Прокурор отхлебнул пиво и сладко провел ладонью по пузу.
— О-о-о, благодать холодненькая! Между прочим, угадай, чье пиво?
Черный попробовал с видом знатока, пожевал собственный язык, дегустируя, и сказал:
— Специфическое что-то! Судя по тому, что вы, гражданин прокурор, ехидное лицо скомстролили, не иначе советское? «Ленинградский портер», может быть? Я его, помню, мальчишкой еще пил.
— Портер! Скажешь тоже! Нет, это, брат, старинное крестьянское пиво. В одной здешней деревеньке, в Сидоровском районе, старикан один жил. А у него тамошний бывший председатель колхоза всю технологию выведал, записал и задумал пивной завод открыть. А мне в презент прислал бочонок. Старикан помер, а «ноу-хау» у председателя осталось.
— В Сидоровском районе? — наморщил лоб Черный. — Там Курбаши какое-то дело затевает, сукин кот.
— А тебе это не по фигу? — благодушно сказал Виктор Семенович, разламывая с хрустом рачий панцирь и добывая нежное розовое мясцо. — У тебя там с ним нет пересечений. На хрен тебе эта глубинка? Сейчас, после того, как с Балыбиным все стало ясно, я подберу на город нормального мужика, и будешь там кум королю. Если, конечно, будешь слушаться Папу Карло, то есть меня.
— Я-то слушаюсь, — заметил Черный, — я свою натуральную услугу сделал, а ты-то, Семеныч, не торопишься… Когда я Клыка увижу, а?
— Давай это обмозгуем, — ответил прокурор, неспешно прожевав рачье мясо и отхлебнув еще пива. — Значит, так, Володя, из тюрьмы я его вывез. Он мне написал признание, что нычка у него находится в том самом Сидоровском районе, о котором мы с тобой только что упоминали. Представь себе, совсем неподалеку от охотничьего домика, который лет десять назад тамошний райком для приема областного начальства выстроил. Места там глухие, лоси, кабаны гуляют… Сезон начнется — съездим туда на охоту. Хорошее место. И очень уединенное. От райцентра полста километров, а отсюда — полтораста. Принадлежит он теперь моей жене, как главе фирмы «Русский вепрь», сторожат его ребятки, которых я ей порекомендовал. Вот туда-то я Клыка и спрятал. Он, конечно, темнит. Говорит, что готов меня вывести на нычку, а подробно дорогу объяснить не может, дескать, поведете в лес — вспомню по приметам. Врет?
— Врет, — пригубив из кружки, согласился Черный. — Слинять он хочет, Семеныч. И очень может быть, что нычки там нет. Я тут даже подумал: а брал ли он «дипломат»? Может, перестукнулся с каким нибудь поездным, а? Или как-то еще узнал?
— Не исключено, конечно, — кивнул Иванцов. — Я тоже об этом думал. Конечно, от моих ребят уйти нелегко. Это он дурак, если надеется. Так вот, думаю, что надо тебе приехать. И привезти пяток ребят повернее. Вы там, в глухомани, сможете любые методики применять — ори не ори, не услышат. Когда дойдет до кондиции, скажет всю правду. Если нычки действительно нет, я тебе за Балыбина свою услугу окажу. Возьму Курбаши и Штангиста за жабры. Вчера, когда разобрали балыбинские загашники, я туда сразу же людей послал, как только сообщили об убийстве, — там на них много чего нашлось. Милиция, если Найденову намекнуть, в два счета все что надо докрутит.
— А если нычка есть, оставишь их? — Черный блеснул золотой фиксой.
— Из города выгоню, пусть в райцентрах попасутся. Все равно ведь мимо меня к губернатору не проедут. И. о. городского — уже сейчас мой. А в том, что его утвердят, можешь не сомневаться.
— Добрый ты что-то стал, гражданин прокурор, — недоверчиво произнес Черный. — Ладно, поверим. Когда мне в твою сторожку являться?
— Давай завтра. На 678-м километре Московского шоссе, рядом с постом ГАИ, поворот направо, под «кирпич». Там тебя будет ждать мой проводник. Привезет куда надо, не сомневайся.
— Как же не сомневаться-то, Семеныч? А вдруг ты меня просто-напросто скрутишь, да и сунешь в камеру на место Клыка?
— Эх, Вова! Если б не знал, что ты шутишь, обиделся бы. Скрутить тебя и здесь можно, только какой же дурак режет кур, которые золотые яйца несут? Нужен ты мне, Володя, очень нужен.
— Ладно, замнем для ясности. Когда мне быть у этого «кирпича»?
— Для ровного счета — в полночь.
— Сколько всего народу брать?
— Да бери хоть всех, если охота. Главное, чтоб о нычке узнало поменьше. И кортеж постарайся поменьше сделать, чтоб мне потом не пришлось тебя от ФСБ отмазывать. Рындин, конечно, мужик приятный, понимающий, но ведомство у него скользкое. А привязал я его еще не очень крепко.
— Пять машин возьму.
— Только «КамАЗы» не бери, а то за Басаева примут, — усмехнулся прокурор. — И постарайся в колонну не строиться.
