«Тогда делай, ты знаешь что».
Теперь он, действительно, знал. Выражение «бес попутал» является одной из форм уклонения от ответственности. Темная Половина – не одно из полушарий головного мозга, но и не внешний фактор, вроде свихнувшегося сержанта, отправляющего солдата сжигать деревню с мирными жителями. Просто, когда сержанта нет, его приходится выдумать.
«Надо избавиться от трупа. – Растопиро замер, вслушиваясь. – Весь вопрос, как? Всегда найдется какая-нибудь сволочь, прилипшая к дверному глазку».
«Расчленить, – он взмок от ужасной перспективы, – расчленить, и вынести по частям».
Растопиро снова начал накручивать восьмерки по комнатам, шумно дыша и махая руками.
«Чем расчленить? Кухонным ножом? Не пойдет. Секачом? Допустим, допустим. На чем, б-дь? На разделочной доске, на какой Кристина, бывало, биточки отбивала?»
Ивана Митрофановича передернуло.
«Ты же врач, твою мать! Ей-то уже по барабану. Но, не тебе!»
«Не тебе!»
«Ты не врач. Ты дерьмо!» — это была совесть. Иван Митрофанович посоветовал ей заткнуться.
«Растворить бы?»
«В чем? В кислоте? В извести, как у Оскара Уайльда? Да где ж ее взять в необходимом количестве?»
«Стоп! – заорали с Темной Половины, и он замер в позе солдата, зацепившегося за мину-растяжку. – Что, если Бонасюк не сбежал?! Если поскакал в милицию?! Сидит, сейчас, показания дает: И вот тут мой кузен, Иван Растопиро, толкнул мою дорогую жену…»
«Нет!!!»
«С него станется. Ты и сам знаешь. Хорош ты будешь, Иван, когда попрешься с порубанным на куски трупом прямо в лапы сыскарей из уголовки».
«Так не пойдет!»
Синюшная жила вздулась на лбу кавторанга и пошла пульсировать, как часовой механизм бомбы замедленного действия. Объятый чудовищной догадкой на счет ментов, что в общих чертах соответствовало истине, Растопиро едва не кинулся к телефону: Бонасюка следовало опередить.
– Стоп! – крикнул Иван Митрофанович, заставив себя убрать руку от трубки. Сначала не мешало все хорошенько обдумать. Мысли выстроились в виде условного диалога.
«У кого причин больше? У Васька. У кого мотивы? У него, ясен пень. Кого жена бортанула? Его, опять же. Ты сам-то кто? А никто. Хрен в пальто. Прибыл в отпуск, к брату, а тут такое дело. Разборка внутрисемейная. Он ее толкнул. Она и полетела, как фанера…»
«Нет, не так. Я вообще помню мало. Выпили за встречу, и я, с дороги, отключился. А как глаза продрал – мужа нет, а жена на кухне. Под занавеской».
«Не дрейфь, Ваня, – подбадривал себя Растопиро. – Кому поверят? Капитану второго ранга или банщику драному? Не надо быть оракулом, чтобы угадать правильный ответ».
Иван Митрофанович снова выпил.
«Звони „ноль-два“, мать твою, пока сыскари не нагрянули!»
Он опять взялся было за телефон, когда новая изящная мысль втекла в голову легко, как змея: «Может, вообще сбежать? Меня тут и не было вовсе. Я даже из Запорожья не выезжал».
Идея охватила все существо Растопиро, показавшись наилучшей из перебранных. Просто умыть руки. И дело с концом.
«Что ты видел? Я ни черта не видел. Сидел, понимаешь, дома, гулял погожими вечерами по плотине Днепрогэс имени товарища Ленина…»
«Идите на х… товарищи!»
«А Василек, пускай, отдувается. Кто меня мог видеть? Да никто. Как прибыл, так и убуду. Скрытно, вашу мать».
Иван Митрофанович принял решение, и ему сразу стало легче. Вооружившись вельветовой тряпочкой, он принялся уничтожать отпечатки пальцев, которые могли бы уличить его во лжи. Протер дверные ручки, отполировал краны, не забыл фужеры из бара, а водочные бутылки упаковал в мусорный кулек, намериваясь выкинуть по пути. Он как раз заканчивал уничтожать улики, когда в дверь настойчиво позвонили.
«Милиция!», – Иван Митрофанович упал бы, если б вовремя не оперся на стену. Те, кто считает, будто звук дверного звонка не в состоянии ударить, словно электрический ток, могут почитать себя счастливчиками. «Таки сдал, сука… – подумал Растопиро, стекая на пол. – Вот и все».
Однако, вскоре он с облегчением понял, что за дверью толкутся не менты.
– Где же этот гребаный Бонасюк? – воскликнул взволнованный молодой голос. – Скотина!
