– Вы, поистине, меня не поняли! – прошептали губы Василия Васильевича, в то время как ноги сами по себе засеменили к двери. Ожидая грозного окрика в спину, Бонасюк пулей вылетел вон. Окрика, к счастью, не последовало. У центрального входа Вась-Вась угодил в заварушку – милиционеры волокли в здание разъяренного дебошира, а тот упирался что есть силы, виртуозно и громко матерясь. Когда хулигана, наконец, заломали, Вась-Вась отдал пропуск и заискивающе улыбнулся – мол, я не такой, я хороший, сознательный гражданин. Сам пришел, и ухожу на своих двоих. По честному, поистине, по настоящему. Вот и бумажка соответствующая. Постовой лениво отмахнулся:
– Идите уже.
Выпорхнув из РОВД, Вась-Вась пересек клумбу. Повсюду горели фонари, а светофоры перемигивались в дежурном режиме. Стало быть время наступило позднее. Улицы, казалось, вымерли. С бездонного неба холодно мерцали звезды. Воздух сделался таким студеным, что изо рта повалил пар. Вася немного продрог, вопреки тому, что шел в хорошем темпе, а пуховое пальто теперь оказалось к месту. Задрав подбородок, он поглядел на луну. Она была полной и как бы плавала в призрачном облаке, что, обыкновенно, к морозам. Март не май. Днем властвует весна, а к ночи чувствуется ледяное дыхание Снежной Королевы, сковывающее лужи ледяной коркой, несущее стужу и поземку.
Чем ниже падал столбик термометра, тем тоскливее становилось Вась-Васю: Пора было возвращаться домой, но там никто не ждал, кроме пустоты и одиночества.
Сверху посыпал сухой колючий снег, похожий на толченое стекло, и Вася поежился, подымая воротник.
Около дома желудок возмущенно заурчал, напоминая, что остался без корма. «Ой! А я, по честному, забыл как-то», – удивился Бонасюк, засовывая руку в карман. Ключи от гаража оказались на месте. Кивнув, Вася прибавил шагу.
Пустырь, приютивший десяток однотипных уродливых ракушек (и все, поди ж ты, героев Афганистана и Чернобыля, ох и до фига же среди нас героев), прилепился к дому с торца. «Тихо то как?», – подумал Вась-Вась, колдуя над заиндевевшим замком. Пяльцы липли к металлу, из чего следовало, что температура здорово упала. Наконец, створки ворот со скрежетом подались. Вася очутился в гараже. Поглядел на темную машину, застоявшуюся, как жеребец в стойле. Машинам выпадает по разному. В точности, как и людям.
«Уехать бы…»
«Куда ты, поистине, уедешь? Не в Загальцы же?»
«И то правда. НЕКУДА БЕЖАТЬ».
Соленья хранились в подвале. Чтобы добраться туда, требовалось откатить машину. «99-я» подалась с трудом, от долгого простоя у нее то ли колодки приржавели к дискам, то ли упало давление в скатах. Затратив неимоверные усилия, Вась-Вась сдвинул ее в глубину гаража, а затем, кряхтя и задыхаясь, полез в образовавшуюся между бампером и полом щель. В тот момент он был совершенно беззащитен, но никто, слава Богу, не напал. Очутившись в подвале, Бонасюк обвел взглядом стройные ряды домашней консервации, и у него снова защемило в груди.
Консервировали Бонасюки обыкновенно на пару. Верховодила, как водится, Кристина, Вася довольствовался ролью поваренка. К вечеру он так выматывался, что валился с ног. Пар на кухне стоял коромыслом, словно в парной. Заранее вымытые огурцы, помидоры или вишни Кристина раскладывала по банкам, пересыпала сахаром, солью и специями (смотря, что приготавливалось), а потом заливала раскаленным сиропом или рассолом. Вася закручивал крышки, многократно ошпариваясь и стеная. Кристина придирчиво следила за мужем, принимая работу со строгостью опочившей вместе с СССР Госприемки. Указания сыпались на Бонасюка как из пулемета:
– Ты же сейчас снова обваришься! Куда ты руки суешь? Да не крути больше, ты что, не слышишь, стекло хрустит?! Сейчас банка лопнет! Вытри стол! Смотри, какие лужи развел. Волос мне в рассол натрусишь. Что ты тут натворил? Хочешь, чтобы взорвалось?
Изнурительная летняя каторга казалась теперь самым счастливым времечком, какое только можно придумать. Все познается в сравнении.
Осмотрев полки, Вась-Вась выбрал банку домашней тушенки в коричневом желеобразном студне, вишневый компот и абрикосовое варенье с белыми косточками. Сложив провизию в металлическую сетку-сумку, какую ныне и днем с огнем не найдешь, он взялся набирать картошку. Картофель был прошлогодним и весь пророс корешками, напоминающими высушенные щупальца кальмара.
