Заведующая хирургическим отделением Пятой Городской больницы Маргарита Старыгина была его любовницей уже больше десяти лет — практически с того самого момента, как пришла работать в больницу рядовым врачом. Для всех она была Маргаритой Федоровной — холодноватой, неприступной и даже жесткой. А для него она была Риткой. Правда, так называть ее он мог позволить себе только наедине…
Виктор Иннокентьевич не признавался даже самому себе, что Ритка для него была куда более значима, чем он для нее. Высокая, достаточно стройная, несмотря на сорок с небольшим, она всегда была уверенной в себе и даже властной женщиной. Но это не была властность Тамары, распространявшаяся только на быт и хозяйство. Ритка властвовала в постели. Там она крутила Виктором Иннокентьевичем как хотела, отлично чувствуя, что ему это нравится. Возможно, комплексы и статус подкаблучника, с которым он жил, были подсознательно перенесены им и в сексуальную сферу, но Виктор Иннокентьевич постоянно отмечал, что обожает подчиняться Риткиным приказам, любит доставлять ей удовольствие больше, чем она ему, и сам от этого приходит в экстаз. Ритка и в постели была резкой, даже насмешливой, но при этом горячо любящей сам процесс.
Виктор Иннокентьевич очень ценил эти отношения. По сути, Ритка была единственной отдушиной в его вполне внешне благополучной и даже комфортной, но, в общем, несчастливой жизни. Ценила их и Ритка. Правда, мерило оценки у нее было совершенно иное. Ритка, так же, как и Виктор Иннокентьевич, не была свободной. Она была замужем. И никто из них не собирался что-либо менять в своей семейной жизни. Правда, если у Виктора Иннокентьевича хотя бы на уровне иллюзий возникали иногда подобные мысли, то уж Ритку-то все устраивало самым лучшим образом.
Ее муж, Павел Васильевич Старыгин, работал в той же Пятой Городской больнице. Это был долговязый, несколько хмурый человек с аккуратно подстриженной бородкой, довольно замкнутый, всегда одинаково ровный со всеми. И при этом производивший впечатление человека трагической судьбы. Павел Васильевич когда-то учился вместе с Риткой на одном курсе медицинского института, однако женившись на своей сокурснице, вынужден был оставить учебу и заниматься банальным обеспечением семьи. Во многом это было инспирировано самой Риткой, очень требовательно относящейся к материальному уровню. Однако Ритка же за недостаток образования потом нещадно гнобила мужа, порой не стесняясь делать этого прилюдно, чтобы уколоть больнее, — она вообще была склонна к злым, циничным высказываниям. При этом та же Ритка готова была горло перегрызть каждому, кто осмелился бы бросить камень в ее мужа или намекнуть, что тот на фоне своей успешной супруги выглядит полным неудачником.
Ритка по-своему любила мужа, к этому выводу Виктор Иннокентьевич пришел давно. Да она и сама как-то откровенно призналась ему в этом, хотя вообще-то была не склонна раскрывать душу перед кем бы то ни было. Любовь эта была своеобразной, нетипичной, странноватой. Ее можно было сравнить с любовью матери к непутевому ребенку — непутевому, но родному. Ритка всячески заботилась о муже — так, как считала нужным. Когда у Павла на фоне комплекса неполноценности начались проблемы с алкоголем, Ритка решительно пришла к Виктору Иннокентьевичу и потребовала, чтобы тот пристроил Павла Васильевича в больницу. Тот поначалу возразил:
— Кем же я его возьму? Врачом не могу, он только три курса закончил. Не сторожем же мне его пристраивать?
— Ничего, — уверенно заявила Ритка. — Он до института закончил медучилище, факультет фармакологии. Пусть лекарствами заведует.
И Павел Васильевич получил весьма престижную должность главного заведующего лекарственным складом Пятой Городской больницы. Должность эту он принял как нечто само собой разумеющееся и никогда не то чтобы не заискивал перед Новожиловым, благодаря которому и попал на нее, а даже не выказывал элементарной благодарности. И это крайне возмущало Виктора Иннокентьевича, хотя он и не признавался, что в нем говорит обычная ревность…
Павел Васильевич, проходя мимо Новожилова, никогда не улыбался и не пытался пожать ему руку, в отличие от других врачей-мужчин. Он лишь молча, сухо кивал ему в знак приветствия и в ответ получал снисходительный, покровительственный кивок. Потом как-то мрачно усмехался и проходил мимо, что-то бормоча себе под нос. Виктор Иннокентьевич бесился, стараясь не выдавать своих чувств, хотя внутри у него все кипело, однако ему это плохо удавалось.
