Бреммер даже не сдвинулся с места – шевельнулись только глаза.
– Что?
– Я спрашиваю, ты играешь в бридж? Ну, такая карточная игра.
– Какого черта тебе от меня нужно, Босх?
– Я просто заглянул, чтобы сказать тебе, что совсем недавно тебе добавили еще трех жертв. Теперь на тебе еще блондинка в бетоне и две прежних, которых мы раньше приписывали Кукольнику. На тебе также покушение на убийство той, которая осталась в живых.
– Да какая разница? Что одна, что сразу все. Все, что мне нужно сделать, – это развалить дело Чандлер, а остальные посыплются, как костяшки домино.
– Только ничего этого не случится. У нас есть отпечатки твоих зубов, Бреммер, такие же отчетливые, как отпечатки пальцев. И все остальное. Я только что от коронера. Взятые у тебя с лобка волосы совпадают с образцами, найденными на жертвах номер семь и одиннадцать, – тех, кого мы приписывали Кукольнику. Тебе стоит подумать насчет сделки, Бреммер. Расскажи, где находятся остальные, и тебе, возможно, сохранят жизнь. Вот почему я спросил про бридж.
– А при чем здесь бридж?
– Ну, я слышал, что в Сан-Квентине есть ребята, которые хорошо играют в бридж. Им всегда нужны новые партнеры. Тебе они, наверно, понравятся: у вас много общего.
– Оставь меня в покое, Босх!
– Оставлю. Обязательно оставлю. Просто я хочу, чтобы ты знал: они сидят в камере смертников. Но об этом не беспокойся – когда ты туда попадешь, то успеешь сыграть много партий. Сколько там обычно проходит времени до окончательного утверждения приговора? Восемь лет, десять? Это совсем неплохо. Если, конечно, ты не захочешь заключить сделку.
– Никакой сделки, Босх. Убирайся отсюда!
– Уже иду. Поверь, это так приятно – иметь возможность отсюда уйти. Еще увидимся, хорошо? Ну, лет так через восемь – десять. Я обязательно буду присутствовать, Бреммер. Тебя пристегнут, и я буду смотреть на тебя через стекло, когда пойдет газ. А потом выйду и расскажу репортерам, как ты умирал. Я расскажу им, как ты визжал и вел себя вовсе не по-мужски.
– Пошел ты, Босх!
– Ага, уже пошел. До встречи, Бреммер!
После поимки Бреммера Босх получил разрешение вместо положенных сверхурочных отдыхать до конца недели.
Все это время он слонялся по дому, выполняя случайную работу и не особенно напрягаясь. В частности, заменил деревянные перила на заднем крыльце новыми, из мореного дуба; оказавшись ради этого на складе «Хоум дипо»,[48] заодно подобрал там новые подушки для кресел и шезлонга.
Он снова начал читать спортивный раздел «Таймс», обращая особое внимание на показатели игры команд и отдельных игроков.
Время от времени он просматривал одну из многих статей раздела «В городе», посвященных тому, что стало известно всей стране как «дело Последователя». Чтение, однако, не слишком его захватывало – он и так знал об этом деле чересчур много. Единственное, что его интересовало, – это подробности биографии Бреммера. «Таймс» направила одного из своих сотрудников туда, где прошло его детство, – в Техас, в один из пригородов Остина, – и репортер привез оттуда материал, составленный по рассказам соседей. Мать воспитывала сына одна; отец, странствующий джазмен, появлялся дома в лучшем случае один-два раза в год. Мать Бреммера бывшие соседи характеризовали как поборницу строгой дисциплины, весьма прохладно относившуюся к собственному сыну.
Худшим из приписываемых Бреммеру злодеяний (в котором его, однако, так официально и не обвинили) был поджог соседского сарая – тогда ему было всего тринадцать лет. Очевидцы утверждали, что мать все равно его наказала, не позволив до конца лета выходить из их крошечного домика. По словам соседей, примерно в то же время в округе начали исчезать кошки и собаки, но юного Бреммера в этом никто не винил – по крайней мере до сегодняшнего дня. Сейчас соседи, кажется, готовы были свалить на Бреммера любую неприятность, которая произошла с ними в том далеком году.
Через год после пожара мать Бреммера умерла от алкоголизма, и его отправили в приют для мальчиков, где юные воспитанники в любую погоду ходили на занятия в белых рубашках с галстуком и синих пиджаках. В статье также говорилось, что карьеру журналиста, которая впоследствии и привела его в Лос-Анджелес, Бреммер начал именно в приюте – репортером школьной газеты.
Статья была настоящим кладом для людей вроде Локке, рассуждающих о том, как юный Бреммер заставил взрослого Бреммера совершить массу убийств. У Босха же она вызывала лишь чувство грусти. Он не смог удержаться и долго рассматривал фотографию матери Бреммера, которую репортер сумел где-то раскопать. На снимке она стояла возле выгоревшего на солнце сельского дома, положив руку на плечо юного Бреммера. У нее были обесцвеченные волосы, хорошая фигура и большая грудь. «А еще она использовала слишком много косметики», – глядя на фотографию, думал Босх.
