Никита обратил внимание, что кладбище чем-то отличается от некрополя, хотел было об этом подумать, но решил не отвлекаться. Если он даже и поймет что-то, что это ему даст? Но Светлана заставила его думать в этом направлении.
— Послушай, тебя не поражает разительный контраст?
— Что?
— Между тем, что мы видели, и тем, что видим. Там благолепие, в некрополе, и, главное, неподвижность, а здесь теснота, как в трамвае, правда?
— Правда, — честно согласился Никита, хотя ему не показалось, что он понял, о чем идет речь. Людей на кладбище было совсем немного. Вон за деревьями кто-то мелькает, больше никого.
— Даже после смерти продолжается суета.
— Н-да.
— Людей слишком много. Слишком много людей. Это основная идея моего папы. Немного безумная, может быть, даже не немного, но идея, правда?
— Конечно.
Кладбище резко шло под уклон, торопливо спускаясь к шумящей внизу речке. Приходилось петлять по узким тропкам, протискиваться между почти слипшимися оградами. Получалось нечто похожее на адский слалом. Услышав слово «папа», Никита на мгновение потерял бдительность и поскользнулся на стопке кленовых листьев. Ловя равновесие, он схватился за ограду и разодрал ладонь ржавой железкой.
Хлынула кровища.
— Платок, — крикнула Светлана при виде этого зрелища. Глаза у нее блестели. Она извлекла из кармана что-то скомканное и розовое.
— Нет, — сказал Никита и вытащил здоровой во всех отношениях рукой свой платок, белоснежный, благоухающий стерильностью.
— Лучше моим.
— Пожалуй.
Светлана спрятала свою тряпицу и осторожно взялась пальцами за носительницу раны. Кровь капала.
— Нужна дезинфекция, — заявила учительница, к чему-то примериваясь прищуренным глазом.
— Мне говорили, что достаточно помочиться на рану.
— Да?! Ну и как, ты себе представляешь, я буду все это проделывать, а?
— Не понял.
Светлана вздохнула.
— Пытаюсь шутить. Мы не будем мочиться, мы пойдем другим путем.
И она припала к ране губами.
Никита внимательно и сочувственно рассматривал чисто промытые волосы на затылке сестры и пытался понять, приятно ли ему действие ее губ и языка, и понять не мог.
— Ну вот и все, — облизываясь, сказала Светлана, — теперь мы с тобой одной крови, ты и я.
— Согласен.
— Давай платок.
Сделав все, что нужно, она объявила:
— Теперь ее подними, чтобы кровь не приливала. И пошли дальше.
Без дополнительных приключений они спустились к широкому мутному ручью.
— Как эта речка называется? — спросил Никита с занесенною рукой.
— Ты уж совсем, спроси тогда, как называется это бревно или эта автопокрышка. Никак, просто они помогут нам перебраться на другой берег.
Никита сосредоточенно кивнул.
— Однако как тебя проняло московское краеведение. Я специально для тебя отыщу название этой клоаки.
— Спасибо.
— Что спасибо? Нам на тот берег. Может, на ручках меня отнесешь, или за рану опасаешься?
— Нет, — Никита серьезно покачал головой, — я могу оступиться, если понесу тебя, и мы оба свалимся в грязную воду.
— Прагматик. Ладно, давай будем прыгать.
Они благополучно, с бревна на валун, с валуна на камеру, форсировали ручей и начали подниматься вверх по узкой тропке меж высохших репейников к высокой стене из цементных щитов.
— Мы сильно сократили путь?
— А ты устал?
— Нет. Я устаю очень редко.
— Очень ценное в мужчине качество, — засмеялась Светлана, — нам теперь туда, уже совсем близко.
Пройдя метров пятьдесят вдоль стены, они оказались возле отверстия, стыдливо и ненадежно прикрытого досками.
— Нам сюда?
— Сюда.
— А к кому мы идем, Света?
— Как к кому? Разве я не сказала? К моему отцу.
— Руслик, хочешь я тебя развлеку?
Они сидели в полупустом поезде пригородной электрички. Руслан глядел в темнеющее окно на вечерние, а поэтому особенно печальные пригороды.
Денис возился со своей записной книжкой. Пробегал туда и обратно по ее страницам, что-то отчеркивал, помечал. Для него блокнот был куда занимательнее пейзажа.
— Руслик, а Руслик.
— Отстань.
— Смотри, это называется занимательная статистика.
— Что это? — спросил грустящий, бросив взгляд на испещренные страницы.
— Сводная таблица.
— Не хочу. Скучно.
— Может быть, даже тошно?
— Может быть.
Денис захихикал.
— Понимаешь, я подсчитал не только количество, простое количество собак, которых, вернее, от которых мы освободили наш родной мегаполис, но и то, каких именно пород были эти отвратные твари.
