Никогда до сих пор мне не доводилось слышать, чтобы Марта говорила таким холодным, бесстрастным тоном; я узнал и тон, и стиль: так изъясняются профессионалы, сроднившиеся с насилием, совершенно лишенные души.
Ланцманн уцепился за револьвер, как ребенок за игрушку. Я незаметно продвигался к «беретте» Зильбермана. Ланцманн пытался хорохориться, но голос у него был померкший:
— Вы… насмотрелись комиксов… Марта. И не подумали… о собственных… интересах.
Ноги у него подгибались, и ему пришлось, чтобы не упасть, ухватиться за кресло. Марта воспользовалась этим и вырвала у него пистолет, одновременно и я схватил «беретту» Зильбермана. Мы, держа в руках оружие, напряженно смотрели друг на друга. Марта недобро улыбнулась, блеснув перламутровыми зубами:
— Левой рукой, Жорж? А тебе не кажется, что ты переоцениваешь себя?
— На таком расстоянии, любимая, я ни за что в тебя не промахнусь.
Лицо Ланцманна посерело. Он схватился за горло:
— Пить… Господи, пить. Дайте же мне ваше противоядие. ..
— Где копия списка, которую вы получили?
Ланцманн захлопал глазами, точно сова, удивленная наступлением дня.
— Так вы… ничего… не поняли!
Мы с Мартой уставились на него. Он рассмеялся болезненным смехом:
— Прелестная парочка! Готовы… прикончить друг друга из–за… клочка бумаги, которого я… в глаза не видел!
— Что вы сказали?
— Никогда! Никогда не видел! Безумно… смешно!
Запинаясь, я пробормотал:
— А… фотокопия, посланная Зильберману?
— Фрагмент, который дал мне… Грегор, чтобы доказать… что он говорит… правду. Ах, бедняжки, до чего вы… глупы!
— Но где же тогда список?
Марта встряхнула Ланцманна. Он зашелся кашлем, содрогаясь в конвульсиях. Глаза вылезали у него из орбит. Марта отпустила его. И тут прозвучал его прерывистый, страдальческий голос:
— Горло огнем горит… Марта, вы… закоренелая потаскуха, но все равно… я вам расскажу кое–что… это меня позабавит… Не люблю… ординарных людей… они слишком скучны…
Его тело корчилось от невыносимой боли, он прижимал руки к сердцу.
— Какая боль… Я не знаю… где список. Есть лишь один человек… который знает… но он никогда… не сможет вам сказать.
— Почему?
Этот вопрос вырвался у нас с Мартой одновременно.
— Потому что он… неизлечимо… сумасшедший.
— Кто он?
Я встряхнул его. Лицо у него стало свинцово–синим, рот приоткрылся, обнажив зубы, и он выдохнул:
— Сейф двести восемьдесят восемь… пятьдесят два… триста пятьдесят семь… Федеральный банк… Вы будете… потрясены…
— Ланцманн!
Тело его судорожно выгнулось, в уголках рта появилась пена. Я обернулся к Марте с криком:
— Марта, быстрей противоядие!
Но он уже упал мне на руки, и его застывшие светлые глаза с немым укором уставились на меня. За последние двенадцать часов это уже второй мертвец, который смотрит мне в глаза. Ланцманн! Я не мог поверить, что никогда больше он уже не раздвинет губы в недоброй улыбке и не произнесет какую–нибудь саркастическую фразу. Он выглядел старым и усталым. Мертвый, он как–то съежился. Марта подошла к нему, приподняла веки:
— Сердце отказало.
На какой–то миг наши руки соприкоснулись на мертвой щеке Ланцманна. И мне показалось, будто рука Марты дрогнула. Я взглянул на нее:
— Противоядия не существует, да?
Марта спокойно закурила сигарету.
— Да. Но если бы оно и существовало, не знаю, дала ли бы я его Ланцманну. Этот подлец поставил под удар всю организацию, из–за него мы потеряли годы.
— Мы?
— Бригады Эрреры, — ответила она, выпустив мне в лицо струю дыма.
От удивления у меня отпала челюсть. Марта — наймитка Зильбермана, Марта — наймитка Ланцманна, Марта — в бригадах; метаморфозы совершались слишком стремительно для моего разумения. Я уже ничего не понимал. У меня было ощущение, будто я проваливаюсь в бездонный колодец, где каждый ответ вызывает новый вопрос. А Марта как ни в чем не бывало продолжала:
— Мы знали, что существует бесценный документ, который позволил бы нам добраться до самых высокопоставленных членов «Железной Розы». Я проникла в организацию Зильбермана именно с этой целью: добыть список. Воспользовалась Грубером. Убедила его, что всецело сочувствую их идеалам. А он, дурак, совершенно потерял голову. Сходил по мне с ума и очень скоро предложил присоединиться к ним. И тут Зильберману пришла идея использовать меня для контроля за тобой. Поначалу я тоже верила, что ты их шантажируешь, и надеялась выкрасть список и передать его бригадам. Потом поняла, что ты тут ни при чем. И что в нашей организации имеется предатель. Я долго думала.
