«Может, теперь я точно умер? – не без испуга подумал Бандура. – Это кто, вообще? Ангелы?»
В пользу этого предположения свидетельствовало полное отсутствие боли. Теперь, когда ее не стало, вместо облегчения Андрей испытывал пустоту и какую-то подозрительную легкость.
– Ну-с, что мы имеем, док? – спросил один из «ангелов».
– Сотрясение мозга – для начала разговора. Многочисленные порезы на щеках и лбу…
– Это я и сам вижу, док. Синяки и ссадины не в счет. Жить вообще будет?
– Не долго, – сказал грубый, лающий голос. Его обладатель стоял дальше всех от Андрея. Это обстоятельство Бандуру устраивало.
– Что из серьезного? – спросил первый «ангел».
Тот, которого называли Доком, глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри. Андрею показалось, что он сумел разглядеть дисперсию.
– Четыре ребра сломаны, – сказал док. – Перелом левой кисти. Вывих плеча. Об утренних повреждениях без УЗИ судить сложно…
– Вскрытие, б-дь на х… покажет, – перебил тот, что пророчил Бандуре недолгую жизнь.
– С ногами плохо, – проигнорировал замечание Док, укладывая окурок в желобок пепельницы. – Немедленно нужна операция. Скверно, что нет рентгена.
«Ангелы, – с теплотой подумал Бандура. – Одно плохо – рентгена нет. Подумать только, точь-в-точь, как у нас в районной поликлинике. Там тоже рентгена нет».
– Как бы он ногу не потерял, – продолжал Док.
– Лучше бы он, б-дь на х… потерял башку! – взбеленился обладатель грубого, лающего голоса.
«Ни хрена ты не ангел, – решил Бандура. – А этот, как его…демон».
«Ты в Чистилище, чувак», – сообщил оживший внутренний голос. Андрей давненько его не слышал.
«Если Я в Чистилище, то эти парни, эта троица, кто они?»
«Тройка, – поправил Внутренний. – Наподобие той, что в НКВД была.[63] Тебе же Атасов, по-моему, рассказывал про деда…»
– Ну и на кой х… на это падло время тратить? – взорвался демон. – Ума, б-дь на х… не приложу. Дай я его подушкой, гниду, удавлю, и дело с концом.
«Интересно как они решают, – думал Андрей, прикрыв глаза. – По состоянию здоровья, видать. Ну, надо же…»
– Какие наши действия, док? – спросил добрый «ангел», а то и «Бог».
– Кончить козла, и идти водку жрать, – посоветовал из глубины Чистилища «демон». – Ты, может, забыл – у меня завтра день рождения?!
«Сволочь, – решил Бандура. – Эгоист задрипанный».
– Да не забыл я, Леня, – парировал добрый ангел. – При чем одно к другому?
– Наложить шины я смогу, – сказал Док. – Сделаю блокаду. Продезинфицирую и зашью, без проблем. Но, вообще говоря, с такими травмами, Вацлав Збигневович, без стационара, вероятность гангрены…
– Сырая земля его стационар, – перебил Леня.
– Сделайте все необходимое по месту, док. Госпиталь исключается в принципе.
– Как скажете, Вацлав Збигневович.
– Херней ты страдаешь, Вацик.
– Прекрати, Леня. – Бонифацкий отступил на шаг, исчезнув из поля зрения Андрея. – Ладно. Пойдем. Дел и, правда, невпроворот.
Под яростное сопение Витрякова они вышли, оставив Андрея наедине с доктором. Тот набрал шприц, стравив воздух на свет. Андрей даже не ощутил укола. Вскоре стены пошли кружиться хороводом, и Бандура успел подумать, что его, очевидно, принимают в космонавты. Центрифуга потихоньку набирала обороты, Бандуру переполнила уверенность, что его сейчас стошнит. «А, принимая во внимание частоту вращения, блевота полетит на стены, как из брандспойта». Вместо этого его глаза закатились под лоб. Дыхание выровнялось. Андрей заснул.
* * *
Салон «Линкольна», ночь с субботы на воскресенье, 13-е марта
– Слушай, зема, я все-таки не врубаюсь? Чего, спрашивается, Атасов с нами не поехал? – спросил Вовчик с заднего сидения. – Ты хотя бы понял? Слышишь, зема, чего говорю?
– А? – переспросил Валерий, встрепенувшись. «Линкольн» плавно покачивался на ходу, и Протасова скоро сморило. Какое-то время он боролся со сном, однако сопротивление оказалось напрасным, усталость взяла свое. Голова принялась медленно клониться, пока не нашла место на груди. Как только это произошло, Валерий увидел Ольгу такой, какой она была в институте физкультуры. Гораздо моложе нынешних своих лет. Они оба сидели в поточной аудитории, бесконечные ряды парт уходили вправо и вверх, и здорово напоминали греческий амфитеатр. Кроме них в аудитории совершенно никого не было. Коротенькая юбка только подчеркивала длину Олькиных ног. Коленки были плотно сдвинуты и представлялись невероятно аппетитными. Протасова потянуло их погладить. А, поскольку слово и дело у него редко когда расходились, Протасов подсел к ней поближе.
