— Слушай, Крендель! — сурово произнес Вася, когда конвоир оставил Сему и ушел. — Я знаю, что ты сейчас будешь делать!
Его легкий одесский акцент, прекрасно скопированный, вызвал у Кренделя радостное возбуждение.
— Я согласен, гражданин начальник!
Первое, что могло придти ему в голову, было то, что гражданин начальник хочет, чтобы и его обслужили по первому разряду.
— Твое согласие похвально! — усмехнулся Вася. — Но я имел в виду не секс!
— А секса в Советском Союзе нет, гражданин начальник! — ласково улыбнулся Сема. — Но есть сексуальное обслуживание. Знаете, есть замечательный анекдотец: иностранец приезжает домой из Советского Союза, а его спрашивают: «Есть ли в России публичные дома?» Путешественник тут же ответил: «Есть, только они их почему-то называют „домами отдыха“!
— Анекдоты после! — сурово прервал Вася. — Тебе статья „светит“, Крендель! А статья в зоне это тебе не статья на воле. Намотают тебе, Крендель, на „полную катушку“, и придется тебе всю жизнь срок мотать!
— Да за что, гражданин начальник? — искренне удивился Крендель.
— Да все за то же самое! — в тон ему ответил Вася. — Статью ты прекрасно знаешь. Статья, она и в Африке статья! Но я могу дать тебе шанс не только от нового срока „откосить“, но и помиловку схлопотать.
Сема насторожился.
— На что „колоться“, начальник? — спросил он настороженно.
— „Лепи“ такую картину, Крендель, — намекнул Вася, — „затащили меня, мерзавцы, на „швейку“ и изнасиловали, а я была еще девственной“.
— „Слепить“ — то нетрудно, — мрачно заметил Крендель, — да „сесть на пику“ не хочется. Не в пустыне, чай!
— „Расколешься“, Крендель, — искренне пообещал Вася, — получишь новую „ксиву“ и условно-досрочное освобождение.
— Так я же до утра не доживу, начальник! — устало ответил Сема. — Там тоже не фраера сидят, разыграют меня в карты и „заделают“. „Мама“ не успею сказать.
— А кто тебе сказал, Крендель, что тебя в барак отпустят? — удивился Вася. — Ты прямо отсюда, из „крикушника“, утром отправишься на баржу, этап с девчонками утром приходит, барином поедешь-поплывешь в каюте, я тебе устрою…
— А мои „насильники“, — усмехнулся Крендель, — рядом поедут-поплывут? — со смыслом заметил он.
— В трюме и в „браслетках“ они тебе не страшны! — сказал Вася. — Да и выбора у тебя нет: мы их так и так заделаем за наркоту и нарушение внутреннего распорядка, факты есть, ты их только на больший срок поможешь упрятать. Кого сдаешь, сам знаешь! А мы тебе Москву разрешим.
— „Москва — большой! — задумчиво протянул Крендель. — Казань маленький!“
— Уговорил? — довольно улыбнулся Вася.
— Ах, гражданин начальник, — кокетливо вздохнул Крендель, — вы любого уломаете!
И он с чувством исполненного долга „накатал телегу“ на своих любовников, подробно расписав, как они его, бедного, затащили обманом на „швейку“, и что они с ним, несчастным, вытворяли.
Он с таким удовольствием и жаром описал все действия, что, когда пришло время, судья, втайне страдающий той же склонностью, сделал ксерокопию для себя, а „насильникам“ определил с учетом старого срока ровно до пятнадцати лет особо строгого режима каждому.
Вася победил братву и уменьшил ее ровно на пять человек, если не считать Кренделя, но таких никто никогда не считает.
Впрочем, Вася выполнил все обещанное за предательство: и запер до утра Кренделя в том же чулане, где предыдущую ночь провел на узеньком матраце Игорь Васильев, и условно-досрочное написал, и новый паспорт выправил.
А Игоря Васильева подняли с постели, он еще и заснуть не успел.
— Пошли, Студент! — приказали ему двое крепких парней. — „Князь“ знакомиться с тобой хочет.
От приглашения „князя“ никто еще не мог отказаться.
Игорь мгновенно спрыгнул с койки и торопливо оделся. Ему было немного не по себе, но поскольку совесть его была чиста, то и волноваться особо оснований не было.
Его привели в тот же самый разукрашенный закуток, где он, столь еще недавно, разговаривал со „смотрящим“.
Вазген хитро смотрел на Васильева. То, что он слышал об этом заключенном, занимало его, потому что такого случая в его практике еще не было.
— Садись Студент! — радушно пригласил он Игоря, но Васильева не обманул его радушный тон, он мог мгновенно смениться на жестокий со смертельным исходом. — Читал я твое дело. Никого ты не заложил, что делает тебе честь. Но тем более мне странно, что тебя сразу же определяют в „крикушник“ шнырем. Ты на пару с Котовым работаешь?
