— Ты все больше и больше удивляешь меня, господин писака! Я начинаю проникаться к тебе уважением. Не доверием, нет, пока уважением! — Разинков плеснул себе в стакан «посольской», сглотнул разом, покашлял, прочищая горло.
— Я вообще плохо представляю твой бизнес, — откровенно признался я. — Как это можно открыто продавать наш знаменитый металл за рубеж? Тем более тебе, человеку, который сам начинал со сталевара.
— Рыночные отношения, — спокойно ответил Разинков. — Ладно, я прочту тебе маленькую лекцию, как возможному будущему компаньону.
— Я весь — внимание! — Снова мне захотелось прервать хозяина, встать, уйти, но что-то остановило меня. Да и какому журналисту не хочется раскопать что-нибудь эдакое?
— За последние два года, дорогой писака, российские власти здорово потрепали контрабандистов, работающих по металлу и сырью, а это привело к удорожанию металла на Лондонской сырьевой бирже вдвое.
— И твоей фирме это на руку?
— Правильно. Я не контрабандист, не жалкий фраеришка, я не пешка, даже не королева, а за шиворот милиция берет обычно мелкую сошку, для счета, ей самое место за решеткой, чтобы порядочным деятелям работать не мешала. — Разинков цинично улыбался, бросал вызов, ждал, когда я, наконец, раскрою карты. Он был хитрый мужик. — Ну, все понял?
— Чувствуется, за плечами партийная школа: многообещающая речь, а конкретно ни хрена не поймешь. А я, журналист старый, мне нужно докопаться до сути, до сердцевины. Меня теперь можешь не бояться, ради любопытства расскажи, как действуют такие фирмы, как твоя? — Зная характер Разинкова, его слабость покрасоваться, выпятить свою персону, надеялся, что он все-таки «расколется». И не ошибся.
— Все гениальное — просто, — попытался отшутиться Разинков, — главное — чтить законы страны, в которой живешь, регулярно платить налоги.
— Нет, я все-таки пойду, — снова попытался я встать. Разинков на сей раз не «заводился». — Слушать твой детский лепет на лужайке мне, честное слово, некогда.
— Сядь, коль пришел! — Сильной рукой хозяин, буквально, вдавил меня в кресло, его интерес к моей персоне разгорался. — Я просто покупаю металл и перепродаю заграничным фирмам. Раньше это называлось спекуляцией, а нынче… предпринимательством. Усек?
— И получаешь хорошие бабки? Ты же не филантроп, ты — человек бизнеса.
— Вполне естественно. — Разинков встал, навис надо мной черной глыбой. — Желаешь, прочту маленькую лекцию о технологии моего бизнеса?
— Желаю.
— Внутри России сбыта металла почти нет. Заводы стоят. Приходится «толкать» прокат и слябы за рубеж. Тут-то и начинается хитрая петрушка. Капиталисты за бугром быстро смекнули, что выгоднее покупать по дешевке металл у России, чем производить самим. У них сейчас в цехах Сталлоне и Шварценегер боевики снимают, а мы… жалкие фраера, на все готовы, лишь бы выжить, лишь бы нашу сталь покупали за гроши. Квоты устанавливают, нормы, цены. Маленькая Словения получает квоты вдвое больше, чем огромная Россия.
Не выдержав, я потянул из кармана блокнот. Рассказ Разинкова становился интересным, но хозяин показал мне огромный кулак. Пришлось спрятать блокнот.
— Пользуются ловкачи бедственным положением России. А тут еще Украина, моя ридна сторона, перебивает нас, еще дешевле продает металл, чтобы выжить. Во, брат писака, когда для капиталистов наступил «золотой век».
— И твоя фирма тут как тут, посредники, помогаете грабить Россию.
— Чушь! Мы заботимся сами о себе, как и все сегодня. Раньше в песнях пели: думай сначала о Родине, а потом о себе, а теперь… Но и у меня хлеб не медом мазан. Без царя в голове вмиг обанкротишься. Проясню мысль: чтобы вывезти металл, нужно давать направо и налево. Берут все: милиция, железная дорога, прокуратура, таможня, но это — цветочки. Металл нужно доставить в порты Калининграда. А это значит, что следует везти его через Прибалтику. Улавливаешь? По глазам вижу, не улавливаешь. Здесь-то и начинается детектив. Во время транзита состава через Прибалтику часть моего груза бесследно исчезает. И это меня не огорчает, наоборот.
Я невольно затаил дыхание. Таинственная завеса, о которой столько слухов, но ничего конкретного. Исчезают, улетучиваются эшелоны с металлом, и Разинкова это радует. Колоссальная афера. А мне… не спугнуть бы хозяина, не переиграть бы.
