И вновь перемена кадра: отчетливо видны двор дома и дверь подъезда с задней стороны дома. Павлов уверен, что здесь никогда не был. Напротив подъезда сложен штабель дров. Бросились в глаза и запомнились сучки и наросты на крайних бревнах. А голос продолжает диктовать: «Второй этаж, дверь справа». И одновременно становятся видны лестничная площадка второго этажа и дверь квартиры. Кто-то невидимый распахивает её, и Павлов видит стоящего посреди комнаты молодого парня, которого раньше никогда не встречал. Где-то в. глубине мелькает догадка: «Это — преступник». И слева у стены между дверью и шкафом висит пальто, снятое с потерпевшей. Затем сразу же все исчезло, и последовал глубокий сон.
Придя утром на работу, Павлов в шутку рассказал товарищам об увиденном ночью. Один из оперативных сотрудников Николай Евдокулин предложил: «А что, если сон в руку? Давай проверим. Все равно пока нет никаких версий».
В составе группы — сотрудника милиции в форме, Павлова и заместителя начальника отдела уголовного розыска Назаренко — поехали на улицу Сталина. Вот и дом с номером 32. Павлов уже не сомневался, что именно этот дом он видел во сне. Уверенно обогнув угол дома и войдя во двор, он увидел бревна, и его поразило точное совпадение виденных ночью сучков и наростов. На какое-то мгновенье ему стало не по себе. Но, взяв себя в руки, он зашел в подъезд, словно бывал здесь уже не в первый раз. Вот и второй этаж. Знакомая квартира. Звонок. Дверь открывает сам хозяин комнаты. Теперь уже не до шуток: перед Павловым стоит парень, виденный им во сне.
На требование предъявить документы парень показывает свой паспорт. Заметно, что он напряжен и взволнован. Пока следуют обычные вопросы: с кем живешь, где работаешь, приходят вызванные понятые. Это дворник и соседи. Но где же пальто? Слева за дверью рядом со шкафом имеется простенок, задернутый занавеской. Павлов просит одного из понятых отодвинуть занавеску. Сомнений больше нет: на вешалке висит женское пальто с серым мехом на воротнике и на рукавах. Преступник ошеломлен: он не понимает, как милиция так быстро разыскала его. Ему пришлось тут же сознаться в совершенном грабеже. Потерпевшая без колебаний его опознала. Парень был не судим, никогда ранее в поле зрения милиции не попадал. На грабеж пошел из-за материальных затруднений. Вряд ли можно было его быстро разыскать в столь сжатые сроки.
После этого случая Павлов ещё долгие годы проработал в уголовном розыске. Впоследствии он неоднократно пытался воссоздать у себя столь необычное состояние путем искусственного вызывания чувства голода, крайней усталости и постоянных размышлений о совершенном преступлении, как и было в тот необычный день. Но, к сожалению, ни разу чудесная способность увидеть во сне разыскиваемого преступника к нему не возвращалась. В то далекое время, услышав эту историю, мы пришли к выводу, что неумолимая судьба этого парня состояла в неотвратимости наказания за совершенный грабеж. И это в нас, сотрудников уголовного розыска, внесло веру в высшую справедливость, которая иногда может быть достигнута и столь необычным путем.
Так и до сих пор остается загадкой этот почти сорокалетней давности случай.
Голос матери, упорно настаивающей на своем нелепом желании, срывался от волнения. Требование тащить через весь город в новую квартиру выцветший от времени и покрытый трещинами, словно морщинами, старый комод вывело Гусева из себя и, ответив резким отказом, он с раздражением резко бросил телефонную трубку.
До последнего времени мать жила с соседями в «коммуналке» старого добротного дома. Но неожиданно ей предложили разъехаться с соседями в две однокомнатные квартиры. Матери никакой, даже такой выгодный, обмен был не нужен: с соседями привычнее, веселее, да и хлеб с пакетом молока есть кому принести, когда заболеешь. Не станешь же по пустякам, беспокоить сына. И так целыми днями не видит семьи, работая в уголовном розыске.
Но добрая, не умеющая никому отказать, мать покорно уступила мольбам молодых соседей, и переезд состоялся. Старых, привычных ей вещей набралось немало и, по настоянию сына, она сначала согласилась оставить потрепанный жизненными невзгодами комод на лестничной площадке своего последнего этажа. Но не прошло и трех дней, как затосковала по этой развалине.