— Ладно…
— Верочка, — строго сказал редактор отдела криминальной хроники областной газеты «Губернские вести» (бывшего «Ленинского пути»), — потрудилась ты прекрасно. Профессионально. Но, к сожалению, в таком объеме это у нас не пойдет. Полосу нам под это убийство не дадут. Максимум полколонки. Давай, сокращай по-быстренькому, к двум часам понесу в секретариат.
— Николай Михайлович, — у Верочки Авдеевой аж уши покраснели от негодования, — да это ж сенсация! Вы понимаете? Сен-са-ция! В Америке всю газету бы под это отдали, а вы — полколонки. Представляете себе: убили бы прокурора Оклахома-Сити или Нового Орлеана? Да тут со всех Штатов пресса сбежалась бы.
— Верунчик! — нежно, но твердо ответил Николай Михайлович. — Давай не будем отвлекаться на демагогию. Мы не в Оклахоме-Сити живем. У нас четыре полосы, полторы на рекламу, полторы на официоз. Остается полполосы на творчество. И потом с чего ты взяла, что это сенсуха? У нас в этом году зарегистрировано 94 убийства плюс 35 неопознанных трупов. Ну убили городского прокурора с любовницей. Что он, не человек? Точно такой же, как Вася Иванов с машзавода, которому у пивной сегодня или завтра проломят башку бутылкой.
— Да ведь это заказное убийство! Ежу понятно!
У нас в городе, Верочка, каждое второе убийство заказное. А каждое первое-по пьянке. Ты думаешь, если мы дадим твой опус на всю первую полосу под аршинной шапкой: "Балыбин убит!" как делается в твоих любимых Штатах, то нашу газетку будут покупать больше? К тому же уже весь город и половина области все знают — в восемь утра областное радио передавало сообщение.
— Ага, знают! — иронически проворчала Авдеева —
Я сегодня уже утром слышала как бабы в автобусе трепались. Дескать, московская любовница приехала и порешила местную утюгом, а его ножом зарезала. Вот ты и напиши, что им по пуле в голову всадили, а за что и почему — этого еще и прокуратура не знает. Не фантазируй. Все, работай, Верунчик.
Редактор углубился в чтение какого-то иного материала, а сопящая от злости Верочка уселась за свой столик и принялась выдергивать из своей рукописи страничку за страничкой, потом — чиркать абзац за абзацем. Это длилось не более десяти минут, после чего текст, в котором уцелели всего три безбожно исполосованные странички, улегся под нос Николаю Михайловичу.
Так… — сказал тот. — Вполне приемлемо Но тебе кто-нибудь из официальных лиц говорил о том что подозревает заказное убийство? Нет, не говорил. И нечего самой делать выводы. Убираю. Так Вот это тоже не нужно. Откуда ты знаешь, что речь идет о мести криминальных структур? Они тебе докладывали. Вполне могли поссориться две подружки. А пистолет, между прочим, мог принадлежать госпоже Клевцовой или прокурору Балыбину. Может, она его застрелила, а потом с перепугу покончила с собой? Или наоборот. А эта брюнетка, уехавшая на машине, просто запаниковала, подумав, что ее обвинят в убийстве. А ты уж тут приговоры выносишь!
Редактор еще кое-что вычеркнул и расписался на бланке.
— Все. Пошел к ответственному. А ты не дуйся! И вообще, иди-ка ты в отпуск! И сама отдохнешь, и мне спокойней будет. Материала у меня хватит. Главный, слава Богу, сенсаций не требует.
— И пойду! С какого числа писать заявление?
— Да хоть с завтрашнего дня. Спроси в бухгалтерии, когда отпускные смогут выдать…
Редактор ушел в секретариат, а Вера, хлебнув из оплетенного металлической сеткой сифона стакан газировки, принялась писать заявление. От волнения пару раз ошибалась, рвала листы и швыряла в корзинку. Закончила как раз тогда, когда вернулся Николай Михайлович.
— Все, подписано — и с плеч долой. Написала заявление? Давай напишу, что не возражаю… Куда стопы направишь? На Канары?
Он явно издевался. На Верины отпускные можно было доехать только до заграничной Жмеринки и вернуться обратно.
— В деревню поеду. У меня дом остался от бабки в Сидоровском районе.
— Значит, проведешь месяц в фамильном замке с привидениями? Романтично! Грибы, ягоды, парное молоко, пьяные мужики… Идиллия!
Николай Михайлович черкнул внизу заявления: «Не возражаю. Редактор отдела Н. Слуев».
Как ни странно, все устроилось наилучшим образом. Главный подписал заявление, бухгалтерия тут же рассчитала отпускные, и ровно в 16. 00 Вера стала свободной как ветер сроком на 24 рабочих дня. На руках было около пятисот тысяч рублей, которые кассирша выдала пятитысячными купюрами: положить в кошелек пузатенькую пачку было приятно. Создавалась иллюзия благополучия и даже богатства, но при этом сразу же ощущался страх — а вдруг отберут, украдут и так далее?