Кроме материалов о Бреммере, он читал и перечитывал еще одну статью, помещенную в четверг в разделе городских новостей. Это была статья о похоронах Беатрис Фонтено. В ней цитировались слова Сильвии и сообщалось о том, что на заупокойной службе учительница школы Гранта прочитала некоторые школьные работы своей ученицы. Рядом помещалась и фотография, но Сильвии там не было видно – фотограф заснял лишь скорбное, залитое слезами лицо матери Беатрис. Босх положил страницу с этой статьей на столик, стоявший рядом с шезлонгом, и перечитывал ее каждый раз, когда туда садился.
Когда надоедало сидеть дома, Босх садился за руль. Спустившись с холма, он без всякой определенной цели разъезжал по Вэлли и мог сорок минут непрерывно вести машину лишь ради того, чтобы съесть гамбургер. Босх любил ездить по этому городу, где он вырос и хорошо знал каждую улицу, каждый перекресток. Во вторник и утром в пятницу он проезжал мимо школы Гранта, но Сильвии нигде не было видно. Когда он думал о ней, сердце сжималось, но Гарри хорошо понимал, что подойти к ней ближе пока не сможет. Сейчас ход был за ней, и ему придется подождать, пока она его сделает.
В пятницу днем, вернувшись из поездки, Босх увидел, что на автоответчике мигает зеленый огонек, и в его душе вновь вспыхнула надежда. Возможно, она заметила его машину, думал он, и теперь звонит, зная, как болит его сердце. Но, прослушав сообщение, он выяснил, что это звонил Эдгар, который просил его перезвонить.
В конце концов Босх так и сделал.
– Гарри, ты все пропустил!
– Ну допустим, а что там такое?
– Вчера у нас был журнал «Пипл».
– Что ж, посмотрим, каким ты выйдешь на обложке.
– Брось шутить. На самом деле у нас большие достижения.
– Да ну! Это какие же?
– Вся эта шумиха оказалась нам на руку. Некая дама из Калвер-Сити сообщила, что опознала Бреммера – он арендовал у нее камеру хранения, но под именем Вудворд. Мы получили ордер и сегодня утром сразу же вскрыли ячейку.
– Понятно.
– Локке был прав: он действительно делал видеозаписи. Мы нашли записи – эти его трофеи.
– Ну слава Богу!
– Да. Если у кого-то и были какие-то сомнения, то теперь они развеяны. Там оказалось семь записей плюс видеокамера. Должно быть, он не снимал первых двух – тех, кого мы приписывали Кукольнику. Тем не менее мы получили записи семи остальных, включая Чандлер и Отличницу Секса. Мерзавец все это снимал. Просто жуткая вещь. Сейчас пытаются официально установить личность остальных пяти жертв, но, кажется, это те самые, что указаны в списке Мора, – Галерея и еще четыре порноцыпочки.
– А что еще было в ячейке?
– Да все, что хочешь. Мы взяли все: наручники, ремни, кляпы, нож и «глок» девятого калибра. Весь его комплект. Должно быть, он угрожал им этим пистолетом. Вот почему в доме у Чандлер не было никаких следов борьбы – он угрожал оружием. Мы полагаем, что он держал их под прицелом до тех пор, пока не надевал наручники и не вставлял кляп. Судя по записям, все убийства как будто происходили в доме у Бреммера, в задней спальне, – кроме Чандлер, конечно. Ее-то он убил прямо у нее дома… Эти пленки – я просто не мог их смотреть, Гарри.
Босх вполне мог его понять. Представив себе все эти сцены, он сразу почувствовал, как затрепетало сердце – оно точно сорвалось с места и начало биться о ребра, словно птица в клетке.
– В любом случае окружная прокуратура их получила, и основной сдвиг заключается в том, что Бреммер собирается заговорить.
– Да что ты!
– Ну да, он же услышал, что у нас есть пленки и все остальное. Думаю, он велел своему адвокату заключить сделку. Он хочет сохранить жизнь без права на условно-досрочное освобождение в обмен на согласие показать нам тела и на позволение психиатрам его изучать – что, конечно, приведет их в дикий восторг. На их месте я бы прихлопнул его как муху, но, наверно, они больше заботятся о своих семьях и о своей науке.
Босх молчал. Стало быть, Бреммер останется в живых. Сначала он даже не знал, что и подумать, но потом понял, что вполне может примириться с этой сделкой. Его все время беспокоило, что этих женщин так никогда и не найдут – вот почему он навестил Бреммера в тюрьме в тот день, когда ему были впервые предъявлены обвинения. Независимо от того, есть ли у жертв родственники, которых это заботит, ему не хотелось оставлять их тела где-то в неизвестности.
