– Он прямо-таки излучает уверенность, – сказал Босх.
– Это точно.
– И что ты собираешься делать с отпечатком, оставленным телом на бетоне? – спросил Босх, когда они с Эдгаром вернулись к траншее.
– Отбойщики считают, что бетон нельзя сдвигать с места. Они говорят, что тот, кто смешивал бетон, не слишком строго соблюдал инструкции – там слишком много воды и мелкозернистого песка. В результате получилось что-то вроде гипса. Если мы попытаемся поднять эту штуку целиком, она разрушится под собственной тяжестью.
– И что же делать?
– Донован готовит гипс. Он собирается снять слепок с лица. Для руки (у нас есть только левая, правая сторона разрушилась, когда стали долбить) Донован собирается использовать силиконовую смолу. Он говорит, что так легче всего получить отпечатки пальцев.
Босх кивнул. Несколько мгновений он молча наблюдал, как Паундс разговаривает с репортерами, и впервые за сегодняшний день заметил нечто заслуживающее улыбки. Паундс был в эфире, но никто из репортеров, очевидно, так и не сообщил ему о том, что у него испачкан весь лоб. Закурив сигарету, Босх снова переключил внимание на Эдгара.
– Значит, здесь все складские помещения сдавались внаем? – спросил он.
– Именно так. Владелец был тут совсем недавно и сказал, что в задней части располагались складские помещения – в отдельных комнатах. Кукольник – ну то есть убийца – видимо, снимал одно из них и мог делать там все, что хотел. Единственная проблема – шум, который он производил, когда ломал бетонный пол, но он вполне мог работать и по ночам. Хозяин сказал, что по ночам там обычно никого не было. Все арендаторы имели ключи от наружной двери. Преступник мог спокойно проникнуть в помещение и проделать всю работу за одну ночь.
Следующий вопрос был вполне очевиден, так что Эдгар ответил на него раньше, чем Босх его задал.
– Хозяин не может сообщить нам имя арендатора с уверенностью. Все записи сгорели во время пожара. Его страховая компания выплатила компенсацию большинству тех, кто предъявил какие-то требования, – их имена нам известны. Но есть несколько человек, которые никаких претензий не предъявляли, и больше он о них ничего не слышал. Всех фамилий он не помнит, но наш парень наверняка зарегистрировался не под своим именем. По крайней мере если я вздумаю арендовать помещение для того, чтобы похоронить кого-то под полом, то вряд ли стану называть свою настоящую фамилию.
Кивнув, Босх посмотрел на часы. У него осталось совсем немного времени. Он вдруг ощутил голод, но поесть сейчас скорее всего не удастся. Взглянув на бетонную поверхность, он отметил, что старый и новый бетон сильно различаются по цвету. Старый бетон был почти белым, а тот, в котором замуровали женщину, – темно-серым. На дне канавы из серой глыбы выступал маленький клочок красной бумаги. Спрыгнув в раскоп, Босх подобрал этот кусок бетона и постучал по старой плите. Серый кусок развалился прямо у него в руках. Красная бумага оказалась обрывком пустой пачки из-под сигарет «Мальборо». Достав из кармана пиджака пластмассовый мешочек для сбора вещественных доказательств, Эдгар протянул его Босху, чтобы тот опустил туда свою находку.
– Должно быть, она попала туда вместе с телом, – заметил он. – Неплохой улов.
Выбравшись из канавы, Босх снова посмотрел на часы. Все, пора ехать.
– Сообщи, если удастся ее опознать, – сказал он Эдгару. Сложив комбинезон обратно в багажник, Босх закурил.
Стоя рядом с машиной, он смотрел, как Паундс проводит свою тщательно спланированную импровизированную пресс-конференцию. По телекамерам и дорогой одежде можно было заключить, что здесь собрались в основном телевизионщики. С краю стоял Бреммер из газеты «Таймс». Босх не видел его уже довольно давно; за это время он пополнел и отпустил бороду. Босх знал, что Бреммер стоит с краю, дожидаясь, когда телевизионщики закончат раздавать свои вопросы, и тогда он сможет спросить Паундса о чем-то более серьезном, требующем некоторых раздумий.
Потягивая сигарету, Босх примерно пять минут ждал, пока Паундс освободится. Рискуя опоздать в суд, он все же хотел увидеть записку. Когда Паундс наконец покончил с репортерами, он подал знак подойти к его машине. Босх присел на пассажирское сиденье, и Паундс подал ему ксерокопию.
Гарри довольно долго изучал послание, написанное характерными печатными буквами. Эксперт из отдела по работе с документами назвал это гарнитурой «Филадельфия» с выравниванием слов по левому полю; по его мнению, буквы клонились влево из-за того, что их выводили не той рукой, – возможно, левша писал правой рукой.