Я слушал, не упуская ни слова.
— Я была уверена: Грегор фон Клаузен добрался до Швейцарии, был поставлен в такие условия, что ему пришлось убить своего отца, завладел этим списком и исчез. Мне было очевидно, что ты об этом ничего не знаешь. Следовательно, ты не Грегор!
Наконец–то я вижу человека, который признал это!
— Кто–то перехватил Грегора, вероятней всего, ликвидировал его и забрал этот проклятый список. Кто–то, кто достаточно хорошо знает тебя, чтобы принудить тебя без твоего ведома играть роль Грегора. Кто–то, кто является членом бригад и кому мог довериться Грегор. Так я вышла на Ланцманна. «Темная дорожка психиатра». Как тебе нравится такое название детективного романа?
Марта безрадостно улыбнулась. И я вдруг увидел ее такой, какая она есть: молодая женщина с осунувшимся лицом, хрупкая и несчастная. И у меня внезапно возникло нелепое желание обнять ее, привлечь к себе. Но я справился с ним. Она выпустила дым и продолжала, словно мы вели обычный, ничего не значащий разговор:
— Я притворилась, будто вступила с ним в союз. Мне нужно было выиграть время. Подготовить план атаки. Мне и в голову не приходило, что произойдет вся эта каша…
Она кивком указала на трупы Зильбермана и Ланцманна. Два мертвеца в роскошной гостиной перед камином, где тлеют красные угли. Но хуже всего, что после всех событий последних дней мне вовсе не казалось, будто они тут не к месту. Как если бы для смерти место всюду, особенно рядом со мной. Я поднял голову:
— Ты убила Грубера?
Марта выдержала мой взгляд.
— Прежде чем стать активным членом бригад, я прошла специальную подготовку. По–настоящему специальную. Я — наемная убийца, Жорж. Так я зарабатываю на жизнь. Приводя в исполнение приговоры. Не слишком романтично, да? Ну а что до Грубера, я сказала Зильберману, что забыла сумочку. Он ждал меня в лимузине. А я взяла в кухне нож и спустилась в подвал. Действовать надо было быстро и бесшумно. Я приоткрыла дверь, Грубер меня не услышал. Он стоял спиной и насвистывал. Я подняла нож и изо всех сил ударила его между вторым и третьим позвонками. Он без единого звука осел. А я вернулась в лимузин, и мы поехали на прием. Я тебя шокирую?
— Думаю, отныне меня уже ничто никогда не способно шокировать.
Она придвинулась, прикоснулась ко мне. Я ощутил опьяняющий аромат ее кожи. Наемная убийца. Исполнительница приговоров, заочно вынесенных скрывающимся военным преступникам. Моя мирная историк искусств, оказывается, опасней гремучей змеи. А она закатала мне рукав рубашки.
— Сейчас я сделаю тебе перевязку. Стой смирно.
— Марта…
Я притянул ее к себе действующей рукой. Она мягко высвободилась.
— Жорж, ты… сын Лукаса фон Клаузена… Мясника…
Я запротестовал:
— Но ты же знаешь, что я ни сном ни духом обо всей этой истории!
— Вся моя семья была уничтожена во время войны. Ты можешь это понять, Жорж? Вся, вплоть до младенцев. Мой отец — единственный, кто уцелел из семьи в пятьдесят два человека. Ему было десять лет, и он ждал в медчасти своей очереди, чтобы послужить фон Клаузену и его банде подопытной свинкой, но эти мерзавцы в тот день сбежали как крысы с корабля.
Я родилась, когда моему отцу было двадцать пять, но он выглядел на все пятьдесят и умер, не дожив до своего тридцатилетия. В лагере его подвергали воздействию радиоактивных лучей. Знаешь, иногда у меня возникает ощущение, что мы по–настоящему свихнулись на мести, но сколько людей вроде Лукаса фон Клаузена не предстали после войны перед трибуналами! А ты, ты — его сын!
Сначала я думала, что ты такой же, как они, один из этих гнусных фашистиков, что еще отвратительней своих отцов, потому что ты их предал ради выгоды. Но потом, со временем, я вдруг почувствовала, что…
— Что? Говори!
Действующей рукой я встряхнул ее. Но она замкнулась, как устрица.
— Ты мне делаешь больно!
Я отпустил ее. И резко отвернулся. Ее низкий голос пронзил меня до самых недр души:
— Что я полюбила тебя. Я люблю тебя, Жорж. Кем бы ты ни был.
Слезы закипели у меня в глазах. Я сглотнул и постарался сдержать их.
