Роджер Рэдклифф стоял, выпрямив спину, и молчал.
—А вам известно, почему он не вернулся, мистер Рэдклифф? — спросил я.
И снова ответом было молчание.
—Он не вернулся потому, что, как показывает заключение, выданное южноафриканским министерством, утонул на пляже в Пхукете во время Великого азиатского цунами. Я прав?
Рэдклифф молчал.
—А вам, мистер Рэдклифф, известно, когда имел место этот ужасный природный катаклизм? Великое азиатское пунами?
Рэдклифф лишь отрицательно помотал головой и уставился в пол.
—Это ужасное событие также известно под названием Цунами Дня рождественских подарков1, не так ли, мистер Рэдклифф? — спросил я. — Поскольку произошло это двадцать шестого декабря, верно? (День рождественских подарков — второй день Рождества, 26 декабря, когда принято ходить в гости и дарить подарки друзьям и близким.) Он не ответил.
И я продолжил:
—А это, в свою очередь, означает, что раз Жак ван Ренсбург утонул в Таиланде двадцать шестого декабря 2004 года, то снимок этот был сделан до Рождества в том же году. Что опять же, в свою очередь, означает, что, вопреки данным заявки, поданной вами в «Уэзербис», дата рождения Перешейка указана неверно. На самом деле родился он до первого января 2005 года, а стало быть, официально являлся четырехлеткой, когда выиграл приз «Две тысячи гиней», а затем и Дерби. Четырехлеткой, а вовсе не трехлеткой, как того требуют правила этих скачек. Не так ли?..
В зале, казалось, целую вечность царила тишина, нарушаемая лишь скрипом авторучек по бумаге из ложи, где судорожно строчила пресса, да тихого всхлипывания Деборы Рэдклифф.
Судья не сводил пронзительного взгляда с Роджера Рэдклиффа, который стоял на трибуне для свидетелей и молчал. Стоял, понуро опустив голову, и вся его самоуверенность куда-то испарилась.
—Ну?.. — сказал ему судья. — Свидетель, отвечайте на вопрос. Был ли жеребец Перешеек четырехлеткой, когда бежал в Эпсоме?
Рэдклифф немного приподнял голову.
—Я отказываюсь отвечать. На том основании, что имею полное право не давать показаний против самого себя.
Он, можно считать, практически сознался. Но я с ним еще не закончил.
—Мистер Рэдклифф, — сказал я. — Это вы убили Милли Барлоу?
Тут он резко вскинул голову, взглянул прямо на меня.
—Нет, — ответил он, но особой убедительности в голосе не было.
Я продолжал давить:
— Вы убили Милли Барлоу потому, что она шантажировала вас, узнав, что Перешеек выиграл Дерби?
— Нет, — повторил он.
— А потом вы убили Скота Барлоу за то, что тот последовал примеру умершей сестры и тоже начал вас шантажировать?
— Нет, — снова сказал он.
— Или это сделал ваш крестный сын, Джулиан Трент? Скорее всего, именно он совершил второе убийство по вашему приказу, в благодарность за то, что вы запугали вот этих ни в чем не повинных людей с целью, чтоб Трента выпустили из тюрьмы, так или нет? — И я указал на сидевших позади меня Джозефа Хьюза и Джорджа Барнета.
Тут у Рэдклиффа окончательно сдали нервы.
—Ты, жалкий ублюдок! — крикнул он мне. — Урод, ничтожество, мать твою! Я и тебя тоже прикончу!
И он сошел с трибуны и успел сделать два шага ко мне, но тут его окружили судебные приставы, охранники и полицейские.
Судья застучал молотком, в зале довольно быстро установилась тишина.
—Защита больше вопросов не имеет, ваша честь, — сказал я и сел.
Да сам Перри Мейсон мог бы мной гордиться!..
Судья объявил перерыв на ленч. Роджера Рэдклиффа арестовал инспектор Макнил. Арестованного предупредили, что он имеет право хранить молчание, но совет этот несколько запоздал. И вот человека, которого я прозвал «Шепотком», наконец вывели из зала, причем он непрестанно выкрикивал оскорбления и непристойности в мой адрес.
Лощеный обвинитель, королевский адвокат, подошел ко мне и крепко пожал руку.
— Поздравляю, отличная работа, — вполне искренне заметил он. — Нечасто видишь такое в английском суде.
— Спасибо, — сказал я. — Вообще-то я рассчитывал добиться приостановки дела, а потом и оправдания.
— Тут все решает судья, старина, — сказал он. — Лично я жду инструкций от Прокурорской службы Короны, но не думаю, что они будут возражать. Услышав все это, присяжные ни за что бы не признали Митчелла виновным. — Он усмехнулся. — Нет, давненько я не получал такого удовольствия. Даже не расстроился, что проиграл дело.
Элеонор подошла сзади, обняла меня за плечи.
—Ты был великолепен, — сказала она. — Просто супер!
Я обернулся, улыбнулся ей. Позади стояли Джозеф Хыоз и Джордж Барнет и так и сияли от радости.
