— Друзья у него были?
— Вряд ли. Он из тех, которые все в себе. Но это, наверное, от трудного детства. Родители у него были репрессированы. Он воспитывался в интернате… Хотя, знаете, он был заядлый болельщик. Футбол очень любил. Еще книги читал. И, кстати, все больше классику.
— Понятно! Но кому он все-таки перешел дорогу, если его убили?
— Я ума не приложу! — всплеснула руками директриса. — Он был человек совершенно безобидный. Не только никогда не перечил, но даже голоса не повышал…
В это время в кабинет постучали.
— Слесаря пришли, — прошептала вахтерша, заглянув в комнату.
— Прекрасно! Зовите их сюда, — оживился Тарас.
В ту же минуту в кабинет ввалились два подвыпивших архаровца в черных промасленных робах. У первого косил один глаз, у второго глаза были навыкате. Оба казались весьма растерянными.
— Присаживайтесь! — сказал им Карасев.
Они послушно сели на стулья и вопросительно уставились на следователя.
— Представьтесь!
— Я Петров Колян… Э-э, Николай то есть, а это Андрюха Ушаков, произнес тот, что с глазами навыкате, кивая на своего товарища. — Э-э… ЖКО номер четырнадцать.
— Ясно! — сдвинул брови следователь. — Уже в курсе, что вчера произошло после вашего ухода?
— Рассказали, — закивали оба.
— Ну теперь рассказывайте: сколько вчера выпили и во сколько ушли из музея?
Друзья переглянулись. Тот, что косил, втянул голову в плечи, а тот, у которого глаза навыкате, обреченно развел руками.
— Да почти ничего и не пили. По бутылочке «Анапы» засосали и пошли домой. Это, так сказать, для поддержания тонуса. А без этого нельзя! Без этого работа не пойдет!
— Не пойдет! — интенсивно закивал товарищ. — Да еще сыро в подвале. Вот мы по стакану и тяпнули… чтобы не простыть…
— Чисто для здоровья, — поддержал другой.
— Инструмент, значит, бросили в коридоре, а сами в забегаловку? строго произнес Тарас.
Слесари снова недоуменно переглянулись и тот, что с выпученными глазами, отрицательно покрутил пальцем:
— Нет! Никаких забегаловок! Лично я сразу пошел домой, не знаю, как Андрюха.
— А что я? Я тоже пошел домой, — отжестикулировал другой слесарь. — До мы вместе же и пошли по Карла Маркса. По кружке пива в пельменной вмазали и по домам.
— Вмазали и по домам! — подтвердил слесарь с выпученными глазами. — А то, что инструмент оставили в музее, так мы всегда его оставляем на объектах. Не тащить же его в ЖКО. ЖКО уже закрылось. Оно закрывается в шесть, а было уже восемь…
— Так вы ушли последними из музея?
— Почему последними? — удивились мужики. — Зоя Павловна еще оставалась со сторожем. Они нас выпроводили и заперлись. Было восемь часов. Что между ними произошло, мы не знаем.
— И знать не хотим, — добавил слесарь с косящим взглядом.
— Так-так… — произнес Карасев, сощурив глаза. — И во сколько же вы были дома?
— Я лично в десять, — ответил слесарь с выпученными глазами.
— И я в десять, — кивнул слесарь с косящим взглядом.
— Кто это может подтвердить?
— Да кто угодно. Хоть жена! — возмутился слесарь. — Я пришел домой и как раз начались «Вести». А после них в половине одиннадцатого футбол. Играл «Спартак» с «Динамо».
— И у меня может подтвердить его жена, — кивнул Андрюха. — То есть моя. Наши жены… пушки заряжены…
— Ну, хорошо… допустим… — пожевал губу Тарас. — Как я понял, вы живете рядом.
— Через дом. На улице Орлова.
— Но отсюда до Орлова двадцать минут пешком.
Мужики снова переглянулись, и у Коляна от непонятливости следователя глаза чуть не вылезли из орбит.
— Так мы же заходили в пельменную засадить по кружке пива. Потом по пути завернули в подвальчик «Витязь», еще по бутылочке взяли. Потом… куда мы еще заходили?
— На улице Мира в рюмочную, — подсказал Андрюха.
— Точно! С миром шли! Побухивая! Никого не трогали.
— И так набухались, что решили вернуться в музей за инструментом? сощурился Тарас.
— На кой хрен нам сдался этот инструмент, когда мы и так опаздывали?
— Куда?
— На футбол.
Вопросы иссякли. Карасев задумался. Эти могли по пьяни замочить сторожа. Но стереть отпечатки пальцев и не оставить ни одного следа от сапога они, разумеется, не могли. Тарас взглянул им на ноги и хотел спросить про размеры сапог, но в комнату без стука влетел взволнованный эксперт. Он взглянул на слесарей и сделал выразительные глаза.