Руслан оторвался, более-менее, от созерцания печальных окраин.
— Что там у тебя?
Денис прижал блокнот внутренностями к груди.
— Погоди, нечестно, если ты бесплатно воспользуешься плодами моей умственной работы.
Руслан потянулся к нагрудному карману джинсовой куртки.
— Сколько?
— Дурак! Не в этом смысле. Я тебя развлеку и хочу, чтобы ты взамен развлек меня.
— Тебе что, станцевать?
— Этого, пожалуйста, не надо, я видел, как ты танцуешь, поэтому — не надо. Я другое имел в виду.
— Так объясни.
— Чего тут объяснять, просто отвечай на вопросы. К примеру и для начала угадай, какой породы собачек мы умертвили больше всего.
Руслан отвернулся к окну, но было видно, что он думает над ответом.
— Давай, Руслик, давай. Задание не самое сложное. Ты всех их видел в прорези своего прицела. Напрягись, сопоставь, какие очертания маячили перед твоим глазом чаще всего. Мы проверим, был ли ты холодным исполнителем, или в твоем сердце отзывался скорбным ударом каждый точный выстрел, убийственно точный выстрел.
— По-моему, больше всего было доберманов.
Денис хлопнул книжицею по колену.
— Почти угадал.
— Почти?
— Да. Но ты не должен себя винить, твоей ошибке есть объяснение. В моем вопросе был подвох. Больше всего мы устранили зверей лишенных породы — семнадцать. Дворняг, метисов и прочих уродов. Очертания этого раздела размыты, это скопище и не воспринимается как что-то цельное. Сюда мы могли отнести и тех псов, чью породу мы просто не смогли распознать, понятно?
— А доберманы?
— Доберманы — порода, наоборот, с очень отчетливыми внешними очертаниями, ни с кем не спутаешь.
— И сколько мы их?
— Девять штук, или, если угодно, особей. Но доберманы и доберманши у нас не единоличные лидеры. Вместе с ними делят первое место ризики. Тоже девяточка. Пять немецких овчарок, пять южнорусских, пять колли, четыре бультерьера, четыре водолаза, три лица кавказской национальности, две таксы, один скотчик, одна болонка. Да их целая куча — пород, представленных одним экземпляром. Есть тут и экзотические бладгаунды, мастино неаполитано, шарпеи, чау-чау. Но это в основном приобретения последнего этапа, так сказать, поступления с ярмарки тщеславия.
— Ты говоришь приобретения, поступления, а ведь их нет в живых. Как, наверно, и того милиционера, которому я попал в ногу.
— Брось, я же тебе сказал — жив он, жив. Поболел немного и все теперь в порядке. Ты вспомни его, в нем весу было килограмм сто двадцать, а доза была рассчитана максимум на сорокакилограммовую животину.
— Что-то я тебе не верю.
— Как хочешь, Руслик.
Руслан снова отвернулся к окну.
— Постой, постой, опрос не окончен, зайдем теперь к этой таблице сводной с другой стороны. Так, назови мне три породы, которых нет в списке.
— Три?
— Две, четыре, все равно.
— Кокер-спаниелей нет.
— Браво, Руслик, а еще?
— Ну, пуделей нет.
— И это правильно, нет их, ни карликовых, ни королевских. Пока ты думаешь, я впишу от себя миттельшнауцеров, афганских и прочих борзых, о чем это говорит?
— Что?
— Как что? Набор статистических выкладок. Давай проанализируем. У меня все внутри так и вздрагивает, как это оказывается интересно анализировать. И обобщать. Может быть, сейчас у тебя на глазах происходит рождение социолога, а ты скулишь в окно, Руслик.
— Я не скулю.
— Ну, воешь. Так, объективности ради, надо заметить, что данных у нас недостаточно, чтобы наши выводы выдавать за глубоко научные и очень уж обоснованные. Думаю, не один год нужно посвятить сбору материалов, прежде чем у нас появится такое право. Но вместе с тем не будем устраивать самоубийство скромностью. И на всего лишь одной сотне собачьих трупов можно кое-что построить.
Напарник криво и мрачно ухмыльнулся.
Денис не заметил этого, а если бы заметил, не обратил бы внимания.
— Для начала следует заметить, что реальная картина не полностью совпадает с обывательскими, донаучными представлениями об относительной вредности той или иной собачьей породы. Вот, скажем, если бы меня до начала операции спросили, каких можно ждать результатов, я бы сказал, что среди антилидеров окажутся не доберманы и ризеншнауцеры, а ротвейлеры, бультерьеры и боксеры. У нас же в списке всего один боксер, а ротвейлеров может не оказаться ни одного, если этот журналист из Сокольников все-таки откажется от заказа.