– Тише, Андрюша. Соседи милицию вызовут.
«Это ее хахаль, – догадался Иван Митрофанович. – Он крайне опасен, но двери штурмовать не станет. И на нары не посадит, а это уже большой плюс».
«Зато посадит на перо…»
Молодчики еще немного пошумели, вероятно, не зная, что предпринять. Затем все смолкло. Иван Митрофанович поднялся на ноги и с превеликой осторожностью выглянул в окно. Он заметил белый длиннющий «Линкольн Таун Кар», отваливший от тротуара. Лимузин выехал на проспект и попер в направлении Московского моста. Кавторанг перевел дух. Положение, по крайней, мере не ухудшилось, а в создавшейся ситуации и это казалось достижением сродни полету в космос.
«Просто, у каждого гражданина свой собственный космос. Верно, Ваня?»
* * *
Пока Бандура с Армейцем шумели под дверью, в припаркованной у подъезда невзрачной 24-й «Волге» шипела милицейская рация.
– Эти двое, что в иномарке приехали, в дверь барабанят. Как поняли меня, прием? фиу, фиу, шшш…
– Не понял ни шиша, шшш… повтори, прием?
– Барабанят, б-дь, шшш… Прием?
– Дверь выдержит?
– Х… шшш… ее знает. Я что, столяр, бля…
– Я тебе, бля сделаю, бля! Докладывай, бля, по существу! Шшш… Что делает тот, который… шшш… сидит? Прием?
– Тот этим… шшш… не открывает. Затаился. О, бля! Выходят из парадного! Как поняли, прием?!
– Пускай себе… шшш…
– Сели в белую легковую.
– Номера срисовывай.
– Вас понял. «Мэ», восемьдесят три восемьдесят восемь «Ка», «И»…
Как только «Линкольн» скрылся из виду, радиопереговоры возобновились.
– В квартире тихо?
– Мертвая тишина, Владимир Иванович.
– Добро. Продолжайте наблюдение.
* * *
У Московского моста Эдик свернул на проспект Красных казаков.
– Как в воду канула! – жаловался Андрей. – Фантастика каая-то…
– По-подруги у нее есть?
– Нету. Кроме Аньки…
Город велик. А человек словно песчинка, затерявшаяся на морском берегу. Андрея охватило нечто, весьма смахивающее на отчаяние. «Ну, как же так? – говорил себе Бандура. – Ведь она где-то рядом. Только вот, как найти?…»
– Поехали к Атасову. – Предложил Армеец. – Две головы хорошо, а три все-таки лучше. И не отчаивайся раньше времени. Не надо.
* * *
суббота, ближе к вечеру
Разобравшись с неотложными финансовыми вопросами, Мила Сергеевна засобиралась домой. В самом деле, не с Бонасюком же ночь проводить. Предварительно она отщелкала номер Украинского.
– С вашего позволения, я поеду домой, Сергей Михайлович. У вас есть что-то новое о Витрякове?
Полковник вынужден был признать, что никакими свежими данными не обладает.
– Как же мне быть, товарищ полковник?
– Оснований для опасений никаких… – завел старую пластинку Сергей Михайлович. Миле не нравилось ретро. В особенности, в исполнении Украинского.
– Сергей Михайлович, выделите мне охрану!
– Капитан Журба с вами?
– Они оба здесь, и один, и второй. Я их, если честно, не различаю.
– Передадите Журбе трубочку, как мы с вами закончим. Как продвигаются дела у Протасова?
– Не могу сказать, Сергей Михайлович. Сегодня я его не видела. Он мне не звонил, я ему тоже. Сегодня и без него забот хватало.
– Тут вы правы. – Согласился полковник. Когда у него встреча с банкиршей?
– В воскресенье у нее, вроде бы, юбилей. Протасов приглашен.
– Позвоните мне по результатам.
– Слушаюсь, – съехидничала Мила.
– А теперь давайте Журбу.
Как она и предполагала, Украинский предложил капитану проводить ее до дому.
– Оружие у тебя при себе?
– А куда ему деваться?
Журба был невероятно «рад» выпавшей нежданно-негаданно чести. О Витрякове он кое-что слыхал, и эти слухи лишали его даже тех остатков мужества, которое его никогда не отличало. Столкнуться на ночь глядя с беспредельщиками, которым завалить сотрудника органов все равно, что прихлопнуть муху, Журбе хотелось примерно так же, как угодить под поезд метро. Сражаться с настоящими бандитами, это вам не взятки по торговым точкам вымогать.
– Ты не дерзи, понял?! – рыкнул Украинский, распознавший настроение подчиненного чутьем старого волка. – Будешь носом крутить…
– Мы так не договаривались, товарищ полковник.
Полковник Украинский осатанел.
– Ты, б-дь, слышал, что я сказал? Или напрашиваешься?!
