Фредерик Дар - По моей могиле кто-то ходил

– Он мог бы попрощаться и со мной, – сказал Паоло, – ведь я тоже человек.

Потом, повернувшись к Лизе, он спросил ее раздраженным голосом:

– Что он там наплел тебе с этими филодендронами?

Она не ответила. Франк, затянувшись сигаретой, выпустил голубоватый дым.

– Извините мою прямоту, – продолжил Паоло, – но мне очень не понравился этот парень. Нехорошо как-то чувствовать неприязнь к людям, сделавшим тебе добро, вы не находите?

Не получив никакого ответа, он попытался было обрушиться на Варнера, намереваясь что-то сказать ему, что было довольно тяжело, учитывая то, что он не знал по-немецки ни одного слова.

Немец в ответ только любезно улыбался.

– Если бы ты не был таким мудаком, ты бы научился французскому! – сказал ему Паоло.

Улыбка Варнера стала еще шире.

– Франк, любовь моя!

Он поднял голову. Конечно, Лиза и раньше говорила ему нежные слова, но никогда не употребляла слово "любовь". Однажды он сказал ей об этом, и она попыталась с трудом объясниться. По ее мнению, "любовь" – это ядовитое, отравленное слово, и она боялась его.

– В какой-то момент я даже смирилась, что мы никогда больше не увидимся, Франк. Как ты считаешь, я изменилась?

Его тяжелый взгляд, в котором было что-то вызывающее, испугал ее.

– Странно представлять себе людей, когда ты не видишь их целых пять лет, – в конце концов пробормотал он.

Паоло почувствовал себя лишним.

– Что они там возятся с этим фургоном! – сказал он, направляясь к складу. – Пойдем посмотрим? – предложил он Варнеру. Но поскольку тот не двигался, Паоло спросил: – Скажите-ка, Лиза, как по-немецки: "Пойдем-ка, корешок!"?

Лиза перевела Варнеру слова Паоло, и оба мужчины вышли. Оставшись наедине с Франком, вместо облегчения она ощутила смутную тревогу.

– Какой же ты представлял меня? – спросила молодая женщина.

– Именно такой, какая ты есть, – твердо сказал Франк, – это-то меня и удивляет. Ты слишком совпадаешь с тем образом, который я создал сам себе.

Скованными руками он ласково провел по ее лицу.

– Я говорил себе... – начал было он, но замолчал, и его глаза затуманились.

– Что ты говорил себе, Франк?

Он покачал головой.

– Нет, оставь, я отвык разговаривать.

Она губами прикоснулась слегка к лицу своего любовника, обнаруживая новые, еле ощутимые морщины. Должно быть, он ужасно страдал, сидя в четырех стенах своей камеры.

– Чего тебе больше всего не доставало эти пять лет? – с едва уловимым кокетством спросила Лиза.

Этот вопрос заставил Франка задуматься. Он улыбнулся, напустил на себя наглый вид и прошептал:

– Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал тебе?

Она знала, что ее ожидает разочарование, но, заранее смирившись с этим, кивнула:

– Конечно, говори!

– Деревьев, – серьезно ответил Франк. – Деревьев, Лиза!

Она не могла понять, правду он говорит или врет. У Франка всегда были необъяснимые приступы лирического настроения. Временами этот жестокий человек с холодными страстями погружался в дешевую поэзию и как бы пропитывался ею. Из подобной депрессии он выходил еще более жестким и мрачным.

На этот раз он говорил искренне.

– Деревьев? – повторила Лиза.

Она с трудом могла представить себе дерево. Это слово было для нее лишено всякого смысла.

– Я потратил пять лет, чтобы понять, что же такое дерево, – заявил Франк. – Теперь я знаю...

Подойдя к стеклянной двери, он выглянул наружу. На мокрой, слабо освещенной улице не было никаких признаков растительности.

– И здесь их нет, – заметил он. – Всюду железо, бетон! Люди убивают мир.

Подойдя к нему сзади, Лиза обняла его за талию. Прижавшись к его спине, она прошептала ломающимся голосом:

– О! Франк! Скажи мне, что это ты! Что это – именно ты!

– Это я, – сказал Франк.

– Когда шел процесс, – продолжала она, – я еще не очень-то понимала немецкий. В зале суда я сидела одна. Когда объявили приговор, я не сразу поняла, что в нем говорится. Гесслер потом объяснил мне. Эти несколько минут безвременья, Франк... Они длились дольше всей моей жизни. Когда я узнала, что тебя приговорили к пожизненному заключению...

Лиза с трудом восстановила дыхание.

– Странно, но я ощутила какое-то облегчение.

Франк рассмеялся.

– И все же это – максимальное наказание, ведь смертная казнь здесь запрещена.

И он злобно прибавил:

– Ею здесь так часто пользовались, что она вышла из моды.

– Мне казалось, что во власти этих ужасных судей восстановить ее для тебя.

