— И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?
— Послушайте, дорогой Каттани, — с некоторой досадой произнес Альтеро, — вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня от расследования. Поступайте, как хотите, но я не желаю, чтобы на меня смотрели как на врага.
— Идите, идите работайте, — выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, — но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.
* * *
Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.
— Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! — И потащила его за руку на террасу. — Гляди.
На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.
— А, ты вновь взялась за живопись, — прокомментировал со скучающим видом комиссар. — Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.
— Папа, разве тебе не нравится картина? — не отставала девочка.
— Конечно, нравится, очень красиво, — ответил он без всякого энтузиазма.
Жена внимательно следила за реакцией Коррадо — она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.
У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.
— Я решила устроить выставку, — объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. — Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.
— Такая спешка? А выставочный зал?
— Ну, это не проблема, — ответила она уверенным тоном, — все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.
Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.
— А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты — жена комиссара полиции.
— А может, потому, что они нравятся людям, — обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.
— Да что с тобой? — удивился Коррадо. — Она мне понравилась.
— Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!
— Ну что тебе от меня надо? — Каттани говорил спокойно и сурово. — Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.
Эльзе, казалось, проняли его слова.
— Ох, прости меня, дорогой. — Она обняла его. — Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. — Коррадо молча погладил ее по голове. — Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.
Кто-то позвонил в дверь.
— Извините, господин комиссар, что беспокою вас дома, но мне было необходимо вас срочно увидеть.
Это был священник Манфреди Сантамария — брат журналиста. Дон Манфреди приобрел в округе известность благодаря своему человеколюбию, воплотившемуся в некоторые конкретные дела, и непримиримости, с которой обрушивался в проповедях на мафию — этот «позор Сицилии». По его инициативе возник Центр по лечению молодежи — жертв наркомании,
— Я вам принес вот это, — и он протянул комиссару белую коробку.
— Конфеты? — спросил Каттани. — Кто-то женится? [В Италии существует обычаи посылать приглашенным на свадьбу белые конфеты-драже]
— Нет, — мрачно ответил дон Манфреди. — Советую вам их не пробовать. Они наполнены героином.
Каттани не смог сдержать удивления.
— Откуда они у вас?
— Их получил один парень, который находится на излечении у меня в Центре, и передал мне.
Каттани повертел коробку в руках. Вид ее не внушал никаких подозрений — на крышке красовалось название фирмы: «Премированная кондитерская фабрика братьев Капитуммо».
— Что это значит? — растерянно спросил комиссар.
— Все очень просто, — объявил священник, — это значит, что здесь действует организация по торговле наркотиками. Под видом экспорта конфет ей удается пересылать в Соединенные Штаты крупные партии героина.
* * *
— Вы хотите знать, колюсь ли я? Да все знают, что я насквозь пропиталась героином! — как ни в чем не . бывало призналась герцогиня Титти Печчи-Шалойя, сопровождая свои слова выразительным жестом.
Она сидела в машине комиссара, мчавшейся по направлению к Палермо. Каттани пригласил девушку на ужин. «В какое-нибудь местечко поспокойней и подальше отсюда», — сказал он ей. Теперь, ведя машину в розовых сумерках, он наблюдал за спутницей краешком глаза.
Комиссар еще сам толком не понимал, какого рода интерес питал к этой девушке — профессиональный или же личный. Порой он думал о ней — такой хрупкой, светловолосой — с искренней нежностью. Иногда же его мысли обращались к ней только в связи со следствием. Имя юной герцогини частенько встречалось в деле и постепенно заняло в нем не последнее место.
Каттани вел машину сосредоточенно, с таким же вниманием и вместе с тем азартом, с каким шел «по следу» в своей работе.
—Ну давайте же, — поддразнивала его девушка,— прочтите мне нотацию. «Наркотики очень вредны для здоровья, они тебя погубят».
Он искоса взглянул на нее,
— Вы уже достаточно взрослая, чтобы самой понимать это. Меня больше интересует, кто вас ими снабжает. Чиринна, не так ли?
— Почему именно он?
— Потому что я это знаю.
— В таком случае зачем же спрашивать? — Девушка отвернулась. Потом тихо добавила: — Да, он.
Смуглый мальчик на стоянке у ресторана показал им свободное место, где поставить машину.
— А теперь что вы мне скажете? — спросила Титти. — Начнете объяснять, что Чиринна опасный тип и что девушке из приличной семьи следует держаться от него подальше?
— Да, именно это я вам и хочу сказать.
Перед входом в ресторан Каттани слегка коснулся ее плеча, пропуская девушку вперед.
Ужин удался на славу. Когда Титти приподняла бокал, любуясь золотистым цветом легкого сицилийского вина, Каттани приблизил к нему свой бокал, и раздался веселый звон.
— Я пью, — сказал комиссар, — за ваше выздоровление.
Титти, казалось, тронули эти слова.
— Да, вы можете выздороветь, — убежденно продолжал он. — Вам нужно для этого не пожалеть сил и проявить выдержку. Но это вполне вам по плечу. И как первый шаг — вы должны заставить себя порвать с Чиринна.
Титти пригубила вино.
— Но вы, может быть, еще опаснее, чем Чиринна, — сказала она, хлопая ресницами.
— В каком смысле?
— Вы такой умный, смелый, с вами чувствуешь себя уверенно. Любой женщине легко потерять голову.
— Если вы боитесь довериться мне, я знаю одного священника, который разбирается в подобных вещах. Он вам может помочь по-настоящему.
— Ну вот, — усмехнулась она, — не хватало только священников!
На обратном пути у Каттани стал одерживать верх профессиональный интерес.
— Мне хотелось бы задать один чуточку нескромный вопрос, — сказал он.
— Слушаю вас.
— Комиссар Маринео бывал у вас в доме? — спросил он без обиняков.
— У нас в доме? Да, иногда...
— И он заезжал к вам в тот вечер, когда был убит?
Каттани спрашивал с таким строгим и решительным видом, что Титти даже не сделала попытки отрицать. Ее начала бить нервная дрожь.
— Ну, — еле слышно произнесла она, — посмотрим, какой еще козырь вы прячете в рукаве.
— Мой козырь — коробок спичек «Минерва» с пятнышком крови.
— Я не курю.
— Однако курил Маринео. Это его спички, и кровь на них тоже его. Когда вынесли труп, вы или кто-то из прислуги подняли коробок и положили в сигаретницу.
Заморосил мелкий дождь, и Каттани включил «дворники», шуршание которых заполнило повисшую - между ними тишину.
Потом вновь зазвучал голос комиссара:
— В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно. — Каттани сделал многозначительную паузу. — Ведь Мари- нео и ваша мать были любовниками, не так ли?
— Хватит! — закричала Титти. — Немедленно отвезите меня домой!
Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.
Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор.
Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.