«Зря я сразу не догадался сжечь или выбросить его на помойку. А теперь ей подавай комод, как напоминание о первых счастливых днях с отцом, купившим столь необходимую вещь сразу после свадьбы. Ну нет! На всякое чудачество деньги тратить ни к чему. От отца остались фотографии и другие вещи. Пусть смотрит и вспоминает, сколько ей захочется!»
Неприятные размышления прервал стук в дверь. Появление дежурного Митрофанова предвещало неприятности. Так и есть! «В поликлинике женщина умерла. Скоропостижно. Сидела, ждала приема у врача и скончалась прямо возле кабинета. Труп отправлять в морг надо, а без официального осмотра не возьмут. Так что выйди на место и составь протокол».
Веселого мало — труп осматривать. Да и пустая формальность. Хорошо еще, что поликлиника рядом.
Женщина лежала не в коридоре, где, по свидетельству очевидцев, умерла, а в кабинете врача за белой ширмой. Ее полное тело покоилось на высоком жестком топчане, обитом черным дерматином. Обычно в таких случаях он делал подробное описание поверхности тела, фиксировал отсутствие признаков внешних повреждений и заносил в протокол вещи, имевшиеся при трупе.
Все было ясно, но на трупе были дорогостоящие ювелирные изделия: золотое кольцо с довольно крупным камнем и усыпанные мелкими бриллиантиками сережки. Необходимо было принять меры к их сохранности. И Гусев в присутствии врача и медсестры приступил к составлению протокола об изъятии украшений для передачи родственникам вместе с сумочкой, где лежали деньги и паспорт. Кольцо снялось сразу почти без усилий, а с серьгами пришлось повозиться: они были на винтиках, плотно впившихся в ушные мочки, и, с трудом преодолевая естественное в таких случаях отвращение, он открутил скользкие металлические кружочки, буквально выворачивая их из мягкого человеческого тела.
После окончания неприятной процедуры, помня о необходимости оповещения о не счастье родственников, зашел в регистратуру и с лечебной карточки списал номер домашнего телефона.
Вернувшись в кабинет, Гусев первым делом надежно спрятал сумку с драгоценным содержимым в сейф и уж затем набрал нужный номер. К телефону подошел сын умершей, и Гусев, затрудняясь впрямую говорить о смерти близкого человека, с осторожностью сообщил, что его по долгу службы вызвали в поликлинику, где женщине стало плохо. Но эта предосторожность оказалась излишней. Голос на том конце провода был деловит и спокоен: «Если она умерла, скажите прямо, я должен знать, как обстоят мои дела. И не бойтесь, мы с женой давно знаем приговор врачей её состоянию и уже свыклись с мыслью о скором летальном исходе».
Гусева неприятно поразило будничное спокойствие абонента. А тот, выдержав необходимую для приличия паузу, сразу перешел к деловой части переговоров.
— Где она сейчас находится?
— Пока в поликлинике. Но уже вызвали карету, чтобы забрать тело. Но если вы поспешите, то застанете её ещё там.
— А украшения и деньги при ней? Ведь эти эскулапы и перевозчики все украсть могут, — заволновался наследник.
— Да не волнуйтесь, все ценности, бывшие при ней, находятся у меня в сейфе.
— Я сейчас же буду у вас, в каком вы находитесь кабинете? — голос звучал торопливо и неподдельно встревожено.
И хотя Гусеву хотелось побыстрее отделаться от ответственного хранения столь дорогостоящих украшений, он испытывал неловкость от нескрываемой поспешности своего собеседника.
Ждать пришлось недолго. В кабинет, чуть запыхавшись, вошел молодой человек и молча протянул предусмотрительно захваченный с собой паспорт. Для проформы Гусев полистал документ. «Почти мой ровесник», — подумалось ему и он ещё раз испытующе взглянул на посетителя, выглядевшего моложе своих 25 лет. Пауза затягивалась, и Гусев, так и не найдя ни к чему не обязывающих в таких случаях слов соболезнования, вытащил из сейфа сумочку и передал наследнику. Пока тот дважды пересчитывал деньги и тщательно проверял, не нанесен ли ущерб дорогим украшениям, внимательно их осматривая, Гусев чувствовал себя подозреваемым в попытке совершения бесчестной махинации. Наконец, неприятная процедура была закончена, и он с облегчением положил в сейф написанную каллиграфическим почерком расписку законного владельца. Процедура заняла не более десяти минут.
— Вы ещё можете успеть застать её в поликлинике. — Гусев умышленно избежал слова «труп». Но его деликатность была излишней.
— А зачем? — Наследник равнодушно пожал плечами, — Они же сообщат, куда её увезут. У меня и так мало времени: похороны, знаете ли, очень хлопотное дело.