– Олька, слышь, Олька? Давай ко мне, что ли, завалимся? На ночь останешься, ага?
Гришка Миндич, будущий криминальный авторитет Пузырь, деливший с Валерием комнату в общежитии, укатил после экзаменов к родителям, которые проживали в Черкассах. Это открывало прекрасные перспективы оторваться ночью по полной программе.
– Оторвемся, – добавил вслух Валерий. Он всегда предпочитал идти напролом. Так ближе к цели.
– Ты, Валерий, уже оторвался! – сказала Ольга надтреснутым голосом.
– Я? – не понял Валерий. – Ты о чем?
– Что ты сделал с Ниной Григорьевной?! – всхлипнула она. Только теперь до Протасова дошло, что Оля еле сдерживает рыдания.
– Я сделал?! А что я с ней сделал? – «О какой такой Нине вообщебазар?!» – захотелось крикнуть Протасову, потому что раз они с Ольгой опять стали студентами Инфиза, то и хлюпик Ростик, сектант и недоумок, и его придурковатая маманя банкирша еще не могли появиться в их жизни. Он, Протасов, еще не загудел в армию, а Олька его еще не бросила. Стало быть, какая, в задницу, Нина Григорьевна?!
– Зачем я только тебе поверила?! Зачем только ты снова в моей жизни объявился. Ведь, жили мы с Богдасиком, никого не трогали! Так нет, тебе снова потребовалось влезть!
– Куда влезть? – недоумевал Протасов.
– Господи, бедная Нина! Одна на всем свете только нас поддерживала. Только на нее одну я могла положиться! Как же мы теперь жить-то будем?
– А что с этой самой Ниной стряслось?
– Зачем ты из себя дурака корчишь, Протасов?! – завизжала бывшая жена, старея у Валерия на глазах. По лбу разбежались морщины, под глазами набрякли мешки. – Если бы я знача, чем все это кончится?! – Ольга заломила руки. – Господи?! Я ведь должна была это знать!
– Что?
– Богдасика всего переколотило, когда у бабушки при нем инсульт случился! Он, бедный, до сих пор заикается! Кто за это ответит?!
– Я?!
– Да с тебя, горлопана, всю жизнь, как с гуся вода!
Возразить Протасову было нечего, поэтому он смолчал.
– Нина тебе поверила, – продолжала, тем временем Ольга. – Конечно, я ведь тебя во всех красках расписала. Спортсмен, бизнесмен. Когда к ней милиция пришла, когда они ей сказали, что ты аферист и «ракетчик», а никакой не бизнесмен, когда они заявили, что ты деньги уже перевел в наличные и похитил, она ко мне домой прилетела. Чтобы тебя найти. Вот тут ее и подкосило. Соседи мне на работу позвонили. К ним Богдасик прибежал, весь в слезах, мальчик мой дорогой. Звонит в дверь, кричит: помогите, бабушка умирает!
– Блин, – сказал Протасов. Ведь он не хотел ничего такого. Он об этом просто не думал.
«Скорая» Нину Григорьевну в Шалимова[64] отвезла. Мне сказали, что вряд ли она скоро оправится. Что, или умрет, или станет инвалидом. Что будет прикована к постели, это ты понимаешь?! – Ольга отвернулась к окну. За стеклом цвела груша, белая, как невеста в подвенечном платье. – Это я Нину Григорьевну подставила, – добавила Ольга глухо. – Это я привела в наш дом тебя. А с тобой – беду.
– Ольга? – позвал Валерий, не зная, что и сказать. – Олька?!
– Будь ты проклят, – сказала она, не поворачивая головы.
– Зема, ты чего, спишь?! – повторил Волына. Протасов сначала не сообразил, откуда тот появился в аудитории, потом Олька начала меркнуть и растворяться, вместе с партами и деревянными лавками. Валерий разлепил глаза, и обнаружил что сидит в машине, на переднем сидении.
– Я спал?! – спросил он, мрачнея. – Сам ты спал, идиот!
– П-правда, В-валерка, – подал голос из-за руля Армеец. – Х-хочешь на боковую, шуруй на-назад. Я же тоже не ж-железный Ф-феликс, под твое сопение бдеть.
– Да кто, блин, спит?! – возмутился Протасов. – Задолбали, уроды!
– Нет, с-серьезно, – продолжал Эдик настойчиво. – С-стоило мимо КП п-проехать, с-сразу расслабились. Нам всю ночь е-ехать, а вы в молчанку играете. Некрасиво п-по отношению к во-водителю.
– Эдик прав, чуваки, – поддержал Планшетов. – Что он, крайний, в самом деле? Что он, нанялся?
Дорога, преодолев возвышенность, скользнула в низину, затянутую рваными хлопьями тумана. Видимость сразу ухудшилась. Волына, глядя на заболоченную низменность, вжал голову в плечи, на мгновение подумав, что они возвращаются в Пустошь.