«Что-то есть», — догадался Карасев и быстро выпроводил мужиков в коридор.
— Магнит нашли? — спросил Тарас.
— Если бы! — вытаращил глаза эксперт. — Нашли кровь. У Берии на пальцах…
— Если ты будешь молчать, то никогда не вылечишься! Мама говорила, что за целый день из тебя не вытянешь слова. Для тебя это смерти подобно. Говори всегда, везде, обо всем. Не важно, о чем говорить, главное говорить. Ты меня поняла?
— Х-х-хорошо, Ол-ол-ллег, Е-е-ф-фремович!
— То-то же! Будь в себе уверена, Катенька, и все у нас получится! Ты веришь, что все у нас получится? Главное, верить и ни в чем не сомневаться. Посмотри на этих телевизионных ведущих! Они ни в чем не сомневаются. Несут с экранов чушь, но так уверенно, что кажется: говорят что-то значительное. И ведь не боятся, что засмеют. Вот с кого тебе нужно брать пример. Будь уверенной и не бойся сказать глупость. Важно не что говорить, а как. А сейчас спокойной ночи. Завтра я тебе позвоню и ты мне расскажешь, что тебе снилось.
— С-с-покойной н-ночи, Ол-ол-л-лег Е-е-ф-фремович…
Катя водворила телефонную трубку на место и стала разбирать постель. В комнату вошла мама. Она поцеловала дочь в висок, пожелала спокойной ночи и, перед тем как удалиться к себе в спальню, прошептала со слезами на глазах: «Только не молчи! Ты разрываешь мне сердце».
Катя потушила свет, зажгла ночной светильник и достала с полки своего любимого Вергилия. Нет, никогда не расскажет она логопеду своих снов, потому что они слишком красивые для этой невзрачной жизни. Потому что ей вот уже целых два месяца кряду снится Александр Федорович.
Катя повалилась на кровать и блаженно зажмурилась. Она потянулась к лежащему в ногах одеялу, и Вергилий, выскользнув из-под руки, шлепнулся на пол. Бедные поэты. В конечном итоге они всегда оказываются под ногами. Но поэзия в отличие от поэтов всегда на высоте…
И она с Александром Федоровичем тоже оказывалась в каких-то сияющих высотах. Они брели по немыслимому саду и беседовали о великом грядущем и невзрачном настоящем этого мира. Он брал ее руку и светящимся взором смотрел в глаза. Он был красив, как Аполлон. Почему как? Он и был Аполлоном — златокудрым, тонкокожим богом с умными голубыми глазами. А она была богиней — длинноногой с осиной талией и пышными волосами, — облаченной в роскошную голубую тунику. Хотя нет. Она не была богиней. Отец и мать ее были простыми смертными, хотя и царского рода. Он говорил ей: «Предсказывать судьбы просто. Достаточно вглядеться в глаза… В них у смертных написано все…»
Катя протянула руку к тумбочке с настольной лампой, нащупала выключатель и подумала, что, наверное, бедного Вергилия все-таки следует поднять с пола. Что же несчастный любимец муз так и будет всю ночь валяться между кроватью и письменным столом? Впрочем, это уже не важно. Это не важно, кто и где сейчас валяется. Все равно время потом все расставит по своим местам.
Катя щелкнула выключателем, и комната погрузилась в темноту. Сейчас он опять появится, этот милый Александр Федорович в алом плаще Аполлона. И они снова будут брести по цветущей оливковой роще, и теплый ветерок будет колыхать его золотые кудри и ее голубую тунику с золотыми полосками у щиколоток.
Она почувствовала на своем запястье тепло его руки и вдохнула лавровый запах его кудрей. Синие глаза смотрели на нее с любопытством и любовью.
— Предсказывать судьбы просто. Достаточно вглядеться человеку в глаза… В них написано все…
«Но ведь, кроме того, нужно знать, что на уме у богов относительно этого человека», — подумала она, и Аполлон рассмеялся, услышав ее мысли.
— Боги расписывают судьбы, исходя из стремлений смертных. Рожденному ползать никогда не заполучить прекрасной судьбы Икара. Боги всего лишь создают ситуации, а как поступать — забота людей. Истина земной жизни в том, что бессмертные не отвечают за поступки смертных. Так что людские судьбы в руках самих людей, а не богов, как они считают по своему невежеству. Поэтому предсказывать им будущее так же бессмысленно, как толочь в ступе воду.
— Нет! — покачала головой она. — Предсказание может оградить людей от лишних страданий.
— Лишних страданий не бывает, — в свою очередь покачал головой Аполлон. — Как не бывает излишне ледяной воды, в которую опускают только что выкованный меч для закалки.
