Ни разу не имел этого сомнительного удовольствия, лейтенант.
Он впервые посмотрел на меня без очков. Меня неприятно поразило то, что у него были бледно-голубые, совершенно безжизненные глаза, как у дохлой рыбы, пять минут назад снятой с крючка. Возможно, он все понял, потому что живо водрузил очки на нос. Затем, улыбнувшись мне, произнес вкрадчивым голосом:
— Кто знает, не повезло ли мне, раз я с ним никогда не встречался? Судя по словам Лайона, мы бы с ним не поладили. Кто знает? Вдруг бы он до такой степени взвинтил меня, что я бы утопил его в озере? — Его улыбка стала шире. — Очевидно, Бог меня хранит!
Солнце стало клониться к горизонту, когда я оставил машину на месте для стоянки и пошел к зданию. На этот раз кованые чугунные ворота были распахнуты, а мраморная Венера блаженствовала под струями серебристой воды. Я пересек дворик и ударил в колокол у входа в храм. Через несколько минут из мрака по другую сторону чугунной решетки появилась какая-то фигура. Когда она приблизилась, я увидел, что она облачена в длинное черное одеяние, закрывавшее ее от шеи до лодыжек, а ее светлые волосы ниспадают почти до талии.
— Я Эл, — произнес я, — и мне нужна любовь.
— Я Джастис, — холодно ответила она, — и вы совершенно бессовестно обманули меня вчера.
— Разве это я облачился в серебряное платье и умчался куда-то в космос? — возразил я.
— Теперь это уже старая история… — Она нетерпеливо пожала плечами. — Вам что-то нужно?
— Вы обещали мне провести персональную экскурсию по храму за десять центов, помните?
Она сморщила нос:
— Сейчас уже почти семь, а в восемь у нас собрание. Нельзя ли с этим подождать до другого дня?
Я усмехнулся:
— С нами, офицерами полиции, шутки плохи. Мы народ подозрительный. Вели вы мне сейчас убираться ко всем чертям, и я не поручусь за то, что не помчусь в управление за ордером на обыск, не вернусь затем назад в разгар вашей встречи и не переверну здесь все вверх тормашками.
— Представляю, как это травмирует Рейфа! — Она неохотно отворила дверь. — И вот я стою с широкой приветственной улыбкой на губах, предназначенной специально для лейтенанта, хотя в душе я предпочла бы медленно перерезать ему горло тупым ножом.
Я прошел следом за Джастис по тускло освещенному коридору в приемную. Девушка включила электричество, и, когда мрак рассеялся, мне удалось рассмотреть кое-что, чего я не заметил прошлый раз. Например, волосы у нее были перехвачены красной лентой, а черное одеяние, прикрывавшее ее наподобие плащ-палатки, в действительности было прозрачным. Возможно, под ним было одето что-то еще, а может, и нет. Я не мог в этом разобраться, не сорвав с нее верхнюю хламиду. Но в тот момент такое действие показалось мне неуместным.
Джастис, очевидно, заметила огонек в моих глазах, потому что сделала шаг назад и предостерегающе подняла вверх руку:
— Спокойнее! Это одеяние строго символическое.
— У вас такие поразительные символы, что я в них совершенно не разбираюсь! — пожаловался я.
— Черный цвет, — она прикоснулась к своему облачению, — символ смерти, белое тело под одеждой — жизнь, а красная лента — грех. Сложите все это вместе, и что вы получите?
— Прекрасный способ умереть? — неуверенно пробормотал я.
— Только не говорите таких вещей в присутствии Рейфа, с ним может случиться удар. — Неожиданно она засмеялась. — Я бы сказала, что это просто невероятная чепуха, не так ли? Но когда с посетителями храма беседует Рейф, они слушают его внимательно и относятся к его словам весьма серьезно. Он говорит им: «Ты можешь расплатиться за грехи и помни: истинная любовь — настоящая, любого рода — сохраняется и после кончины. Привыкни к мысли о смерти, и она перестанет тебя тревожить». Мы даже получили обитый атласом гроб и помещение, оборудованное «психоделиковым джисмосом», как выражается Рейф, или со светозвуковыми эффектами, согласно вашей терминологии. Но вы ведь и сами все об этом знаете, Эл?
— Знаю? — спросил я, делая большие глаза.
Джастис слегка нахмурилась:
— Вы должны знать, иначе почему вчера вечером вы упомянули о путеводном свете? Именно из-за этого я так и обозлилась. Я решила, что вы будете и дальше расспрашивать меня о делах храма, притворившись, что ровным счетом ничего не знаете о них.
