УВД располагалось в хорошо сохранившемся доме старинной постройки. Кабинет генерала был на втором этаже. Сопровождавший московских гостей мужчина распахнул дверь в приемную и исчез. Молодцеватый, строевой выправки капитан вышел из-за стола, бодро сказал:
— Здравствуйте, с благополучным прибытием, — и открыл двойные деревянные двери, которые любят все начальники высокого уровня.
— Станислав, подожди меня с ребятами, думаю, я не задержусь. — Гуров кивнул капитану, прошел в кабинет.
Таких кабинетов в России не счесть, все они оборудованы на один манер, описывать их — дело скучное. С одной стороны полки с книгами, раньше здесь были обязательными полные собрания сочинений В. И. Ленина и И. В. Сталина, которые никто из хозяев кабинета никогда не открывал. Противоположная стена, как правило, окна с тяжелыми портьерами, вдоль которых тянется полированный стол для совещаний. Рабочий стол начальника расположен у дальней от двери стены, напротив стола два кресла для гостей, если их является больше, хозяин перемещается за стол для совещаний. Ну, обязательный столик с телефонами, чем аппаратов больше, тем начальник главнее. На стене портрет правящего ныне вождя.
— Лев Иванович, приветствую! — сказал громко генерал, вышел из-за стола, протянул руку. — Надеюсь, узнал.
— Привет, Володя. — Гуров радостно пожал руку хозяина. — Чего же тебя не узнать? Щеки чуть раздались, волосы слегка поредели да поседели, а так нормальный опер, как и четверть века назад.
— Ты, Лев Иванович, про годы не говори. — Генерал обнял Гурова за плечи, усадил в кресло, сам сел напротив, а не вернулся за стол. — А где твоя команда?
— Ребята в приемной. Орлов мне не сказал, хитрюга, что парадом командуешь ты.
— Командую! — Генерал выдвинул из-под своего стола широкую доску с откидной ножкой, получился столик, поставил на него пепельницу. — Кури, если не бросил. Когда и кем менты командовали? Обслуга властей, не более. Ты, Лев Иванович, молодец, что один зашел, поговорим, как в старину, откровенно.
Двадцать с лишним лет назад они вместе работали в МУРе, служили в разных отделах, близкими приятелями никогда не были, скорее наоборот, принадлежали к различным группировкам, которые непременно образуются в большом коллективе. Нынешний генерал, оперативник не без способностей, всегда держался основного течения, его любили кадровики и партийные функционеры. Гуров плавал сам по себе, если бы не был любимчиком тогдашнего, ныне покойного, генерала Турилина, молодого ершистого опера схарчили бы без соли.
Гуров все отлично помнил, однако согласно кивнул и сказал:
— Ясное дело, господин генерал, какие могут быть секреты между такими старыми друзьями? — Он улыбнулся и твердо решил, что ни слова правды начальнику главка не скажет.
— Когда Петр Николаевич сообщил, что ты прилетаешь, я, честно сказать, слегка испугался. Сейчас вижу, ты почти не изменился, старого друга не подведешь.
— А зачем мне? — Гуров, копируя Станислава Крячко, простовато улыбнулся и нагло посмотрел хозяину в глаза. — Да и в чем я могу тебя подвести?
— Тогда не крути, скажи как на духу, зачем вы прибыли? — Генерал вызвал капитана, весело сказал: — Ты там угости ребят, нам дай по чашке кофе и сам понимаешь чего.
— Так точно! — Капитан щелкнул каблуками и выскользнул из кабинета.
— Хорошо быть генералом? — улыбнулся Гуров.
— С одной стороны, с другой — хлопотно, уж больно многим надо угодить. — Хозяин рассмеялся. — А ты, Лев Иванович, служишь у давнишнего друга и даже не начальник отдела. Почему?
— Хлопоты не люблю, угождать не научился. — Гуров замолчал, так как в кабинет вернулся капитан, расставил на столе для совещаний кофейник, чашки, рюмки, бутылку коньяку и блюдо с бутербродами.
Генерал и Гуров пересели, хозяин наполнил рюмки, налил кофе, подмигнул:
— Ну, будем! За встречу, Лев Иванович!
Гуров пригубил из рюмки, взял чашку с кофе, сказал:
— Извини, Володя, я не генерал, у меня служба.
— Понимаю. — Генерал посмотрел на часы. — Сам прибывает только через два часа. Так зачем вы прибыли?
