И всё-таки Серафима Кобылянская была убийцей — жестокой, беспощадной, умелой. Она, врач, нарушила клятву Гиппократа, и вместо жизни несла людям смерть. В её кафе, как чашку горячего шоколада, можно было заказать чужую болезнь и гибель. Она была не только бандершей, верховодившей в трудном коллективе отвязных мужских особей. Серафима, подобно сицилийскому главарю мафии, отдельных приказом позволяла говорить своим «браткам», и они ей подчинялись.
Атаманша, мозг преступной группировки, генератор интриг и насилия. Непререкаемый авторитет, звериная интуиция и непобедимое обаяние — это всё было при ней. Серафиме невероятно везло, но и пострадала она в итоге так, как другим и не снилось. Если останется жить, будет инвалидом, потому что без нормального пищевода человек обходиться не может.
Она смогла стать лидером в мире, где всех и каждого рвут зубами. А пала жертвой эмоций, свойственных каждой женщине. Но все мужики, даже южане, забывали про её пол, когда нужно было пробить очередное дело, спланировать комбинацию на грани фола.
Простой и симпатичный Иван Илларионович Шлыков породил этого гения зла, которому Артур едва не проиграл по всем статьям. И, похоже, в отличие от многих банд, в этой денежки тратили не только на жратву, выпивку, камешки, тряпки и наркотики. Потом, скорее всего, придётся долго и нудно разбираться, сколько разнообразной собственности висит на каждом из членов группировки, где стоит недвижимость и куда запрятана движимость.
На несовершеннолетних детей Серафима переписывать имущество вряд ли станет, законного мужа у неё нет, равно как и матери. Со Шлыковым, скорее всего, она эту тему обсудить не успела. Сима не подозревала, что провал так близок, и потому не хотела беспокоить честного отца.
Кормилица ответит за всё, если выживет, думал Артур; он прикуривал уже пятую сигарету. Несмотря на чистосердечное признание, на раскаяние, тяжкий недуг и наличие двоих детей она получит срок. Серафима прекрасно понимала, что делала, когда наводила террор не непокорных, на тех, кто пытался препятствовать её деятельности в сфере интим-сервиса. Женские приказы, потрясающие своей жестокостью, не отменят ни рассудок, ни страх, ни жалость. И Антон Кобылянский должен был понимать, что ТАКАЯ жена никогда не смирится с потерей.
Муж просто обязан был всецело принадлежать ей, либо не принадлежать уже никому. Антон погиб, потому что не понял этого. Полученные в Сеченовке знания Симочка Шлыкова применяла так, как считала наиболее выгодным для себя в сложившейся ситуации. Она стала Доктором-Смертью. Искупить грехи ей довелось именно в стенах самой знаменитой клиники Москвы…
Артур выбросил в урну окурок, повернулся и пошёл в коридор. Едва не столкнулся с врачами, которые приехали на «скорой» вместе с недостреленным в разборке «братком». Люда уже бежала ему навстречу, и по её лицу Тураев видел, что всё, кажется, обошлось.
— Куда вы так надолго пропали? Ищу вас по всем коридорам, а мне уже скоро сменяться!
Людочка обиженно надула розовые перламутровые губки, а у Тураева не хватило сил на то, чтобы извиниться за причинённые неудобства. Он стоял, опустив голову, и никак не мог взглянуть на сестричку.
— Всё закончилось полчаса назад. Я папе и дочке сказала, что резекция прошла успешно. Скоро к ним спустится доктор и всё объяснит, как положено. Машенька плачет, хочет маму увидеть хоть на секундочку, но ведь никак нельзя! Тем более что ей другую операцию делают сейчас, на шее. Нужно вывести из желудка трубочку, через которую больная будет некоторое время пить и кушать. Потом ей вошьют трансплантат — фрагмент толстого кишечника. К сожалению, очень поздно её привезли — пищевод было уже не спасти. Начался сепсис. Ещё немного — и никто бы не смог помочь. Но в данный момент доктора делают всё, что возможно, и даже больше. Введут антибиотики и посмотрят, что получится. Там работы ещё часа на два, но вряд ли произойдут какие-то существенные изменения. После Нового года пусть родственники ещё раз подъедут, и тогда уже можно будет делать прогнозы. А пока вот так дела обстоят…
— Людочка, вы — прелесть!