— Нет! — честно признался Игорь. — Я сижу в комнате и разбираю старые бумаги.
— Есть что-нибудь интересное? — поинтересовался „князь“.
— Попадается! — усмехнулся Игорь. — Кто-то решение об образовании женской зоны заныкал среди старых никчемных бумаг. Представляю, что было бы, если зона не была бы готова.
— Кто-то под „хозяина“ копает! — с удовольствием констатировал „князь“. — Это замечательно. Больше ничего интересного?
— Пока ничего! — ответил Игорь.
Вазген строго посмотрел на Игоря.
— Ты нам что-нибудь интересное приносишь, а мы твою жизнь хорошо устраиваем! — предложил он. — Сделаем новый паспорт, поступишь в Московский университет на юридический факультет, нам очень нужны подготовленные кадры. Свой адвокат — половина успеха.
— А вторая половина успеха? — пошутил Игорь.
— А вторая половина, — охотно пояснил „князь“, — деньги! Или страх!
— Тогда почему столько авторитетов сидит по зонам? — удивился Васильев.
— Вопрос, конечно, интересный! — охотно пошел на дискуссию „князь“. — Еще встречаются судьи, которых ни подкупить, ни запугать не удается. И конкурирующие фирмы портят кровь, руками правосудия убирают конкурентов. Хитрые!
— „Можно быть хитрее другого, но нельзя быть хитрее всех“, — вспомнил Васильев высказывание Ларошфуко.
— Хорошо сказал! — одобрил „князь“.
Игорь предусмотрительно не стал открывать ему первоисточник. Всегда выгодней выглядеть в чужих глазах чуточку умнее, чем ты есть на самом деле, пусть для этого приходится пробавляться чужими словами и мыслями.
В закуток „князя“ вогнали, покалывая острыми заточками, Корчагина. Его сонный вид яснее ясного говорил, что его грубо и безжалостно разбудили. А то, что ему не дали даже одеться, и он стоял в одних трусах, говорило о том, что Корчагина приволокли на „разборку“. Братва решила выяснить, за что фраер выбил пару зубов блатному из кодлы.
„Князь“ пристально посмотрел на пригнанного.
— Ты, Мочила Деревенская, выбил два зуба нашему „кенту“, — сказал он зловеще. — Знаешь поговорку „зуб за зуб?“
— Ты, „князь“, сначала разберись что к чему, а потом и пугай! — смело заявил Корчагин, чем вызвал изумление у присутствующих. Обычно после таких слов „князя“ все молили о пощаде.
— Давай разберемся! — неожиданно согласился Вазген. — Я — человек справедливый. Говори!
Ропот недовольной кодлы Вазген пресек одним взглядом.
— Зачем базарить? — успокоил он кодлу. — Я хочу знать и другую точку зрения.
Корчагин вздохнул и стал говорить, словно нырнул в бешеный поток, не зная, выплывет или потонет.
— Этот пацан „подставил“ меня „ментам“!
— Ты туфту не гони! — заорал лишившийся двух зубов.
— Глохни, пацан! — оборвал его Вазген. — Интересно, чем это он тебя подставил?
— Сторожа на „швейке“ замочили, — стал рассказывать Корчагин, — я зашел в сторожку, чтобы открыть ворота и замазался в крови. Выхожу, а уже „кум“ стоит. Так этот пацан тут же на меня „мокруху“ повесил. „Мочила“, — кричит. — Опять кого-то „замочил“!» А меня только из БУРа выпустили из-за убийства Мони.
Вазген сурово посмотрел на провинившегося.
— Было так? — спросил он пацана.
— Так я же пошутил! — стал оправдываться пацан.
Вазген недовольно покачал головой.
— Если не, можешь держать язык за зубами, то и зубы тебе ни к чему! — вынес он окончательный приговор. — Договоришься до того, что придется питаться одной манной кашей.
Кодла захохотала. Настроение у кодлы всегда переменчиво, почему ее так легко и на бунт поднять, главное, в «струю попасть».
— Слушай, Мочила Деревенская! — неожиданно вцепился взглядом в Корчагина Вазген. — Почему ты считаешь себя невиновным во всех этих убийствах?
Смех сразу же стих. Такая постановка вопроса могла означать, что «князь» подозревает Корчагина, а это сулило интересный поворот событий.
— Да потому, что убирают свидетелей убийства авторитетов! — спокойно ответил Корчагин. — А я в тот вечер из барака не выходил. — А кто выходил, те все уже мертвы. Включая Павла Горбаня.
— Горбань — это тот самый, кто безголового Полковника трахнул? — спросил Вазген, словно не помнил.