— Рад, если помог вернуть вам самоуважение, — сказал я. — Уверен: если б вас не было в зале, он бы так просто не раскололся. Или вообще бы выкрутился.
Даже услышав о такой возможности, они не перестали улыбаться, а потом каждый крепко пожал мне руку. Вряд ли, подумал я, Джозефу Хьюзу удастся вернуться на прежнюю работу в ПСК, но он человек молодой и умный. И я был уверен, что теперь, в отсутствие страха, висевшего над ним на протяжении последних пятнадцати месяцев, они с Бриджит и Рори будут в полном порядке.
—А не выпить ли нам кофейку, господа? — предложил я.
Мы уже выходили из суда, когда я лицом к лицу столкнулся с родителями Скота Барлоу. Мистер Барлоу-старший был мужчиной крупным. Он преградил мне путь к двери и теперь стоял неподвижно и молча, глядя на меня сверху вниз. Я никак не мог понять, доволен он исходом дела или нет. Он только что узнал всю правду о том, кто убил его детей и за что; но он же узнал и другое —– оба они были шантажистами. Возможно, этот человек предпочел бы, чтоб Стива Митчелла признали убийцей его сына и упекли за решетку. И на том бы дело и закончилось. Теперь же его ждал еще один судебный процесс, и вместе с ним — новые неприятные открытия.
Он стоял и смотрел на меня, и я тоже стоял перед ним и смотрел ему прямо в глаза. А потом он вдруг кивнул — всего лишь раз, — подвинулся и дал мне пройти.
И вот мы с Элеонор, Джозефом, Джорджем, Брюсом и Никки разместились за столом в небольшом кафетерии самообслуживания, прилегавшем к основному зданию суда, налили себе кофе из автомата в пластиковые стаканчики и подняли тост за нашу победу.
— Но почему это было так важно? — спросил Брюс.
— Что важно? — не понял его я.
— Возраст лошади, — сказал он. — Что с того, что лошадь была годом старше и потому ей не полагалось бежать в Дерби? Я понимаю, это обман, нарушение правил и все такое прочее, но разве стоит из-за этого убивать? Это всего лишь скачки.
— Вот что, Брюс, — ответил я. — Может, «это всего лишь скачки», как ты изволил выразиться, но на самом деле скачки — это большой бизнес. И тот жеребец, Перешеек, был продан на конезавод за целых шестьдесят миллионов долларов. Цена была бы значительно ниже, если б он не выиграл Дерби.
Брови у него полезли вверх от изумления.
— Именно потому, что он выиграл как трехлетка скачки, где участвовали трехлетки, он и стоил этих огромных денег. Три года — возраст для лошади небольшой, но только лошадям этого возраста разрешается участвовать в классических скачках в Англии, ну и еще в скачках под названием «Тройная корона» в Америке.
— Я и понятия не имел, — пробормотал Брюс.
— На Перешейка было выписано шестьдесят акций, в равных долях, — продолжил я. — Это означает, что каждый из владельцев этих акций вправе продать свою долю. Рэдклифф сказал, что оставил себе две, стало быть, остальным держателям осталось ровно пятьдесят восемь долей, и каждый из них выплатил Рэдклиффу по миллиону долларов за свою долю. Подозреваю, что вскоре большинство этих владельцев потребуют свои денежки назад. Готов побиться об заклад, это чревато целым букетом судебных исков. Так что положение у него — хуже некуда.
— Но почему Рэдклифф не указал правильный возраст лошади и не выставил ее на скачки годом раньше? — спросил Джозеф.
— Большинство скаковых лошадей появляется на свет между первым февраля и концом апреля, ну и еще в середине мая, — ответил я. — Беременность у лошади длится одиннадцать месяцев, кобыл следует спаривать с жеребцами в определенное время. И трюк состоит с том, чтоб жеребенок как можно раньше появился на свет после наступления нового года, чтоб они были старше, хотя официально признавались годом моложе. В случае с Перешейком тут произошла или же какая-то путаница с датой покрытия кобылы, или, скорее всего, он просто родился недели на две раньше срока, так ведь и у людей случается. И Рэдклифф, должно быть, решил сохранить тайну о его рождении до наступления января. Если бы он зарегистрировал Перешейка по всем правилам, в декабре, тогда официально жеребенка признали бы годовалым, пусть на самом деле ему и месяца еще не исполнилось. И тогда бы у него отсутствовало преимущество перед другими скакунами, рождавшимися на протяжении почти всего года до него, но зарегистрированными как его ровесники, одногодки. Нет, конечно, он все равно бы был хорошим скакуном, но не выдающимся. Не тянул бы на шестьдесят миллионов долларов. Уже не говоря о призовых, которые получал Рэдклифф, выставляя его на все эти скачки. Одна только победа в Дерби в Эпсоме стоит свыше семисот тысяч фунтов, а победа в классических скачках на «Кубок производителей» — свыше пяти миллионов долларов. — Все эти цифры я узнал из Интернета. — Так что скандал грозил разразиться нешуточный.
