Бессмысленно даже пытаться обмануть себя, будто я не помню, в каком ящике она лежит. Я точно знаю где, даже если весь последний год притворялась, будто ее там нет. Я вытаскиваю из ящика папки, убираю со дна бумагу в цветочек и нахожу искомое.
Затем набираюсь мужества и переворачиваю лист.
В глаза тотчас бросается напечатанный большими буквами заголовок: «Семь заповедей Тэмсин», ниже курсивом набран подзаголовок: «Помнить все время в отношении Лори Натрасса».
Далее идет следующее:
1) Это не ты. Это он.
2) Ничего не ожидай, или, наоборот, ожидай всего, что угодно.
3) Прими то, что ты не можешь изменить. Не трать напрасно время – не злись и не расстраивайся.
4) Помни, лишь потому, что он мужчина, у него репутация «обладателя блестящего ума, но тяжелого характера». Будь он в равной степени талантливой женщиной, которая вела бы себя точно так же, его высмеяли бы как старого зануду, а не превозносили как «наше все».
5) Не вздумай думать, будто он имеет скрытые глубины. Считай, что его истинное «я» такое, каким ты его видишь.
6) Не поддавайся его власти. Некоторые люди сильны в хорошем смысле, они укрепляют в других уверенность в себе, заставляя поверить в то, что им все по плечу. Но не он. Стоит приблизиться к нему, и ты почувствуешь, как его силы растут, а твои – стремительно истощаются. Остерегайся чувства беспомощности и растущей убежденности в собственном ничтожестве.
7) Ни за что не влюбляйся в него.
Похоже, в отношении этой заповеди я потерпела полное фиаско.
Среда, 7 октября 2009 года
– Необычный – да, – сказал детектив Сэм Комботекра. – Подозрительный – нет. Как такое может быть? – Даже если стремление быть непредвзятым давалась ему с трудом, он умело это скрывал.
Вместе с детективом Саймоном Уотерхаусом они шли на второе за сегодняшний день совещание. Не исключено, что оно уже началось. Сэм шагал чуть быстрее, чем следовало, причем с таким видом, будто опоздание в несколько минут – не та вещь, из-за которой стоит нервничать.
Саймон знал: это не так. Его коллега нервничал. Опоздания были частью длинного перечня вещей, которые бесили инспектора уголовной полиции Джайлса Пруста. За глаза его называли Снеговиком по причине лавин неодобрения, столь же реальных и твердых, что и глыбы льда, которые Пруст обрушивал на вас и от которых было невозможно отбиться. После многолетних попыток Саймон научился защищать себя от начальственного гнева: мнение инспектора перестало иметь для него значение. Сэм же был новичком в Управлении уголовных расследований Калвер-Вэлли, и ему еще предстояло через многое пройти и многое понять.
Когда они пришли в диспетчерскую, там уже было полно народа и свободных стульев не осталось. Впрочем, встать тоже было практически негде. Саймон и Сэм были вынуждены остаться в дверях. Глядя поверх голов детективов, бо́льшая часть которых была вызвана из Силсдена и Рондесли, Саймон за плотной людской массой разглядел подтянутую, неподвижную фигуру Пруста.
Он не смотрел в их сторону, но Саймон понял: от Снеговика не ускользнуло их с Сэмом опоздание. Чуть приподнятая бровь, легкое подергивание мышц на скулах – только это, ничего больше. Разве не женщинам положено быть пассивно-агрессивными? Пруст же умел быть и пассивно-агрессивным, и агрессивно-агрессивным. У него имелся полный репертуар зловредности.
По стоявшему в комнате гулу было ясно: они ничего не пропустили. Брифинг, по сути дела, еще не начался.
– Почему сейчас? – крикнул Саймон прямо в ухо Сэму, чтобы тот услышал его в гомоне многочисленных голосов и барабанной дроби ног о ножки столов. Им все еще владели подозрения. Хотя бы потому, что им было сказано, что для вызова нет причин. – Два брифинга за день? Можно подумать, раньше мы не расследовали убийств. Даже когда на руках у нас было по несколько трупов, он редко высовывал нос из своего скворечника, разве только чтобы всыпать тебе или Чарли, или кто там у вас был старшим. Теперь же он берет в свои руки руководство каждым…
– Хелен Ярдли – первая… Знаменитость, конечно, не самое подходящее слово, но ты понимаешь, о чем я, – произнес Сэм.
– Думаешь, Снеговик мечтает увидеть свои глазки-угольки и нос-морковку в газетах? – рассмеялся Саймон. – Да он терпеть не может…
– Можно подумать, у него есть выбор, – перебил его Сэм. – Это дело в любом случае привлечет к себе внимание, так не лучше ли предстать в глазах общественности этаким суперменом? Как старшему следователю – если учесть, что за расследованием будет следить вся страна, – ему ничего другого не остается.
