— Это какие такие деликатесы? — удивился Игорь, с интересом рассматривая содержимое кульков, которые цепко держали в узловатых, сморщенных руках старики. — Что-то я не замечаю у вас никаких деликатесов.
— А печенью ты видел? — торжественно воскликнул один из стариков. — А мармелад? А консерву с названьем «Персиковый джем»?
— Ну? — в один голос воскликнули Игорь с Васей.
Они совершенно не «врубались» в ликование стариков.
— Так в нашей деревне их сроду не было! — заключил старик. — У нас в магазине, — добавил он с ударением на втором слоге, — окромя лозунга «Вся власть Советам», было хозяйственное мыло и «Завтрак туриста». Бабка Алевтина сдуру и съела эту консерву, да Богу душу и отдала. Отравилась! — торжественно заключил он. — А у нас жизнь ништяк! И поговорить есть с кем.
И они снялись с места, чтобы отнести купленное в барак, упрятав все в тумбочку, что стояли по одной на каждые две койки.
Вася широко раскрытыми глазами проводил их и лишь покачал головой.
— Во, дают, божьи одуванчики! — только и сумел сказать он. — И статьи за антикоммунистическую агитацию не боятся.
— А у них и так срок посмертный! — отозвался Корчагин. — И сидеть им здесь, и лежать им в могилах здесь! «Мокрый воды не боится».
Вася оставил его слова без ответа, подмигнул Игорю и встал, направляясь к административному корпусу.
Игорь быстро нагнал его.
— Врет, Мочила! — высказал он свои соображения.
— Зачем ему врать? — пожал плечами Вася. — Захоти он задушить Моню, то сделал бы это и в бараке, ночью.
— Ночью могли увидеть! — возразил Игорь.
— Кто? — насмешливо спросил его Вася. — Ты много что увидел, когда «мочили» Доцента?
Игорь молча признал его правоту, и Вася удовлетворенно заметил:
— То-то! Учись, пока я жив!
Котова, ожесточенно копающего землю, Игорь заметил еще когда выходил из административного корпуса. Теперь, возвращаясь, он снова обратил на это внимание. И прочитал, несколько исказив Маршака:
Роет землю, старый Кот,
Разоряет огород.
— Не разоряет, а создает! — возразил Вася. — И не огород, а клумбу цветов. Для красоты!
Котов ни малейшего внимания на них не обращал, будто их и не было на свете, занимался своим делом, копал себе и копал.
«Может, клумба отвлечет его мысли о побеге? — подумал Игорь, — „убивать“ его не хочется!»
И он засмеялся своим мыслям.
— Тоже считаешь, что блажь? — не понял Вася. — Дурью мается педофил!
Игорь удивленно посмотрел на Васю. Никогда бы не подумал он, что этот здоровяк знает такие научные термины.
— Зачем Виктору Алдисовичу этот кретин, ума не приложу? — продолжил Вася. — Ну ты зачем, это понятно, у него какие-то виды на тебя! Но этот ненормальный зачем?
Игорь не имел ответа на этот вопрос, а потому промолчал. Он никогда не задумывался над планами других людей, почему и оказался здесь, в колонии строгого режима.
— Как ты думаешь, гражданин начальник, эти старички, действительно, убийцы или так, по пьянке? — перевел он разговор на другое, чтобы не говорить о Котове, боясь проговориться о его планах бежать из колонии.
— Тот, который с палочкой, — охотно стал рассказывать Вася, — бил свою старуху смертным боем. В один день перестарался и забил ее своей железной палкой до смерти. Убивать ее он не хотел, ему было приятнее мучить ее из года в год. Скучно было… А второй ненавидел свою жену всю жизнь. Представляешь? Пятьдесят лет вместе прожили во взаимной ненависти! Во, люди, что с собою делают! Но если его приятель с железной палкой, говорливый такой, и был пьян, он пил каждый день сивуху, то этот второй трезвеньким наточил топор до звона и порешил утречком старуху свою, труп разрубил и стал сжигать в печи. Тут у него промашка вышла: разделал он труп хорошо, любо-дорого посмотреть, да вот голову стал засовывать в печь и, вместо того чтобы в устье печи сунуть, заклинил ее в основание свода устья, она там и застряла…
— А он и не заметил? — не поверил Игорь.