— Не пыжься, все равно не поймешь наши гениальные ходы. Кстати, ты не задумывался, писака, отчего Эстония, не имея сырьевых запасов, вышла на первое место в мире по продаже цветных и черных металлов? Эх, ты! А еще взялся за сочинение криминальных романов, разве можно делать дело, когда слышишь звон, да не знаешь где он? Откуда взяться металлу в Эстонии?
— Пути Господни и пути криминала неисповедимы! — ушел я от ответа.
— Злословишь, потому, как в нищете живешь. А, тебе не понять! — Разинков улыбнулся своему, затаенному. — Какая увлекательная штука — бизнес! Не нажива, а деловой бизнес. Если не иметь светлой головы, как у меня, погоришь мгновенно, останешься нищим и убогим, но… не у меня, ты, можно сказать, имеешь дело с уникальным изобретателем.
— С патентом?
— У меня, если хочешь знать, есть шесть патентов на изобретения в области прокатки металла, но это сущая чепуха. Слушай сюда! Пункты назначения моих эшелонов с металлом не знает даже главный железнодорожный диспетчер страны, а я знаю, ибо все они зашифрованы личным кодом, изобретенным вашим покорным слугой. Я сначала код придумал, потом еще раз его перекодировал. Хрена с два кто-нибудь сумеет решить эту головоломку.
— А в данный момент знаете, где что происходит?
— Спрашиваешь! Сегодня к пункту назначения спешат по «зеленой улице» два состава с металлом: из родного Старососненска, из украинского Мариуполя. — Разинков улыбнулся пришедшему на ум каламбуру: «зеленая улица» предоставляет зеленый свет с помощью «зеленых бумажек».
— Не хотите поговорить о Блювштейне? — задал я провокационный вопрос.
— Стоит ли? — насторожился Разинков. — Я, например, точно не знаю, кто он таков на самом деле, какова его настоящая фамилия, каков деловой размах и каковы счета в банках. Зато догадываюсь, сколько крупных металлургических заводов у него в кармане, российских и украинских.
Я прекрасно понимал: Разинков «валяет ваньку», не хочет выглядеть лилипутом перед Гулливером.
— Ты, писака, зря ухмыляешься, — строго и укоризненно проговорил Разинков, разгадал ход моих мыслей, — меня, ежели хочешь знать, всегда потрясает размах афер человека, который называет себя Блювштейном, я завидую ему, но… сие есть тайна за семью печатями. Между нами говоря, контрольный пакет акций нашего комбината, считай, у него в кармане.
— Почему же Блювштейн не желает приехать и взглянуть на свое дополнение к богатству?
— Не пускают! — прищурился Разинков, дивясь моей наивности. — Ныне власть имущие не желают ни с кем делиться деньгами, получая миллиарды, они дружно заслоняют российский пирог от посторонних, на словах защищая общенародное достояние. И для Блювштейна сплели густую паутину — не видно ее, а не прорваться. Он нацелился в прошлом году на собрание акционеров, где хотел лично предъявить права на комбинат, но наши верховоды тоже не дураки, они имеют свои интересы в металлургическом бизнесе. Вот и был спущен тайный приказ: «Блювштейна и его компаньонов в Россию не пускать». Как это органам удалось сделать, даже я, Разинков, не представляю. — Разинков замолчал, наверное, не стоило далее раскрывать карты, рассказывать, как всесильный в мире, но малосильный в Российской неразберихе Блювштейн тайно поручил ему быть соглядатаем при комбинате.
Визит этого чертова писателя сорвал поездку на дачу, расстроил его, поняв, что Блювштейн страхует и его с помощью этого гостя. На даче собрались на мужской разговор высокие гости, чьи имена в городе произносят с боязнью и уважением. Знал бы этот писака, что он, Разинков, очень гордится своей феноменальной памятью, ему не требуется обширная картотека. Вся она зашифрована в собрании сочинений Тургенева. В каждом томе, едва ли не в каждой главе надколота булавкой буква, обозначающая человека, состоящего у него на жаловании, все это были чины, ни одного «пустышки», все действующие…
Выпроводив писателя, Разинков подумал, что, наверное, пора и Банатурского занести в картотеку, рядом с банкирами, прокурорами, киллерами Ион решительно внес шифровую запись в свою картотеку Банатурского, да не куда-нибудь, а рядом с самим Мироном Сидельником.…
Телефонный звонок спугнул приятные мысли. Звонок был междугородний. Выслушав невидимого собеседника, Разинков строго приказал: «Третий вариант — в действие!» и повесил трубку…
* * *
Никто кроме Разинкова не ведал, что происходило по третьему варианту.
