— Как жаль, что эти молодые люди стоят здесь со своими плакатами в такой день, не так ли?
— О, не уверен, Фиц. Я думаю, если бы их здесь не было, нам бы их недоставало. К ним так привыкаешь.
У Фицроя Гранта был двойной подбородок и глаза таксы, неизменная усмешка на изрытом морщинами лице. Его до блеска начищенные ботинки, хорошая одежда и ухоженные руки наводили на мысль о тщеславии сенатора'. Он осторожно провел рукой над головой, не нарушая аккуратной волны белых волос, и сердечно помахал прохожему. Когда Этридж посмотрел в этом направлении, он увидел, что прохожим был не кто иной, как сенатор Уэнделл Холландер от Кентукки, пожилой и кривоногий, взбиравшийся, как краб, по ступенькам лестницы.
Холландер тяжело дышал, он вообще плохо выглядел, хотя за те восемнадцать лет, которые Этридж знал его, он вряд ли когда-либо выглядел хорошо. Холландер являл собой тип видавшего виды, вороватого и хитрого политика-южанина, но, разумеется, это был лишь поверхностный образ, поддерживаемый прессой. По сути, Холландер был рассудителен, как повеса из Лас-Вегаса, и обходителен, как косяк пираньи.
Холландер направился прямо к ним, на ходу придавая лицу радостное выражение. Он был слегка глуховат и сразу закричал:
— Господин вновь избранный вице-президент! Сэр, господин сенатор!
— Хелло, Уэнди. — Этриджу почти удалось придать голосу сердечность. Они пожали друг другу руки. Этридж ненавидел Уэнделла Холландера и был уверен, что тот в свою очередь ненавидит его, но ни один из них никогда не признал бы этого. Их взаимная враждебность была скрыта под приветливой доброжелательностью и являлась единственной чертой их взаимоотношений, которая усилилась с момента избрания, так как они теперь были не просто членами противостоящих партий, а еще и противоборствующих групп в правительстве. Уэнделл Холландер являлся председателем сенатского комитета по ассигнованиям и главой сената как старейший его член, причем не подлежало обсуждению, что его переизберут на обоих постах. Сенаторство Холландера было непоколебимо: он заседал в сенате с 1938 года.
Холландер извлек из кармана жилета золотую цепочку, взглянул на золотые часы с откидывающейся крышкой, сделал громкое замечание о нежелании опаздывать и заковылял дальше.
Брови Фицроя Гранта в удивлении поползли вверх, и Этридж сказал:
— Если когда-либо и существовал довод за отмену системы старшинства в сенате, то это дает Уэнди.
— Можешь забыть об этом, — ответил Грант. — Вот уже двадцать лет я пытаюсь спорить с ним, и тебе это вряд ли удастся. Он способен лишь повышать голос и говорить так, как будто ты и твои аргументы — не более, чем дуновение ветра. Ему нет равных в смысле бессодержательных упрощений и откровенно абсурдных заявлений. Время от времени я ловил его на слове, но он каждый раз шел на попятную и покидал зал, разыгрывая оскорбленное достоинство.
— Он опасный человек, Фиц. Мы не должны смотреть сквозь пальцы на этих выживших из ума ископаемых, которые видят коммунистов в каждой телефонной будке и хотят превратить Азию в пустыню.
— Да, я согласен. Но его трудно выбить из седла. Этот человек слывет героем в тех местах, где не сомневаются, что нация находится на пороге коммунистического переворота.
— Забавно, — пробормотал Этридж. — Я, кажется, припоминаю, что ты говорил то же самое еще во времена Джо Маккарти.
Эти слова заставили сенатора Гранта улыбнуться.
— Мне кажется, та кампания уже закончена, господин вице-президент, или вы желаете сверить результаты голосования?
— Господин лидер меньшинства, — сказал Этридж с заметным удовлетворением, — мне кажется, нам пора пройти внутрь и приступить к формальностям. — И два старых друга повернулись к входу в Капитолий.
Как только они это сделали, высокий рыжеволосый человек в пальто цвета кофе перехватил охранника Этриджа из секретной службы, агента Пикетта, и начал что-to быстро говорить ему в ухо.
Этридж уже почти прошел мимо них, когда агент Пикетт сделал шаг в сторону, вежливо преградив ему дорогу.
— Извините, сэр. Это мистер Лайм из нашей штаб-квартиры.
Высокий блондин кивнул.
— Господин вице-президент, — в углу широкого подвижного рта Лайма двигалась сигарета. У него было дружелюбное бульдожье лицо, дешевая стрижка и большие сильные руки. — Я не хотел бы тревожить вас…
— Но вы вот-вот сделаете это, — улыбаясь, сказал Этридж, чтобы сгладить натянутость ситуации. — Если человек начинает разговор с подобного заявления, это означает, что он собирается лягнуть тебя в живот.