Саймон не стал с ним спорить. Он уже заметил, что Сэм, который обычно был сама любезность, всякий раз обрывал его на полуслове, как только речь заходила о Прусте. Чарли, невеста Саймона и бывший сержант, объясняла это заботой Сэма о профессиональной этике: мол, нельзя плохо отзываться о начальстве. Саймон же подозревал, что это как-то связано с самоуважением. Даже такой терпеливый и в высшей степени тактичный человек, как Сэм, с трудом мирится с самодурством Снеговика. Отрицание было его спасительным кругом; Саймон же только и делал, что вечно напоминал ему про прустовский деспотизм.
В конечном итоге все сводилось к личному выбору. Сэм предпочитал делать вид, будто он и его команда не подвергается ежедневным нападкам со стороны страдающего манией величия нарцисса или же не в силах ничего с этим поделать, тогда как Саймон давно решил: единственная возможность сохранить здравомыслие – это сосредоточиться исключительно на том, что происходит в данный момент и как это плохо, чтобы, не дай бог, такое положение вещей не начало казаться нормальным. Он стал своего рода неофициальным архивариусом отталкивающей личности Пруста. Сейчас Саймон почти ожидал вспышек начальственного гнева: каждая становилась очередным доказательством того, что он, Саймон, прав, отказавшись от любого сомнения в отношении мерзопакостности своего начальника.
– Ты бы узрел злой умысел во всем, даже таскай Пруст на себе по пустыне мешки с зерном для жертв голода, – поддразнила его накануне вечером Чарли. – Ты привык ненавидеть в нем абсолютно все. Это твой условный рефлекс, как у собаки Павлова, – он все делает неправильно, даже если ты не знаешь, что именно.
А ведь она права, подумал Саймон. И Сэм тоже, скорее всего, прав: в данном случае пристального внимания прессы Прусту не избежать. Все должны видеть, что расследование ему не безразлично, что он занимается им с огоньком, хотя в душе́ наверняка считает дни, когда, наконец, сможет вернуться к своему обычному режиму почти полного безделья.
– Он наверняка чувствует ответственность, как и все мы, – сказал Сэм. – Даже если оставить в стороне профессиональные соображения, нужно иметь каменное сердце, чтобы не задействовать в таком деле, как это, все силы. Знаю, пока говорить что-то определенное рано, у нас нет никаких доказательств того, что убийство как-то связано с тем, почему все мы знаем, кто такая Хелен Ярдли, но… ты должен спросить себя: была бы она сейчас мертва, если б не мы?
Мы. Когда Саймон, наконец, понял, что имел в виду Сэм, Пруст уже колотил о стену кружкой с надписью «Лучший в мире дед», призывая присутствующих к порядку. Угомониться быстрее, чем за три секунды. Парни из Силсфорда и Рондесли быстро усвоили урок. Саймон накануне озаботился тем, чтобы предупредить коллег. Как выяснилось, в этом не было необходимости. Леденящие кровь истории о самодурстве Снеговика были давно знакомы полицейским в обоих участках.
– Коллеги! Господа! У нас имеется орудие убийства, – заявил Пруст. – Вернее, у нас его пока нет, но мы знаем, что это такое, а значит, в самое ближайшее время мы его найдем.
А вот это спорно, подумал Саймон. Ни одно слово инспектора не ускользнуло от его неумолимого анализа. Под сомнение ставилось все, пусть и не вслух. Что это – факт или же субъективное мнение, замаскированное под объективную истину? Саймон понимал иронию: он должен благодарить упертость и зашоренность Снеговика за то, что его собственный ум всегда остается открытым.
– Хелен Ярдли была застрелена из девятимиллиметровой «беретты эм-девять», – продолжил Пруст. – Не из переделанного «байкала ИЖ», как нам в понедельник сказали оружейники, и не из полицейского «макарова», как нам объявили во вторник. Поскольку сегодня уже среда, нам не остается ничего другого, как поверить им в третий раз.
Встал Рик Лекенби с перекошенным от злости лицом.
– Сэр, вы заставили меня сделать выводы прежде, чем…
– Сержант Лекенби, раз уж вы встали, не желаете ли рассказать нам о том, на какое оружие и почему ваш выбор пал сегодня?
Лекенби повернулся лицом к присутствующим.
– Девятимиллиметровая «беретта эм-девять» – это стандартное оружие армии США. Находится в обращении с восьмидесятых годов. Это означает, что оно могло попасть к нам в Англию из Ирака еще в дни первой войны в Заливе или совсем недавно. Или из любой другой зоны военных действий, в любое время за последние двадцать – двадцать пять лет. В зависимости от того, как давно оно попало в Англию, шансы его отыскать снижаются.