В газете сказано, что суд сегодня начат.
По делу Кукольника он вердикт назначит.
Попала пуля Босха в цель, но куклы знают точно,
Что я еще своей работы не закончил.
На Западной есть место, о нем поет душа —
«У Бинга» под полом куколка – ну до чего хороша!
Досадно, милый Босх, когда не в ту цель попадаешь,
Прошли года, но я все еще в игре – ты об этом знаешь!
Босх знал, что стиль можно подделать, но в этом тексте его что-то смущало. Все та же напыщенность, все те же высокопарные фразы и беспомощные, нелепые рифмы. В груди тягостно заныло.
«Это он, – думал Босх. – Это он».
– Леди и джентльмены, – глядя на членов жюри, нараспев произнес федеральный окружной судья Алва Кейес, – мы начинаем процесс с того, что у нас называется вступительными заявлениями сторон. Имейте в виду – вам не следует воспринимать их как доказательства. Это всего лишь наметки или, если хотите, дорожные карты тех маршрутов, по которым юристы хотят направить дело. Повторяю – вам не следует рассматривать их в качестве доказательств. Адвокаты сторон могут делать весьма претенциозные заявления, но это только слова, которые еще требуют подтверждения. В конце концов, они всего лишь юристы.
Это высказывание вызвало вежливый смех со стороны присяжных и всех остальных присутствовавших в зале номер четыре. У судьи с его южным акцентом последнее слово прозвучало не как «лойерс» (юристы), а как «лай-ерс» – от слова «лай» (ложь), что также добавило веселья. Улыбнулась даже Мани Чандлер. Оглянувшись на зал заседаний, Босх увидел, что отведенные для публики места заполнены едва ли наполовину. Со стороны истца в первом ряду сидели восемь человек – родственники и друзья Нормана Черча; в их число не входила вдова, сидевшая за столом истца рядом с Чандлер.
Присутствовали также с полдюжины судебных завсегдатаев – пожилых людей, которым нравилось наблюдать за чужими драмами. Была еще группа судебных клерков и студентов-юристов, вероятно, пришедших посмотреть на великую Хани Чандлер в деле, а также репортеры, чьи перья в напряженном ожидании зависли над блокнотами. Вступительные заявления всегда дают неплохой материал для прессы – как правильно заметил судья, юристы в этот момент говорят все, что хотят. Потом репортеры все же будут время от времени заглядывать на слушания, но до заключительных выступлений сторон и вынесения приговора писать о нем будут совсем немного.
Если только не произойдет чего-нибудь необычного.
Босх оглянулся. Сзади на скамьях никого не было. Он знал, что Сильвии Мур там сейчас и не должно быть – об этом они условились заранее. Босх не хотел видеть ее здесь. Он сказал ей, что это всего лишь формальность, часть той цены, которую платит каждый коп, честно выполняющий свою работу. На самом деле Босх не хотел ее присутствия из-за того, что не был здесь хозяином положения. Люди задают ему неприятные вопросы, и ему ничего не остается, кроме как отвечать на них. На таком процессе может всплыть все, что угодно, – и, вероятно, всплывет. Босху не хотелось, чтобы она это видела.
Возможно, присяжные, заметив, что позади него на скамьях для публики никого нет, уже поэтому сочтут его виновным – раз никто не выражает ему поддержку.
Когда смех в зале затих, он оглянулся и посмотрел на судью. Судья Кейес производил сильное впечатление. Это был крупный мужчина в прекрасно сидевшей на нем черной мантии; сложенные на груди большие руки создавали впечатление сдержанной силы. Покрасневшая на солнце лысая голова, по краям которой росли редкие пучки седых волос, была идеально круглой и, казалось, вмещала огромное количество юридической информации. Этот пересаженный на чужую почву южанин, будучи адвокатом, специализировался на делах, связанных с нарушениями гражданских прав; имя себе он заработал, вчинив иск полицейскому управлению Лос-Анджелеса (ПУЛА) по поводу непропорционально большого количества смертей чернокожих граждан, задержанных сотрудниками полиции. Федеральным судьей его назначил президент Джимми Картер; с тех самых пор он и командовал парадом в зале заседаний номер четыре.
Адвокат Босха, помощник городского прокурора Род Белк, до самого начала слушаний сражался как лев, пытаясь отвести этого судью по процедурным мотивам с тем, чтобы для ведения дела назначили другого судью – желательно такого, кто раньше не был поборником гражданских прав. Увы, все его усилия оказались тщетными.
