В числе двух миллионов фотографий с дактилоскопическими оттисками и отметками, собранных в Департаменте с преступников и подозрительных лиц, имелась особая серия фотографий «варшавских» воров. Из этой группы карточек я захватил ς собой в Харьков, на всякий случай, штук 20 снимков с особенно ловких и дерзких воров.
Вместе со мной, по моему предложению выехал способный агент Линдер, молодой человек, польский уроженец, обладавший истинным даром подражания манере говорить по-русски всяких инородцев. Этому второму Мальскому особенно удавались евреи и чухонцы.
Итак, 29 декабря мы выехали в Харьков и, благодаря некоторому опозданию поезда, прибыли туда 31-го вечером. Я немедленно вызвал к себе Лапсина, который в устном рассказе передал дело. Подкоп под стальную комнату велся из дровяного сарайчика соседнего с банком двора, принадлежащего квартире, занимаемой банковским служащим. Этот господин пользовался вообще неважной репутацией. В момент совершения кражи его не оказалось в городе, откуда он выехал с женой на два праздничных дня куда-то в окрестности Харькова. Но, несмотря на это алиби, судебный следователь счел нужным его арестовать, так как подкоп прорывался недели две, не меньше, и велся у самой стены занимаемой им квартиры, так что представлялось невероятным, чтобы стук кирок и лопат не обратил бы на себя внимание чиновника.
На следующий день я пожелал лично осмотреть место преступления. Осмотр подкопа подтвердил соображения следователя. Стальная комната банка являла весьма любопытное зрелище: два стальных шкафа со стенками, толщиной чуть ли не в четверть аршина, были изуродованы и словно продырявлены орудийными снарядами. По всей комнате валялись какие-то высокоусовершенствованные орудия взлома. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие-то хитроумные сверла, и аккумуляторы и батареи, — воровские приспособления, стоимостью в несколько тысяч рублей.
Опрошенный мною арестованный чиновник оказался заядлым поляком, все отрицавшим и сильно возмущавшимся незаконным, по его мнению, арестом.
Так как прорытие подкопа, равно как и подготовка к краже вообще должны были занять немало времени, то воры, надо думать, прожили известное время в Харькове. Посему, взяв Линдера и местных агентов, я принялся объезжать гостиницы, захватив привезенные с собой из Москвы 20 фотографий «варшавских» воров и карточку арестованного чиновника.
Мне посчастливилось! Из десятка гостиниц в одной опознали по моим карточкам неких профессиональных воров Станислава Квятковского и Здислава Горошка, в другой — Яна Сандаевского и еще троих, фамилии которых не помню, всего — 6 человек Оказалось, они прожили в этих гостиницах с месяц и уехали лишь 26-го числа.
Вместе с тем выяснилось новое обстоятельство. По фотографии арестованный чиновник был опознан лакеем той гостиницы, где проживали Квятковский и Горошек Лакей этот, шустрый малый, не только сразу же опознал обоих воров и чиновника, но, со смешком поведал о Тех перипетиях, косвенным участником которых он являлся за время проживания этих господ в его гостинице. По его словам, к Горошку, а особенно к Квятковскому, часто захаживал арестованный чиновник и более того: Квятковский был, видимо, в любовной связи с женой ничего не подозревавшего чиновника. Эта женщина не раз навещала в гостинице Квятковского и нередко ему, лакею, приходилось относить записочки то от него к ней, то обратно. Из этих тайных записок любопытный лакей и убедился, к своему удовольствию, в их связи.
Между тем, дополнительные сведения, собранные об арестованном чиновнике, не говорили в его пользу. До Харькова. он служил в Гельсингфорсе, в отделении Леонского Кредита, откуда был уволен по подозрению в соучастии в готовившемся покушении на кражу в этом банке.
Мои дальнейшие вызовы и допросы арестованного чиновника ничего не дали. Он все так же продолжал отрицать всякую за собой вину. После долгих размышлений я решил попробовать следующее.
— Вот что! — сказал я моему Линдеру. — Сегодня же переезжайте в другую гостиницу подальше от меня, а завтра, под флагом дружбы с Квятковским и по причине предстоящего, якобы, отъезда вашего из Харькова, зайдите к жене арестованного чиновника и передайте ей привет от Квятковского. Для достоверности покажите ей фотографию последнего, будто бы вам данную, с дружеской надписью на обороте. Надпись по-польски сфабрикуйте сами. Образцом почерка Квятковского послужит его факсимиле, имеющееся на полицейской карточке. Было бы крайне желательно при этом получить от указанной дамы какое-либо письмо или записку, адресованную Квятковскому.
