Но, после этой встречи в душу все чаще и чаще черной крысой закрадывалось сомнение, а вместе с ним и злодейка зависть. Левше нелегко было признаться самому себе, что он все-таки завидовал этому замухрышке и неудачнику Стефу. Прежде всего, завидовал его таланту художника. Во-вторых, испытывал чувство щемящей зависти к его безусловному аристократизму. А самое главное, не мог простить Стефану Радзевиллу его молодости, неистребимого оптимизма и всепобеждающего тяготенья к женской красоте, которые у него самого, к глубокому сожаленью, давно шли на убыль, и бесследно исчезали, как звук.
Спустя год до Левши дошли слухи, что тонкого ценителя женской красоты Стефана Радзевилла застрелили кавказские торговцы наркотиками с Черемушкинского рынка. Он с непростительной халатностью отнесся к предложению Левши перевезти в Москву сахарную центрифугу и поставить Альбину на реализацию. Видимо, подозревал, что где-то на вернисаже найдутся покупатели, у которых денег гораздо больше, чем у него и нет аллергии на сладкое и, вместе с сахарной ватой могут перекупить и самую княгиню Карамель. Неугомонный Стеф все-таки поехал в Таджикистан за ядами, где был в своем репертуаре. На ходу переключившись, он привез в Москву партию афганского героина, но не смог дать ему лад.
«Плавильшик плавил напрасно. Ибо злые не отделились. Они живут среди нас», – всплыли в памяти когда-то услышанные слова. – Все закономерно. Стеф откусил кусок, который не смог проглотить и подавился. Герыч шуток не любит» – подумал Левша.
«Как только люди научились добывать из мака опий-сырец, лукавый поселился в каждой маковой головке. И тому, кто пытается его перехитрить, остается только проклясть свой день рождения и умереть. Нечистый дает правой рукой, а левой отбирает. И, вместе с тем, отнимает душу и жизнь. Кто, в любой роли, приблизится к наркотикам на расстояние вытянутой руки, тот вступает в сделку с нечистой силой, и, какой бы радужной не казалась перспектива, итог будет печальный».
Если смысл этого абзаца дойдет до сознания хотя бы одного человека, из тех кому это необходимо, то, может быть, Господь простит автору часть его грехов.
Проводив Эстебана в последний путь, Карамель недолго оставалась в одиночестве. Возвращаться в далекое Высокополье очень не хотелось и она, познакомившись на очередной выставке с престарелым сенегальским торговцем картинами, вышла за него замуж и уехала в те далекие края, куда не успел довезти, но о которых ей так красочно и поэтично рассказывал неисправимый идеалист и романтик преступного мира Стефан Радзевилл. Туда, где всегда тепло, где круглый год цветет папоротник, стрекочут цикады и розовые фламинго стоят на берегу озера на одной ноге, а босоногие бедуины и берберы бьют в бубен, белозубо улыбаются и пьют кокосовое молоко. Но это всего лишь слухи, за достоверность которых, нельзя поручиться.
Не сложилась судьба и у Апозида. Слова Радзевилла о скором окончании масляной недели оказались пророческими. Как-то, в разгар уборочной, грек прокрутил очередную аферистическую сделку с зерном, которая закончилась для него плачевно. Потерпевшая сторона обратилась за помощью к вору в законе, и тот потребовал у Апозида возврат. Деньги, спрятанные в тайнике под унитазом, куда-то исчезли. Апозид попал в цейтнот и выкрутился с большим трудом. С этого времени началась череда неудач и негоциант Апозид постепенно пропал за горизнтом.