Артур неожиданно для себя взял пахнущую лекарствами руку сестрички и поцеловал её. Люда покраснела под румянами, но руку не отняла и не запротестовала. Этой милой, тщательно причёсанной даже на дежурстве блондиночке, лучше не знать о том, что милицейский майор спасал умирающую женщину для суда. Пусть думает, что на свете ещё есть место подлинным чувствам. И вспоминает потом, как оперативник полночи курил на морозе, переживал за совершенно чужую тётку по фамилии Кобылянская…
Артур прошёл назад по коридору, перевёл дух и только сейчас взглянул на часы. Восемь утра. Люди уже начинают праздновать наступление двухтысячного года, и поток раненых будет только возрастать. Тураев посмотрел на снующих мимо медиков и стонущих больных добродушно, расслабленно, как человек, до конца выполнивший свой долг. Свою клятву, что дал полтора месяца назад, в день рождения.
Банда Гаджиева-Кобылянской прекратила своё существование ещё в девяносто девятом, в кровавом и безжалостном двадцатом веке. Веку этому оставалось жить ровно год. Хотелось верить в то, что дальше всё будет по-другому, но почему-то не верилось…
А теперь можно вспомнить и о себе — о недавно перенесённом гриппе, о стремительно приближающейся новогодней ночи, которую нужно с кем-то провести, потому что готовить всё дома уже нет времени. Но к матери ехать — себе дороже, особенно после её вчерашних и сегодняшних страданий.
Слушать всю ночь нотации отчима и при этом фальшиво улыбаться не было ни сил, ни желания. Лучше было бы встретиться с отцом и поговорить с ним. Но сейчас звонить рано, лучше подождать часика два и попросить о встрече, потому что уже невероятно долго они не оставались наедине — без дяди, сводных брата и сестры, без прочих родственников с той или иной стороны.
Но когда Тураев увидел сидящих на диванчике Шлыкова с Машей, решил не оставлять их одних и неслышно подошёл. Нужно всё-таки проявить терпение и дождаться окончания операции. Необходимо переговорить с хирургом, потому что деревенский старик и девочка-подросток вряд ли сумеют что-нибудь понять, особенно после страшной бессонной ночи.
А после того, как Серафиму отвезут в реанимационную палату, и хирурги отправятся в протокольную комнату записывать ход операции, Артур должен будет подъехать на Петровку и доложить о вчерашней незапланированной командировке в область. Он обязан предъявить начальству протокол допроса Кобылянской, вернее, не допроса даже, а монолога, исповеди, на которую ещё совсем недавно трудно было рассчитывать. Тураев добился того, чего хотел, и именно со второго раза. Теперь делом этой группировки пусть занимаются другие.
— Люда всё вам сказала? — Тураев сел, как и прежде, рядом со Шлыковым. — Часа два ещё придётся подождать, а потом определяться. Я могу отвезти вас на проспект Вернадского, в квартиру Серафимы. Встретите там Новый год в комфорте. Устраивает такой вариант? — Артур с трудом сдерживал зевоту.
Между прочим, он подумал, что можно вечером просто завалиться спать и тем самым сделать себе царский подарок.
— Да нет, мил человек. Мы уж в свою деревню поедем. — Иван Илларионович пожевал губами и хлопнул себя по колену широкой шершавой ладонью. — Скотина там брошена, птица. Корова не доена, собака и кот голодные. Опять же печку топить надо, и в баньку не успеем уже. Так что дождёмся мы с Марийкой, когда Симку со стола снимут, да и тронемся потихоньку. Мужики обещали в полдень сюда автобус подогнать. А там уж я на «Ниве» своей в Никольский монастырь за Ванюшкой съезжу. Из Москвы телеграмму Тольке в Красноярск отобью. Они с Аней, снохой моей, ещё месяц назад в гости собирались. Брат покуда не знает, что приключилось с Серафимой. А ведь они вместе росли и дружили очень…
Артур шёл по Петровке к Пассажу, плохо соображая, куда и зачем спешит. Плотная, возбуждённая, праздничная толпа крутила его, как щепку в бурном потоке. А он никак не мог понять, о чём так громко и радостно говорят люди. Некоторые обнимались и целовались у всех на виду, и Тураев чувствовал, что улица уже стала другой.
Огни, витрины, ёлки, гирлянды сбивали с мысли. Тураев поморщился, сунул руку во внутренний карман дублёнки и нащупал там три копии показаний Кобылянской, только что отснятые на ксероксе. Одну он вручит Арнольду — или сегодня вечером, или завтра утром. А брат расскажет обо всём Анжеле Субоч, когда та после лечения вернётся из-за границы.
Опаснейшую банду удалось ликвидировать всего за три месяца малыми силами, благодаря лишь умелой работе с «источниками». Да ещё и взяли их без единого выстрела, не пролив ни капли крови. Но Тураев знал, что шальное везение всегда кратковременно, а Фортуна переменчива. Вполне возможно, что следующие дела потребуют куда больше жертв, а поработать придётся не только головой и ногами.
