«Где шлялся? Почему ночевать не пришел? Проваливай обратно», – так с тех пор встречала его старуха, когда он возвращался с гулянок или от друзей, что пускали к себе переночевать. Бабка окончательно тронулась умом, едва ли не раз в месяц меняла замки на дверях и один здоровенный, амбарный, повесила на холодильник, прятала от внука продукты. Странно, что он умудрился и школу тогда закончить, и аттестат получить, вовсе даже неплохой, с которым и поступил в военное училище. Подсказал отец приятеля – то ли пожалел сироту, то ли просто по доброте душевной. Илья уехал на следующий день после выпускного, навсегда избавив старуху от «адских мук» своего присутствия. И сам себе поклялся не возвращаться, что бы ни произошло в его жизни, и сам нарушил свою же клятву.
Илья сорвал со стены и швырнул в мешок картинку, следом отправил коробку со спутанной пряжей, нитками и прочей дребеденью, пошел в кухню. Того приземистого стального монстра, что ревел, как самолет на взлете, и след простыл, сейчас в углу у окна стоял обычный холодильник, относительно новый и пустой, а изнутри пахло так, точно там что-то сдохло, причем давно.
Илья открыл все окна, оставил холодильник открытым и вернулся к разбору завалов, набил еще несколько мешков и принялся таскать их на помойку. Сделал два рейса, в комнате стало свободнее и даже светлее. «Может, ремонт тут сделать?» – мелькнула шальная мысль и моментально испарилась. Он тут не задержится, Илья почему-то знал это отчетливо, с такой же уверенностью, что после ночи наступает утро, а после осени приходит зима. Откуда знал, почему – непонятно, просто знал, и все.
Поволок на мусорку третью партию хлама и нарвался на соседку из крайнего подъезда. Звали ее Юлия Федоровна, она присматривала за старухой, когда та уж и из дома выходить перестала. Она же и похоронила последнего родного человека Ильи, тот на похороны не приехал. Сказал, что в командировке, перекинул соседке деньги на карту и несколько дней ходил сам не свой. И совесть грызла, и, казалось, прочно забытые обиды и застарелая неприязнь к бабке вылезли со дна души. Отторжение было столь велико, что он не смог пересилить себя, хоть и считал полной сволочью, а все же не поехал. И вот вернулся почти через десять лет.
Федоровна обрадовалась ему, заторопилась навстречу. Она топала вперевалочку в обнимку с половиком и выбивалкой и аж раскраснелась.
– Вернулся? – выдохнула она. – А чего один? Жена где, дочка?
Илья старательно держал лицо и даже улыбался, а у самого перед глазами все поплыло.
– Мы расстались, – проговорил он через силу, – решили пока пожить отдельно. Света в Москве, а я здесь.
Федоровна сочувственно покачала головой, но больше с расспросами не лезла. Брела рядом и что-то там такое бормотала насчет дороговизны жизни, жаловалась на свои болячки и невнимательных врачей, что терпеть не могут стариков и норовят поскорее от них отделаться. Илья притворялся, что внимательно слушает, а сам думал, как будет коротать грядущую ночь. Снотворного не осталось, а в местной аптеке его послали куда подальше, отказавшись продавать таблетки без рецепта. Надо либо к врачу идти, либо снова всю ночь таращиться в потолок, прислушиваясь к каждому звуку из подъезда или с улицы. Потом отключиться на час или полтора и весь день ходить с больной головой. А вечером все повторится по новой.
У подъезда стояла «Тойота», золотистого цвета ржавый микроавтобус. Боковая дверь нараспашку, за рулем никого. Илья только собрался обойти машину по бортику, как из подъезда выскочили дети. Человек пять или шесть, разновозрастные, от самых мелких, что крутились под ногами у остальных, три девочки и мальчишки. Старшему из них на вид было лет десять, все нарядные, в белом, девчонки с косами, в платочках, они остановились у машины, обернулись на чей-то окрик. Следом за ними вышла женщина, невысокая, худая, аж прозрачная, с изможденным мятым лицом, в длинных белесых тряпках и платке поверх бесцветных волос. Она что-то строго сказала старшей девочке, та потупилась и отошла в сторонку. Мальчишки кинулись к женщине, та принялась приглаживать им волосы и поправлять одежду. Девочка взяла на руки самого младшего ребенка и принялась вытирать ему нос.