– Ну уж нет! Как видишь, они не удостоили меня этой чести.

Отойдя от двери, он снова уселся, запрокинул голову и принялся разглядывать потолок из фиброцемента, на котором сырость нарисовала пятнами какие-то сюрреалистические мотивы.

– Рассказывай! – прошептал Франк.

– Что?

– Что ты делала эти пять лет.

– Я ждала тебя.

К Франку снова вернулась самоуверенность, и он бросил на Лизу неопределенный взгляд.

– Ждала меня, ждала меня... Но ведь я никогда не должен был вернуться!

– Когда любишь мужчину так, как я люблю тебя, Франк, он всегда возвращается!

Он удовлетворенно прикрыл глаза. Ощущение, которое он испытал в течение нескольких секунд, было похоже на счастье.

– Давай-ка проверим, поцелуй меня!

Она медленно поднесла свои губы к губам Франка и страстно поцеловала его. Он же, оставаясь холодным, почти не ответил ей. Лиза отодвинулась и укоризненно взглянула на него.

– Здравствуй, Лиза, – весело сказал Франк. – Вот видишь, только сейчас мы встретились.

– Почему?

– Не знаю. До этого момента это была ненастоящая ты, скорее, мечта о тебе. Понимаешь?

– Думаю, что да...

– Ты получал мои письма? – спросила она после некоторого молчания.

Он утвердительно кивнул.

– Почему же ты не отвечал мне?

Франк пожал плечами. Он не хотел касаться этой темы, во всяком случае, сейчас. Женщины все портят, потому что всегда действуют невпопад. Еще не пришло время обсуждать этот вопрос. Может быть, в дальнейшем у них будет время вернуться к нему, объясниться...

– Ответь, – попросила она, – умоляю тебя, ответь.

– Я был зол на тебя, – сказал молодой человек.

Это прозвучало так неожиданно, что она замерла.

– Ты был зол на меня? – недоверчиво повторила Лиза.

– Из-за того, что ты свободна, – объяснил Франк.

– Но ведь я не была свободна, – закричала она, – раз ты был в тюрьме!

Франк протянул ей свои скованные руки.

– Посмотри! – сказал он.

Лиза опустила голову.

– А теперь ты сможешь повторить, что была несвободна?

Взяв руки своего друга, она по очереди поцеловала их.

– Я была пленником не камеры, а навязчивой идеи, Франк. Вытащить тебя из этой тюрьмы! День и ночь я повторяла: стены – это чепуха, хотя он и сидит за ними, но он жив! Я ходила гулять в порт. Я смотрела на старые разрушенные укрытия для подводных лодок, они были такими прочными, их так тщательно сработали, а я говорила себе: "Все, что делают люди, так хрупко, что я должна суметь вытащить его оттуда". И я вытащила тебя! – закричала она. – Я вытащила тебя, Франк!

Он моргнул, что могло сойти и за благодарность.

– Ты все время жила в Гамбурге?

– Иногда я ездила в Париж.

– Развеяться? – серьезно спросил Франк.

– Чтобы не потерять связь с остальными ребятами. Я чувствовала, что однажды они смогут мне помочь.

– Ребята, – мечтательно повторил Франк. – Что с ними стало?

Она понизила голос:

– О, без тебя вся компания... Как будто на вязанке дров развязали веревку: все рассыпалось. Каждый начал работать в одиночку. Только Паоло и Фредди действовали сообща, только они были милы со мной.

– Ах, вот как! – вырвалось у Франка.

Эта реакция успокоила Лизу. Значит, у него появился интерес, он снова начинает соприкасаться с жизнью. Скоро Франк потихоньку пустится в дорогу. Не нужно торопить события. Сейчас он похож на остывший мотор, его осторожно, не форсируя, следует прогреть.

– Когда я сказала им, что можно попытаться устроить твой побег, они не колебались ни секунды, не сделали ни одного замечания.

Франк кивнул.

– А Париж? – спросил он.

– Что Париж?

– Когда я думал о деревьях, я думал о парижских деревьях.

– Их становится все меньше и меньше.

– Ах, ну да: всюду бетон, – прошептал он. – Впрочем, как и в других местах... Ты себе и представить не можешь, сколько парижских улиц я открыл для себя в этой гамбургской тюрьме. Улицы, чьи названия я не знаю, по которым я проходил всего один раз в жизни, но они снова ожили в моей памяти, с их маленькими лавочками и серыми ставнями на окнах. Улицы Монпарнаса, улицы Нейи, улицы Аньера, а еще – бары, скверы, парк де Пренс. Даже Сена, такая, какой ее изображают на открытках. Когда покидаешь Париж, вспоминаешь о нем как турист.

– Как приятно слушать тебя, – сказала Лиза с зачарованным видом. – Видишь ли, Франк, даже если нас схватят, я думаю, что момент, который мы сейчас переживаем... Понимаешь?