«Знает он о нас с Риткой? Знает или нет?» — неоднократно думал Виктор Иннокентьевич, наблюдая из окна своего кабинета, как длинная, сутулая фигура завскладом движется через больничный двор.
Он даже решился как-то задать такой вопрос Ритке.
«Не забивай голову, — был ответ. — Моя семья — мои проблемы!»
Однако в последней фразе Виктор Иннокентьевич ощущал откровенное лукавство. Семейные проблемы Ритка очень грамотно вешала на него. Устраивала все так, что Виктор Иннокентьевич сам брался за их решение. Заведующей хирургическим отделением с хорошим увеличением оклада Ритка стала благодаря опять же его протекции. Ради этого пришлось даже сместить с этой должности Станислава Михайловича Миющенко — грамотного, хорошего хирурга. Однако дабы не обижать его, Новожилов специально ради Миющенко ввел несуществующую должность — старший хирург. Миющенко, узнав об этом, только усмехнулся и бросил: «Весьма благодарен, Виктор Иннокентьевич!» Но при этом посмотрел так, что у Новожилова потом еще долго кошки скребли на душе, и он наказал Ритке не наглеть и не обижать Станислава Михайловича в плане выгодной работы. Ритка обещала и старалась обещание держать.
Конечно, положение заведующей отделением не шло ни в какое сравнение с не слишком вразумительным статусом «старшего хирурга». Ритка отлично владела ситуацией в своем отделении, знала всех перспективных больных. Перспективных — то есть выгодных. Проще говоря, тех, с кого можно взять за операцию хорошие деньги.
Ритка обычно выясняла, что собой представляет семья больного ребенка, потом отводила родителей в сторону и говорила, что очень сочувствует их беде и готова как заведующая лично взять на себя ответственность за операцию. Растроганные родители кивали и благодарили, после чего Маргарита Федоровна называла сумму. Как правило, родители готовы были заплатить, хотя Риткины аппетиты порой были весьма высоки. Подобных операций за месяц было не менее десяти. Таким образом, Маргарита Федоровна была обеспечена очень хорошо. Разумеется, не забывала и о коллегах. Тому же Миющенко оставляла парочку операбельных больных, согласных отблагодарить хирурга. Хотя по сравнению с ней это были просто крохи. К тому же Миющенко приходилось делиться еще и с анестезиологами, от которых во многом зависел исход операции.
Как наживался средний и младший персонал, Старыгина не слишком интересовалась, знала в общих чертах. Собственно, как и везде: плата за уколы, которые должны делаться бесплатно, требование денег за перевязочные материалы, которые также выделялись для каждого отделения, замена дорогих препаратов куда более дешевыми отечественными аналогами… Ну, а санитарки вообще народ простой: за каждое вынесенное судно у них определенная такса, за то, чтобы подежурить ночью у прооперированного ребенка, — другая. Сами подходили к родителям, вызывались подежурить, хотя это и так была их прямая обязанность.
Старыгина все это знала, молча попустительствовала, а если возникал какой-то скандал, нещадно увольняла проштрафившуюся медсестру или санитарку. Не за то, что нарушила трудовую дисциплину, а за то, что попалась. Не умеешь — не делай, делаешь — не попадайся, таков был молчаливый девиз заведующей отделением. И Виктор Иннокентьевич в душе одобрял подобный подход. В отделении у Ритки всегда был порядок, оно считалось образцовым. И даже если случался летальный исход, главный врач был спокоен: Маргарита Федоровна всегда очень грамотно повернет дело так, что никто из врачей не будет признан виновным. Да и вообще, дело даже до суда не дойдет.
Словом, Виктор Иннокентьевич ценил свою протеже и как любовницу, и как профессионала, и всячески старался для нее. Бесплатные путевки в санатории, операции самым выгодным в экономическом плане пациентам, лучшее оборудование в ее отделение — все это делалось по велению Виктора Иннокентьевича. Новожилов и с переездом на новую квартиру Ритке помог, и ребенка определить в элитную гимназию…
Ритка ко всем этим благам относилась как к чему-то само собой разумеющемуся. Никогда не кланялась, не просила — требовала. Но не так, как его жена Тамара своей безыскусной нахрапистостью, а так технично, словно благодушно позволяла заботиться о себе. Так, что Виктор Иннокентьевич даже чувствовал порой, будто это он обязан Ритке! Знала, стерва, как себя вести с ним, умело манипулировала!