— Заметил, но решил выпить, — продолжил Вася, — на пьяную голову оно сподручнее работается. Полез он в погреб, да на его беду к нему сосед зашел опохмелиться. Входит он в горницу, а там жареным мясом воняет, прямо несет из печи. Он возьми и загляни в печь. Волосы у него сразу встали дыбом: смотрит на него голова соседки широко раскрытыми глазами, а волосы ее от теплого воздуха змеями извиваются и потрескивают от подступающего жара. Одним словом, в ад заглянул и там ему очень не понравилось. Сосед в крик, выскочил полоумным из хаты, соседей всех поднял в ружье, думал, тать какой в деревню ворвался, разобрались быстро и старика повязали, да в город, а из города его опять в район, теперь уж к нам, на вечное поселение.
— А где они работают такие старые? — поинтересовался Игорь.
— Сторожами на механическом! — сообщил Вася, секретом это не было.
— Что они там клепают, на механическом? — не отставал Игорь.
— Детали швейных машинок! — засмеялся Вася. — Знаешь, такой анекдот есть: «Сосед, чем ты на работе занимаешься?» — «Детали для швейной машинки делаю». — «Принес бы домой по детальке и собрал себе швейную машинку». — «Так приносил я!» — «А где же швейная машинка?» — «Не получается у меня швейная машинка, все пулемет да пулемет!»
— Намек понял, вопрос снимается! — сказал Игорь.
— Раз снимается, то у меня к тебе есть вопрос, хочешь пойти с нами в тайгу за рододендронами? — спросил Вася.
— Это такие цветы, что ли? — понял сразу Игорь. — Для Котова?
— Котов тоже с нами пойдет! — сообщил Вася. — Я, например, один цветок от другого не отличу. Розу там или гвоздику, это еще пожалуйста, но рододендрон…
— Рододендрон — из семейства вересковых! — раздался позади них голос Котова.
Игорь даже вздрогнул, настолько неожиданно для него прозвучал голос человека, которого он считал работающим на клумбе.
— Ты же копал! — удивленно проговорил он.
— Уже вскопал! — спокойно сообщил Котов. — И пошел за вами, а вы так увлеклись разговорами, что, как глухари, ничего вокруг не слышите, бери вас хоть голыми руками.
— Из семейства вересковых, говоришь? — переспросил спокойно Вася, словно ничего и не случилось. — А что это за вереск?
Игорь рад был проявить свою эрудицию и прочитать из Роберта Стивенсона в переводе Маршака:
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле,
На поле боевом,
Лежал живой на мертвом
И мертвый — на живом.
— Более чем достаточно! — прервал Игоря Котов. — Гражданину начальнику теперь яснее ясного, что такое вереск.
Но по его тону нельзя было понять, говорит он серьезно или издевается сразу над всеми.
— Погодь! — вспомнил Вася. — Это те, что на скалах у нас растут? С крупными такими цветками?
— И с лапчатыми глянцевидными листьями! — добавил Котов. — «…Среди лапчатых глянцевитых листьев пылали темно-лиловые чаши цветов». Лев Толстой! Знай наших! Но это он про Кавказ писал. А у нас здесь — даурский рододендрон, несколько другой.
Он, не прощаясь, развернулся и исчез.
— Лопату пошел сдавать! — сообщил Вася. — Пошли к Виктору Алдисовичу, отпрашиваться будем в тайгу.
— Ну да, — улыбнулся Игорь, — меня же положено выпустить за ворота лишь через десять лет, не раньше.
— Под охраной водят почти каждый день! — возразил с ухмылкой Вася. — На лесоповал или в каменоломню. Только для многих эта дорога последняя, она быстренько приведет на кладбище. И, поверь мне, наш лагерь — еще не самый каторжный!
Дарзиньш работал, как всегда, сосредоточенно, не обращая внимания на вошедших, пусть, мол, поучатся, как надо отдаваться работе.
— Хочешь ему тайгу показать? — не отрываясь от работы, спросил он Васю, даже глаз на него не поднимая.
— Ага! — честно признался Вася. — На лесоповале разве ее посмотришь? Там некогда ее смотреть, ее пилять срочно требуется.
— Котов просил? — продолжил Дарзиньш, не отрывая глаз от поступившей оперативки.
Бумага была важная и, по идее, вошедших надо было немедленно гнать из кабинета, чтобы сосредоточиться, но Дарзиньш все еще не мог заставить себя осознать смысл присланной бумаги. А в ней его предупреждали, что со следующим этапом в вверенный ему лагерь прибудет «вор в законе» со своей свитой из авторитетов устраивать бунт «на корабле».
Оперативка предлагала предупредить бунт или подавить его с такой жестокостью, чтобы впредь неповадно было.