– Светлушки наши, – умильно протянула соседка, – так хорошо нам с ними, так светло, ну точно солнышки. Вот бы тебе такую жену найти, чтоб не бегала, а дома была, с детками…
Она умильно глядела на женщину, что возилась с детьми, и ласково им улыбалась. Из подъезда выбежал высокий поджарый мужик в светлой одежде. Густые темные волосы собраны в пучок на затылке, борода топорщится во все стороны, темные навыкате глаза бдительно зыркнули туда-сюда. Чуть задержались на Илье, мужик оглядел его мельком и спрыгнул через две ступеньки вниз. На руках он держал младенца, тот бессмысленно глядел в одну точку перед собой, из белоснежного конверта виднелась только пухлая розовая физиономия, наполовину закрытая пустышкой. Женщина бережно взяла младенца на руки, мужик прыгнул за руль. Женщина села в машину, дети по очереди забрались следом. Грохнула дверь, «Тойота», присев на задние колеса, взяла с места и покатила прочь.
– Кто это? – Илья глядел машине вслед.
– Леночка и Алеша Яковлевы и детки их, – пояснила соседка. – Такие славные все, добрые, ласковые. Своих семеро у них и приемных двое. В церковь поехали, праздник сегодня.
Илья попрощался с Федоровной и пошел к себе. Разложил свои вещи в пустом шкафу и принялся слоняться по квартире. Делать особо было нечего, основная часть хлама уже исчезла, с остатками предстояло разобраться. На выцветший паркет падали крупные желтые пятна – через ветки берез и кленов пробивалось солнце. Тучи разошлись, небо стало высоким и синим. Илья посмотрел на голубые пятна через немытое окно, на два шкафа со старьем, что еще предстояло вынести на помойку. Оставаться в темной затхлой конуре стало невыносимо, Илья оделся и вышел из дома. И направился через сквер, мимо забора вдоль железной дороги, куда глаза глядят. Обогнул старый особняк из красного кирпича и оказался на взгорке. Дорога тут расходилась надвое, справа виднелся парк со старыми липами и березами, а внизу под горкой блестели под солнцем пруды. Илья поглядел по сторонам и пошел вниз, где под горкой высилась колокольня, а за ней виднелись золотые купола храма.
Илья помнил церковь еще в развалинах, столько раз забирался туда после школы и бродил по руинам до темноты, лишь бы попозже вернуться домой. Но все изменилось, стало новым, ярким и радостным, и от одного только вида бывших развалин в сердце шевельнулось что-то похожее на восторг. Илья сбежал по узкому чистому тротуару под горку и вошел под низкую темную арку ворот, и тут над головой ударили колокола. Стены загудели, сглаженная временем брусчатка дрогнула под ногами. Илья невольно вжал голову в плечи, быстро пересек темный проход и оказался в толпе, заполнившей церковный двор.
От света, гула, ярких красок даже голова немного закружилась. Илья отошел в сторонку и осмотрелся. С трех сторон двор закрывали довольно высокие стены из красного кирпича, с четвертой находилась колокольня с проходной аркой. Храм стоял почти в центре двора, напротив был палисадник с клумбами из роз и красиво подстриженными кустами, идеально чистая дорожка вела к длинному приземистому дому с окошками-бойницами. Илья вспомнил, что пару десятков лет назад в этом доме был склад солярки, поблизости сновали темные личности и жила стая бродячих псов. Сейчас от запустения и следа не осталось, было чисто, красиво, но как-то неуютно.
Илья всмотрелся в пеструю круговерть, а та понемногу обретала черты, формы, проступали детали. Он разглядел, что в основном толпа состоит из разновозрастных женщин, от девушек до пожилых, но все они были неуловимо похожи, и не только нелепой, пыльного цвета одеждой. Приглядевшись, Илья понял, что их роднила какая-то радостная отрешенность и настороженность. Женщины точно готовились к отпору, были настороже, недобро поглядывали друг на друга и остальных, будто чужие взгляды были им неприятны. Некоторые из них смотрели на колокольню и крестились, Илья тоже задрал голову.
На втором ярусе Яковлев собственной персоной раскачивал тяжелый язык колокола, двигался, как заведенный, колокол гудел, отчетливо раздавался звон металла о металл. Последние удары получились особенно сильными, звонарь придержал язык за канат, и колокол перестал раскачиваться. Звон стих, но его отголоски еще плавали над двором, над людьми и цветами, из открытой двери храма тянуло ладаном. Руки взмокли, в виски ударила кровь – запах напомнил Илье похороны. Он отошел немного вбок и увидел соседское святое семейство. Все они дружно глядели вверх, хоть Яковлев уже куда-то подевался. Стояли как-то особняком, хоть и в толпе, но отдельно от всех. Мать с младенцем на руках, дети постарше рядом сбились в кучку у ее юбки.
Илью толкнули в спину, он посторонился. Мимо пролез невысокий полноватый мужик лет сорока на вид, с палочкой, наступил Илье на ногу.