— А что, Орлов не сказал? — Гуров удивился. — Обыкновенная ментовская перестраховка. Розыск по негласным каналам получил сообщение, что в вашей области, точное место неизвестно, собирается уголовный общак. Данные непроверенные, кургузые, якобы должны прибыть серьезные авторитеты. Ты старый оперативник, понимаешь, с нашими агентурками в верха не пойдешь, серьезной справки не составишь. Наша клиентура, известно, ни на какие покушения не способна, но стрельбу между собой может начать в самом неподходящем месте. Дали мне трех старых оперов, которые немногих среди авторитетов в лицо знают. Мы и прилетели, будем Президента сопровождать, в стороне, конечно, в первом ряду встанут волкодавы из охраны. А мы так, среди любопытных подсуетимся, может, знакомое лицо мелькнет.
— Значит, правду не скажешь, — утвердительно, с некоторой печалью произнес генерал. — Вы с Орловым старые сыщики, легенду сочинили правдоподобную. Но ведь я тоже в розыске пахал. Гуров, Гуров, всегда ты считал себя умнее всех. Каждый опытный опер знает, что, не дай бог, пути воровских авторитетов и пути властей пересекутся, первые тотчас с дороги уйдут. Они же не дураки, знают, что в городе, где должен остановиться Сам, за двое суток на улице серьезному вору и появиться нельзя. Авторитеты сегодня наш город за сто верст стороной обойдут. Им надо с крутыми властями сталкиваться?
— Не надо, — согласился Гуров.
— И ты это знаешь не хуже, а лучше меня, Лев Иванович. Значит, правду не скажешь. — Генерал отставил бутылку.
— Дай мне машину с водителем и маршрут движения Президента, когда, с кем встречается, — сказал Гуров.
— А если не дам? Ты мне лепишь горбатого, я тебя за информацией могу в ФСБ отослать. Они тебя не знают, даже разговаривать не станут.
— Скажешь, куда ты денешься? — Гуров закурил. — Ты, Володя, мужик разумный и осторожный, потому у тебя на штанах и лампасы. Если, не дай бог, что случится, пукнет кто невзначай, а я рапортом доложу, что начальник областного управления мне в помощи отказал, с твоих штанов лампасы сдернут, а самого без выходного пособия…
— Ладно, Лев Иванович, пошутил неудачно, а ты цепляешься, — перебил генерал. — Все ты, конечно, получишь: и маршруты движения машин, и места выхода Президента к народу.
Игорь Смирнов чувствовал себя прилично, голова не болела. Семен Петрович еще перед вылетом дал парню три таблетки, велел принимать через каждый час. Кроме того, Фокин подарил парнишке широкий тяжелый пояс, который рекомендовал надеть под рубашку, объяснил, что в поясе находится специальное устройство, оказывающее воздействие на спинной мозг и способствующее снижению внутричерепного давления.
Игорь послушно, еще в Москве, надел пояс, принял таблетку. Парень ощутил в пояснице легкое, приятное щекотание, вскоре в голове прояснилось, боль отступила. Правда, пояс был тяжеловат, но Игорь, почувствовав облегчение, о некотором неудобстве тотчас забыл и впервые после контузии почувствовал себя почти здоровым.
— Последнее слово медицины, — пояснил Фокин. — Изготовлено в Америке, стоит сумасшедшие деньги, мне случайно досталось бесплатно.
— Не знаю, как благодарить, — растерянно произнес Игорь.
Разговаривали они на конспиративной квартире Фокина, где переночевали после побега переодетого в женское платье Игоря из собственного дома.
— Ты себя прилично чувствуешь, может, забудешь о своей навязчивой идее? — спросил Фокин, бросив на Игоря испытующий взгляд.
Перед глазами парня поплыл туман, появился и пропал экран телевизора, толстый палец и самодовольная усмешка Президента. Игорь провел ладонью по лицу, взглянул на Фокина и твердо ответил:
— Жизни своей не пожалею.
— Жизнь, Игорек, нужно беречь. — Фокин похлопал солдата по плечу. — Если ты от своей идеи не отказываешься, садись за стол, пиши Президенту письмо. Через день-два тебе помогут передать письмо лично в руки Верховного Главнокомандующего.
— И все? — Игорь глянул возмущенно. — За погибших товарищей, за свою изувеченную жизнь? Будет он читать, не будет — безразлично, слова, они и есть слова.
Фокин положил на стол два листа чистой бумаги, ручку и конверт.
— Каждый солдат выполняет свой маневр. Твоя задача — передать письмо лично в руки Президенту.
Игорь недовольно скривился, но послушно сел за стол, подвинул ближе бумагу, взял ручку, спросил:
— И чего писать?
— Правду, как есть, так и пиши. Как воевал, как вас накрыли свои снаряды, как под Грозным убили твою мать, — ответил Фокин. — О госпитале, о своей контузии, о пенсии, которую тебе назначили по инвалидности.
— Да ему десятки тысяч таких писем пишут. Что толку?