Главврача-дуэлянта рано утром обнаружил деревенский придурок, гнавший коров за околицу. Пастух забил тревогу и потерявшего много крови врача срочно перевезли в Южанскую больницу, где он пролежал больше месяца. Подлечившись, герой-любовник на отрез отказался возвращаться в Высокополье, и вскоре занял должность главврача в местной поликлинике. От розовощёкого толстяка не осталось и следа. Он пожелтел, спал с лица и живота, и дал себе зарок не связывать свою судьбу с красивыми вертихвостками. Через год он втайне сошелся с сухопарой терапевтшей, которая была старше его лет на десять, и успокоился. Взяток не брал, но его дальний родственник, апелляционный судья, свел его с директором похоронной фирмы. Вместе с терапевтшей они успешно готовили для похоронной конторы клиентуру и манипулируя больничными карточками, пускали клиентов в последний путь по большому, самому дорогостоящему кругу, за что получали откат. И жили припеваючи.
Венька Шуфутинский эмигрировал в Израиль, но не прижился на исторической родине и вскоре оказался в Германии. Социальных выплат не хватало, он подворовывал в недорогих вещевых магазинах, пел в хоральной синагоге и с грустью вспоминал «Экспресс» и то далекое, счастливое время, которое, к сожалению, ушло на всегда.
У Чистодела Фимки тоже не сложилось. Как-то, на очередной квартирной краже, его покусал ротвейлер и после этого случая он завязал и ушел в дом пристарелых.
Прошло немало времени и, как-то на Покрова, возвращаясь из глубинки, Левша на сутки задержался в Сергиевом Посаде. В привокзальном буфете шла пересменка и он с трудом выхлопотал курицу гриль, салат из вялой капусты и стакан холодного чая. Курица оказалась не совсем свежей, Левша отодвинул ее в сторону, допил чай и собирался уходить. Краем глаза он заметил, что за ним издали наблюдает, одетый во все черное, пожилой, усталый человек, напоминающий монаха, у которого на лице было написано: «подайте нищим, не то обыщем». Левша давно приметил, что такие типы были здесь не редкость. Как только он стал отходить от стойки, бродяга сделал шаг вперед, ни на секунду не спуская глаз с заветной курицы. Он был в полуметре от цели, когда, словно из-под земли, появился тщедушный, с перекошенными плечами очкарик в твидовом пальто. Схватив птицу двумя руками, он скрылся в дверном проеме.
– Опеть пындеокий леставратор из монастыря деру дал. Теперя за ним не поспеешь, – махнул давно не мытой рукой бродяга и добавил не совсем лестное определение.
Эй, Стефан, постой! – бросился за беглецом Левша, но того и след простыл. «Скорее всего, я обознался. Это всего лишь совпадение», – решил Левша.
Он оплатил еще одну полусъедобную курицу, поставил ее на стойку перед бродягой и вышел на перрон, подумав: «Неисследимы пути Господни и неизъяснимы Судьбы Его. Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему. Или кто дал Ему наперед, что бы Он должен был воздать?»
Эпилог
Как-то весной Левша вторично оказался в Высокополье. Прошел дождь и, несмотря на окончание мая, ржавые крыши домов почему-то пахли осенью. И только церковные купола радостно сияли, обогретые тихими лучами весеннего солнца. Было тихо, но где-то на краю села звенели колокольчиками коровы, возвращающиеся с пастбища.
Во дворе, где когда-то квартировал неугомонный романтик, подчиняясь, зову природы, зацвели розы. Но последний рукотворный куст, выполненный легкорастворимой гуашью, не выдержал испытания временем и непогодой. Розовый куст исчез навсегда, унесенный холодными проливными дождями. Открыв написанного под ним Спасителя Иисуса Христа. Только один цветок, по необъяснимой причине, остался нетронутым. Он превратился в рану на правом боку, у открывшегося свету Божьему, написанного под смытым кустом, Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, своей кровью искупившего наши грехи.
«Прости Господь грехи мне и рабу твоему Стефану», – подумал Левша и перекрестился.
Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Ибо все из Него. Им и к Нему.
Аминь.
С благословлением к Вам раб Божий и воин Иисуса Христа Ал. Войнов.