«Плохо, поистине, – констатировал Вась-Вась, трогая «щупальца» пальцами, – вялая совсем. Еще месяц, и пропадет».
Он запер гараж, не зная, что у него нет в запасе этого месяца, и значит, беспокоиться по пустякам нечего. Нагрузившись, как вьючный мул, и сожалея, что природа снабдила человека только одной парой рук вместо четырех, как у осьминога, Бонасюк медленно побрел к подъезду. Уже поднимаясь на крыльцо, он поднял голову и обомлел, потому как во всех трех окнах его квартиры задорно горел свет. Вася отчетливо помнил, как перед уходом обесточил все и вся. Тут никаких сомнений не было. Значит, лампы кто-то включил.
– Кристя, – всхлипнул Вась-Вась, только чудом не выронив сумки.
Ему так хотелось, чтобы сказка хоть разок сделалась былью, что он легко выдал желаемое за действительное.
– Кристя. Кристичка!
Василий Васильевич шагнул в парадное. Вот тут-то все и началось.
– Стоять, пидер! – рявкнул кто-то невидимый, хватая Бонасюка за горло. Вася вскрикнул от неожиданности, выронив авоську с картошкой. Выпущенные на свободу клубни покатились в разные стороны, как теннисные мячики из корзины.
– Ой! Кто это?! – завизжал Вась-Вась перед тем, как что-то тяжелое и твердое с размаху врезалось в ухо.
* * *
Когда Вась-Вась, постанывая, добрался к двери своей квартиры, сердце колотилось о ребра, желудок пульсировал, а конечности дрожали.
«Ох, и отмудохали меня, сволочи…», – всхлипывал он, размазывая по лицу капающую из носа кровь. Пока его истязали в парадном, он полностью утратил чувство реальности и даже отдаленно не представлял, который сейчас час. Васе казалось, что экзекуция длилась вечность, и тут он здорово заблуждался. Планшетов с приятелем, которого звали Серым, справились с задачей в считанные минуты. Едва клиент шагнул в темень парадного, Серый заступил дорогу, а Планшетов рявкнул в ухо:
– Стоять, пидер!
Вася выронил авоську с картошкой. Это послужило своеобразным сигналом – нападающие словно с цепи сорвались. Серый врезал Бонасюку по уху, отправив в неглубокий нокаут. В ладони была свинчатка. Планшетов выбил сетку с консервацией, которую Вась-Вась в любом случае обронил бы. Банки дружно лопнули.
– Тише, ты, б-дь! – вызверился Серый. – Хочешь, чтобы соседи набежали.
– Х… кто выбежит! – отозвался Планшетов, пиная Бонасюка в живот. – Не те времена, чувачок.
Что же, перевелись нынче герои. Их так долго и планомерно выводили, что и удивляться нечему, и пенять не на кого. Герои вымерли, как большерогие олени в ледниковый период. Криками «Убивают!» героев из небытия не вызовешь, а соседи только задернут шторы и опустят засовы на дверях.
Под градом ударов Вась-Вась повалился на колени, и бандиты принялись лупить его не прицельно, но сильно и по чему попало. Военные называют нечто подобное стрельбой по площадям, и она эффективна, если не жалеть снарядов. Василий Васильевич забился в угол, дергаясь при каждом попадании и стараясь прикрыть хотя бы голову. Но рук у человека только две, а уязвимых мест великое множество. Звать на помощь Вась-Вась не пытался. Он где-то когда-то слыхал, что в подобных ситуациях рекомендуется кричать «Пожар!», громко и много раз. Видимо, методиста, составлявшего то замечательное пособие в благостной кабинетной тиши, либо вовсе не били, либо били, но в шутку и по товарищески. После добрых трех десятков ударов Вась-Вась без признаков жизни вытянулся на полу. Серый сплюнул сверху:
– И на грудь насрать, чтобы морем пахло. Хоть согрелись немного. А то я уже ждать запарился.
– Последнее предупреждение, чувачок. Потом убьем.
И, оба бандита выскользнули из парадного.
* * *
Толком не помня как, Вася приполз ко входной двери. Оставалось найти ключи. Вася ощупал карманы деревянными пальцами, и был момент, когда его захлестнуло ужасающее предположение, что они выпали на первом этаже. Когда его били. В конце концов связка обнаружилась в нагрудном кармане пальто. Вынимая ключи, Вась-Вась подумал: «Чудо, поистине, еще, что они мне ребра этими ключами не проломили… Хотя, по честному еще не известно. Грудь то болит, не дыхнешь».
Попасть в замочную скважину оказалось не так то просто, руки не слушались, связка раз за разом падала, гремя о бетонный пол лестничной площадки звонко, как бубен. Бонасюк буквально сходил с ума, мечтая сейчас только о том, чтобы отгородиться от темного парадного надежной стальной бронедверью. Небеса смилостивились, и замки подались.