Линдер блестяще выполнил поручение. На следующий день он был принят этой особой. О своем визите он мне так рассказывал:
«- Я пришел к вам, пани, от Стасика Квятковского, моего сердечного друга. Пан Станислав просит передать свой привет и сердечную тоску по пани.
— Я не розумем, цо пан муви! — смущенно сказала она. — Какой пан Станислав, какой пан Квятковский?
Я снисходительно улыбнулся.
— Пани очень боится! Но, чтобы вы не тревожились, Стасик просил меня показать пани вот этот портрет. Не угодно ли? — и я протянул ей карточку с надписью.
Взглянув на нее, моя барынька просияла, видимо, успокоилась и стала вдруг любезнее.
— Ах, прошен, прошен, пане ласкавы, сядать!
После этого все пошло, как по маслу. Она призналась мне, что сильно соскучилась по Квятковскому и поставила меня в довольно затруднительное положение, пристав с вопросом, где теперь пан Станислав. Я вышел из затруднения, сославшись на легкомыслие женщин.
— Пан Станислав, любя и доверяя вам всецело, тем не менее просил не называть пока его адреса, так как боится, что вы, случайно, можете проговориться. А ведь тогда, все дело, так благополучно проведенное им и вашим супругом, может рухнуть.
— Напрасно пан Станислав во мне сомневается! Ради него, ради мужа, наконец, ради самой себя, я обязана быть осторожней. Впрочем, пусть будет, как он хочет!»
В результате Линдер был всячески обласкан, накормлен вкусным обедом, а вечером, покидая гостеприимную хозяйку, он бросил небрежно:
— Быть может, пани желает написать что-либо Стаею, так я охотно готов передать ему вашу цедульку.
Пани обрадовалась случаю и тут же написала Квятковскому нежное послание, заключив его фразой: «…Как жаль, коханы Стасю, что тебя нет со мной сейчас, когда муж мой в тюрьме!»
Поблагодарив Линдера за хорошо исполненное поручение, я на следующий день вызвал арестованного чиновника.
— Ну, что же, вы все продолжаете отрицать ваше участие в деле?
— Разумеется!
— Вы отрицаете и знакомство ваше с Квятковским?
— Никакого Квятковского я не знаю!
— И жена ваша не знает пана Квятковского?
— Разумеется, нет! Кто такой этот Квятковский?
— Любовник вашей жены!
— Ну, знаете ли, этот номер не пройдет! Жена моя святая женщина и в супружескую верность ее я верю, как в то, что я дышу!
— И напрасно! Я могу вам доказать противное.
— Что за вздор! Ведь если бы и допустить недопустимое, т. е. что жена изменяет мне с Квятковским, то как бы вы могли доказать мне это? Ведь не держали же свечку над нею и паном Станиславом?
— А откуда вам известно его имя?
Чиновник сильно смутился, но, оправившись, ответил: — Да вы как-то, на одном из допросов, так называли Квятковского.
— Я что-то не помню. Во всяком случае, у вас недюжинная память! Но оставим пока это, поговорим серьезно. Я делаю вам определенное предложение: я обещаю вам доказать, как дважды два — четыре, неверность вашей жены, а вы обещайте мне помочь разыскать Квятковского, замаравшего вашу семейную честь. Идет, что ли?
— Heт, не идет! Так как я, не зная Квятковского, не могу вам помочь разыскать его. Но заявляю, что не пощажу любовника моей жены, буде таковой оказался бы!
— Ладно! Довольно с меня и такого обещания. Вы, конечно, хорошо знаете почерк вашей жены?
— Ну, еще бы!
— Так извольте получить и прочесть письмо ее, написанное вчера на имя Станислава Квятковского! — и я протянул ему переданный мне Линдером запечатанный розовый конверт.
Чиновник схватил конверт, вскрыл его, извлек бумагу и жадно накинулся на нее. Я наблюдал за ним. По мере чтения лицо его все багровело и багровело, руки начали трястись, дыхание становилось прерывистым. Наконец, кончив чтение, он яростно скомкал бумагу, метнул бешеный взгляд и, хлопнув кулаком по столу, воскликнул:
— Пся крэв! Ну, ладно, пане Станиславе, не скоро пожалуешь ты сюда! А, если и пожалуешь, то не для свидания с моей женой! Ах, ты, мерзавец, подлец ты этакий! Ну, теперь держись! Хоть и сам погибну, но и тебя потоплю! Господин начальник, — обратился он ко мне, — извольте расспрашивать, я теперь все, все скажу, рад вам помочь в поимке этого негодяя Квятковского!