Услышав шутку, Лайм тоже слегка улыбнулся перед тем, как ответить.
— Из этих сообщений, как правило, ничего не следует. Но вас нужно предупредить. Мы думаем, что радикальная группа планирует взорвать бомбу в Капитолии.
— Когда?
Вице-президент встретил быстрый испытующий взгляд Лайма, и нетрудно было догадаться, что он означал. Этридж оставил в стороне все естественные человеческие реакции: «Что? Бомбы в Капитолии? Это возмутительно! Вы не можете позволить им выкрутиться из этой истории?! Кто они такие? Почему вы думаете, что нам угрожает что-либо подобное?» И вместо этого: «Когда?»
— У нас нет надежной информации. Но если они вообще решатся на такой шаг, то это скорее всего произойдет во время сессии палат, — ответил Лайм.
— Другими словами, прямо сейчас?
— Возможно, — допустил Лайм.
— Вы хотите очистить здание?
Видно было, что Лайм колеблется, Этридж сказал:
— Разумеется, я не знаю, что посоветовать вам — мне неизвестно, насколько серьезна угроза.
— В том-то и дело, — признался Лайм. — Мы не знаем, существует ли вообще сама угроза.
— Вы послали людей для поисков внутри здания?
— Да, разумеется.
— Я полагаю, вы не подозреваете кого-либо из членов конгресса в сговоре с одним из подозреваемых вами?
— Нет. Кажется, это небольшая группа радикалов.
— Хорошо, тогда они не смогут пройти в зал заседания или любую из палат. Если они вообще окажутся внутри, они будут в галерее для посетителей, не так ли?
— Да.
— И ваши люди ведут розыски там? Расставлены, чтобы помешать бросить что-либо?
— Насколько возможно, да.
— Тогда я думаю, что нам лучше соблюсти повестку дня, — сказал Этридж. Он посмотрел на часы: 11:57.— Я не хочу показаться черствым, но нам подкладывали бомбы и раньше. Это ни разу не повлекло больших жертв или повреждений. Конституция требует, чтобы этот конгресс собрался сегодня в полдень. И если только у вас нет очень веской причины, я не думаю, что мы должны пытаться эвакуировать Капитолий.
Агент Пикетт, как всегда добросовестный, сказал, растягивая слова на алабамский манер:
— Именно это мистер Лайм сказал и мне, сэр, но я думаю, что во имя вашей безопасности я обязан рекомендовать вам не входить внутрь до тех пор, пока мы все не проверим.
— Это может отнять час, — возразил Этридж. — Церемония начнется через две минуты.
— Да, сэр, — ответил Пикетт, — все же я думаю, что вам было бы неплохо подождать, сэр.
— Мы оставим этот вопрос на ваше усмотрение, — сказал Лайм и, повернувшись, поспешил в здание.
Этридж посмотрел вокруг. Кто-то уже отвлек Фицроя Гранта, и тот исчез внутри здания. Вице-президент коснулся рукава Теда Пикетта:
— Что ж, пойдем, я не хочу опаздывать. — И прошел через высокую входную дверь.
12:05, восточное стандартное время.
Пресс-корпус в Вашингтоне насчитывал более двух тысяч аккредитованных корреспондентов из Соединенных Штатов и тридцати иностранных государств. Снабженные пресс-карточками, источник которых Страттен не разглашал, Боб Уолберг, его сестра и трое остальных получили доступ в Капитолий и его две галереи для прессы за полчаса до этого. Все прошло гладко, в точности так, как и предполагал Страттен. Вчера Уолберг и другие сбрили бороды, подстригли волосы и подобрали себе строгие костюмы, в которые они сейчас и были одеты. Страттен заполнил их бумажники всеми типами фальшивых удостоверений.
Далее Страттен основательно проинструктировал их. Ранее в Капитолии бомбы взрывались дважды. В 1915 году немец-инструктор из Корнеллского университета в знак протеста против американских поставок оружия союзникам взорвал устройство в приемной комнате сената, но это не причинило большого ущерба. В 1970 году радикалы взорвали бомбу в крыле сената — это была мощная взрывчатка, установленная в мужской уборной на первом этаже. Всего одна бомба, но она разрушила семь комнат: повалила стены и сорвала двери с петель. Пластиковая взрывчатка, которую нес Боб Уолберг, была еще более мощной, а у его напарников бомбы были в четыре раза больше. В этот раз угроза представлялась неизмеримо серьезнее: в 1970 году взрыв произошел рано утром, когда в здании почти никого не было. Сегодня конгресс заседал, и Страттен охватил оба крыла: трое в палате представителей, двое в сенате. Все здание должно было взлететь на воздух.
