— Это… соболезнования свои приносим, — хмуро сказал один из бригадиров. — Человек был Михал Петрович, человек и хозяин настоящий. А так как и наш труд в этом дел тоже есть, так это… вот узнать хотим, разобраться, что и как будет дальше.
— Да, да, конечно, мы во всем разберемся, — суетливо подхватила Кустанаева.
— Разобраться бы сейчас надо — что у нас с работой теперь будет, что с предприятием-то нашим? Слух пошел — потому и убили Чибисова, что банкротить будут «Славянку» и по кускам продавать московским.
— А вы меньше слухам верьте, мужики, — веско сказал Павловский. — Что вы, малолетние, что ли, в самом деле? Ума своего нет — чужих слушаете? И вообще, не время сейчас разборки-то устраивать. У людей горе, скорбь. Такие дела после похорон обсуждают.
— Да тут похороны каждый день! — выкрикнул один из пришедших. — Не Татарский хутор стал, а погост. Жить страшно, так хоть с работой-то не гробьте нас совсем тут!
— Пожалуйста, я прошу вас… я умоляю… я разберусь. Я все улажу, все претензии… никто не собирается никого гробить. Завтра же соберем расширенное совещание менеджмента в офисе, пригласим представителя банка, будем решать, — Кустанаева нервно жестикулировала. Она на глазах теряла все — и лоск, и привлекательность, и уверенность, и последние остатки самообладания.
— Ладно, мужики, баста, давайте расходитесь по рабочим местам. Работа не ждет. Только-только распогодилось немного, а к вечеру опять прогноз плохой… Давайте, давайте, перерыв обеденный давно кончился, — повысил голос Павловский.
— Да, да, я прошу, возвращайтесь на работу, — произнесла Кустанаева. Ее довольно жалко прозвучавшая просьба словно пробудила Полину ото сна. Девушка медленно спустилась по ступенькам.
— А ты не приказывай тут, — тихо, с ненавистью сказала она Кустанаевой. — Чего ты тут раскомандовалась? Ты тут теперь никто.
— Полина?! — голос Кустанаевой дрогнул. — Ты что?
— А то, что пошла вон отсюда. Забирай свои вонючие тряпки, и чтоб через пять минут духу твоего не было в моем доме. — Полина в бешенстве топнула босой ногой. — Что, оглохла, что ли? Пошла в ж..!
Катя ожидала чего угодно — слез, истерики, даже нового покушения на самоубийство — чего угодно в такой день, но только не этого. Полудетский фальцет, сорвавшийся на визг. Бледная, злобная, осунувшаяся Полина была похожа сейчас на яростного фокстерьера, кидающегося на загнанную издыхающую лисицу. Даже рабочие опешили от неожиданности и смущенно настороженно смолкли.
Лиса Кустанаева закрыла лицо руками и, пошатываясь, пошла в дом. Катя ждала, что Павловский бросится за ней. Но он и бровью не повел.
— Ребята, ладно, хватит митинговать, пошли отсюда, — громко сказал Туманов хриплым голосом.
Рабочие молча поплелись к выходу.
— Завтра старший агроном в Москву обещался ехать к Хвощеву Антон Анатольичу, — буркнул кто-то. — А с этими что теперь говорить? Эх…
Туманов и участковый Трубников уводили делегацию, точно опытные пастухи стадо. Заурчали моторы грузовиков. Машины за воротами начали разъезжаться. Полина осталась одна посреди пустого двора. Она медленно, неуверенно приблизилась к Павловскому. И вдруг на глазах у Кати и Колосова с судорожным рыданием бросилась ему на шею. Он обнял ее и повел в беседку, что-то успокаивающе шепча. Никита приводил взглядом эту пару. В машине он молча курил, сосредоточенно о чем-то думая, и на вопросы и восклицания Кати только рассеянно кивал.
Глава 29
ДЛЯ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА УБИЙСТВ — СЮРПРИЗ
Вечером Колосову позвонил Геннадий Обухов. Разыскал таки.
— Привет, я слыхал, в полку покойников веселенькое; пополнение. Нехорошо, ай-яй-яй… Что случилось-то, воин?
Никита сухо и коротко проинформировал коллегу.
— Крутой поворотец, — хмыкнул Обухов, — Ну, это впрочем, сугубо ваши дела. Я тебе совсем по-другому поводу звоню. Виделся я тут с нашей общей знакомой. И удивлен безмерно. Никита, что это еще за десять ножей в спину революции? Чего ты там ей наобещал?
— Зарубко не трогай. Она мне нужна как свидетель на суде, — сказал Колосов.
— Какой суд? Когда он будет? У вас уже третий мертвяк по счету и концов никаких. Суд у него… Ишь моду взяли, чужие источники мутить!
— Зарубко будет давать показания только в суде, — отрезал Никита, но тут же смягчился (жизнь и третий по счету покойник заставят быть дипломатом). — Ну я тебя прошу. Не будь живоглотом, Гена, она мне большую помощь оказала. И на кой она тебе сдалась, такие ли люди у тебя — орлы, а эта что? Тьфу, в масштабах вашей организации. Ну пожалей бедную девчонку.