— Я всего лишь повторил сказанные кем-то слова. Вы поразили меня в своем серебряном туалете.
— Ох! — Ее сапфировые глаза посмотрели на меня без недавнего холода. — В таком случае я крайне сожалею, Эл.
— Забудьте и думать об этом недоразумении. Но мне бы хотелось взглянуть на гроб и прочие атрибуты.
— С удовольствием продемонстрирую вам их! — Она сделала пару шагов к двери, потом неожиданно остановилась. — Мне как-то не хочется, чтобы вы шли позади меня, Эл Уилер, когда я в этом наряде. Давайте лучше пойдем рядом, хорошо?
Секунд через тридцать я вновь очутился в помещении, погруженном в синеватый ночной полумрак. Но Джастис имела опыт в обращении с выключателями, и сейчас же все потонуло в золотисто-янтарном свете. Посреди комнаты стоял пустой, обитый атласом большой гроб. У меня возникло неприятное ощущение, что он чувствовал себя одиноко и присматривал себе постоянных обитателей.
Джастис продемонстрировала также и оглушительную джазовую музыку, и вращающиеся огни. Одной минуты этого сочетания оказалось достаточно, чтобы я завопил:
— Спасите!
— Ну вот, пожалуйста! — произнесла она, восстановив обстановку до более или менее нормальной. — Это и есть путеводный свет. Ты лежишь здесь в гробу, твой ум постепенно дезориентируется под воздействием музыки и света. Рейф уверяет, что это прекрасная психотерапия. Позднее люди, прошедшие эту процедуру, и в самом деле выглядят более раскрепощенными.
— Вы испытывали на себе воздействие этой терапии?
Она покачала головой:
— Я настолько свыклась с мыслью о смерти, что, когда она придет, я намерена не обращать на нее ни малейшего внимания и продолжать жить дальше.
— Нечестно использовать впустую чью-то личную «психоделиковую» дискотеку… Я правильно ее назвал, да? Как вы посмотрите на то, что я снова включу свет и музыку, а вы начнете ритуальный танец?
— Вот в этом? — Она провела обеими ладонями сверху вниз по своему черному одеянию, так что ее высокая грудь обозначилась в мельчайших подробностях. — Я бы не возражала, но внезапно может войти Рейф, а я вам уже говорила, что секс в наших владениях запрещен.
— Мы можем отправиться ко мне домой и приладить цветовую подсветку к моему проигрывателю, — предложил я вполне серьезно.
Джастис закусила на пару секунд нижнюю губу:
— Наша встреча может состояться около десяти вечера. Полагаю, я должна как-то компенсировать вам моральный ущерб, причиненный мною только из-за того, что я недопоняла вас накануне.
— Когда вы ополчились на меня, мир внезапно сжался в малюсенький, размером в горошинку, вакуум! — воскликнул я с чувством. — Ни тебе серебряных вспышек, ни запаха пряных духов: пустая кушетка да удовольствие слушать собственные вздохи и сетования.
— Около одиннадцати у вас дома?
— Я с радостью погружусь в предвкушение этой встречи, настрою себя на соответствующий лад, — пообещал я.
— Как это расшифровать?
— Мою скромную квартиру намеревается посетить сама жрица любви, и я должен как-то особо отметить это событие. Однако нельзя забывать, что за стеной живут соседи, так что громовые раскаты и молнии исключаются.
Она засмеялась, затем продела свою руку под мою:
— Нам лучше продолжить десятицентовую экскурсию: если верховный жрец поймает нас здесь, возможно, он вообразит, что произошло нечто недозволенное.
Посещение остальных помещений явилось своеобразной разрядкой после гроба и «психоделикового» оформления «терапевтической» комнаты. Они напоминали загородный клуб для узкого круга людей. Дорогая, современная обстановка, роскошные ковры.
Собственно храм представлял собой просторный зал. Три его стены были разрисованы изображениями восторженных женщин, мужчин и детей. Можно было поспорить, что никто из них никогда даже не слышал такого слова, как «секс», и, разумеется, не догадывался, что оно означает. Я даже искренне пожалел этих наивных взрослых. Сколько хлопот доставляло им выяснить, откуда берутся дети! Я уже не говорю о разрешении этой проблемы в практическом плане…
Перед возвышением у четвертой, задрапированной роскошным темно-синим занавесом стены стояло около трех десятков стульев. Помост не был ничем украшен, если не считать весьма элегантного белого с золотом стола.