— Бедную? У нее знаешь какая зарплата за это ее голое поповерчение? Наши с тобой сложить и в куб возвести — во какая. Всех жалеть — с работы выгонят. А работа у нас с тобой не волк, а второй дом. Ладно, твое счастье, что я все равно в отпуск ухожу. А то б я с тобой не так поговорил… После отпуска увидим, какой это будет суд, над кем, и будет ли он.
— Увидим. Едешь куда-нибудь? — совсем уже мирно спросил Никита.
— В Одессу, как всегда.
— Ну, счастливо расслабиться.
— Это с женой-то? — Обухов саркастически усмехнулся. — Не расстраивай меня лучше.
Его голос как-то чудно было слышать здесь, на тихом Татарском хуторе, в наползающих сумерках…
Никита решил заночевать у Брусникиной. И предвидел разные сложности. Смиренно проситься на ночлег после своего недавнего «несанкционированного вторжения» было как-то вроде не того… Но Вера Тихоновна, до глубины души потрясенная последними событиями, не то что не возражала, а, напротив, была чрезвычайна рада, сразу предав все былое забвению.
—Так ты тут хочешь остаться? А где же ты будешь спать тут? — без особого восторга встретила эту идею Катя. Тут и места нет.
— Как это чет места? Да целый дом! Я сейчас на террасе раскладушку поставлю, перину из чуланчика достану, постелю. Свежо, чисто, мягко. Спите на здоровье! — суетилась Брусникина.
Катя ничего не сказала на это. Она слишком устала для споров. По лицу Колосова было видно: он решил остаться здесь, а не ехать к Трубникову в Столбовку и не спать на стульях под шинелью в опорном пункте.
Из врожденной гордости он ничего не просил, но из сострадания его надо было все-таки накормить ужином. И Катя погнала сама себя хворостиной на кухню, захлопотала у старенькой брусникинской плиты на газовых баллонах.
Вера Тихоновна, наглотавшись валидола, рано ушла к себе и легла спать, слегка подбодренная присутствием в своем доме настоящего милиционера (Катю она все-таки в такой роли не воспринимала). И они остались на террасе вдвоем.
Никита умом понимал, что сейчас после третьего трупа в этом чертовом запутанном деле ему, как профессионалу и руководителю всей операции, следует и говорить с ней только о деле. НО говорить хотелось совсем о другом. И в голову лезло совсем иное.
— Я с ног валюсь, — пожаловалась Катя. — Знала бы, во, что ты меня втравишь, ни за что бы не поехала.
— Выпить хочешь? — спросил он.
— Даже не знаю. Никаких желаний нет. И дяденьки кровавые в глазах…
Он сходил к своей машине, стоявшей рядом с Катиной за забором. Достал из багажника бутылку водки. Но Катя при виде водки капризно скривила губы. И он выпил один два раза по сто граммов под жареную картошку с тушенкой. Потом Катя наскоро вымыла посуду во дворе. А он сидел на ступеньках крыльца, курил.
К вечеру как-то вдруг распогодилось. Солнце село в воды Славянки, а не в тучи. Над полями взошел месяц, и звезд на черном небе высыпало видимо-невидимо. Никита подумал, когда это он видел вот такие стремные звезды в последний раз? Лет сто назад, двести? В городе звезд просто нет — только реклама и фонари.
— Долго ты будешь сидеть? — недовольно спросила Катя.
— А что? Я мешаю тебе?
— Господи, да сиди хоть всю ночь! А я иду спать.
Но ока не пошла спать. А прислонилась спиной к перилам крыльца. По ее встревоженному усталому лицу Никита видел: если она и снизойдет до разговоров с ним в эту чудесную звездную ночь, так только о деле. О Бодуне Чибисове, Хвощеве…
— Что предпримешь завтра? — спросила Катя.
— Ну, утром в отдел поеду, еще раз вместе со следователем допрошу Островскую.
—А потом что?
— Потом буду думать. Вместе с тобой.
— Я хочу поговорите с Полиной, — Катя барабанила пальцами по перилам. — Но чувствую, что… Интересно, уехала ли Кустанаева?
— Трубников от моего имени сказал ей, что пока до выяснения всех обстоятельств уехать из Славянолужья она не может.
— Так она вас и послушала, когда ее при всех, а главное — при Павловском, выгнали пинком под зад.
— Не ожидала такого от девчонки? — спросил Никита, помолчав.
— Нет, не ожидала. Она такой тихой казалась, напуганной, зажатой, беззащитной. Но это без Павловского. В его присутствии она сама не своя, словно с горы летит… Какая-то странная у нее любовь к нему, больше похожая на одержимость. От такой любви лучше подальше держаться, — Катя вздохнула. Она сказала это просто так, чисто машинально. Не думала даже, что еще придется это вспомнить. — И, уж конечно, сейчас она для нас плохой собеседник, потому что не захочет и слышать ни наших вопросов, ни предостережений, ни советов. А перед нами факт, что Чибисова убили сразу после того, как она открыла ему глаза на похождения его любовницы… Как все переплетается в этом деле. Я все время теряю нить происходящего. Еще один факт — Полина теперь и вдова, и сирота, и наследница всего. И все за какие-то десять дней. Знаешь, и тут тоже есть кое-что странное…
