Дарзиньш внимательно взглянул на Игоря.
— По-моему, он вполне ничего! — заметил он.
— Это он сейчас ничего, а в столовке был совсем даже чего! — упрямо возразил Вася. — И потом был ваш приказ — «срочно доставить заключенного Васильева».
Дарзиньш вздохнул, пристально глядя на Васю.
— Ладно! Придется мне опять вас поить кофе и кормить бутербродами с ветчиной. Ее надо съесть. Срок хранения кончился.
— Был, да весь вышел! — подхватил Вася тоном любимца.
Покофейничали быстро, надо было идти на пристань, встречать контролеров в юбках, которые прибыли вместе с женщинами-заключенными, чтобы показать им их зону и распределить обязанности, потому что функции начальника и женской колонии были возложены на Дарзиньша. Но он очень надеялся на нового своего заместителя или заместительницу, что было бы верней, которая во, главе отряда контролерш и надзирательниц тоже находилась на барже и должна была сойти на берёг первой, по традиции.
Дарзиньш решил и Васильева прихватить с собой на пристань, чтобы посланница организации воочию убедилась в его ценности, увидев при солнечном свете на вольной природе, во всей красе и силе.
После того сеанса «физиотерапии», который учинила над Игорем Ама, он ощущал в себе прилив необычайной силы. Теперь Вася вряд ли справился бы с ним.
Для заключенного самое приятное в жизни — это выйти за ворота тюрьмы или исправительного лагеря. Ощущение, словно второй раз родился, даже если это чувство обманчиво, и придется еще вернуться за высокий забор и колючую проволоку.
Зек живет сегодняшним днем: получить приемлемую еду, увернуться от стычки с уголовниками, от прессинга начальства. Главное, не думать о будущем. Кто начинает думать о будущем, тот постепенно начинает сходить с ума. И не выдерживает постоянства замкнутого пространства, вида колючей проволоки, яснее ясного напоминающей заключенным, что они сейчас из себя представляют, и той черной энергии, что сконцентрирована на этом замкнутом пространстве. Чтобы ее преодолеть, нужно превратить каждый день в обыкновенный и не думать о том, что где-то есть другая жизнь, которую так мало ценили и при воспоминании о которой теперь каждый может завыть волком.
Легко сказать «зима — лето» десять или пятнадцать раз. Кому тюрьма — дом родной, те еще могут бравировать своим положением. Это — особая публика, для которой привычной обстановкой как раз и является тюрьма, а не воля, где они не могут себя найти, не говоря о том, чтобы применить где-то свои силы. А для большинства заключенных, особенно тех, кто попал в эти условия в первый раз, забор и колючка — вещи невыносимые. Единственным выходом для них и является перебороть день за днем, упрямо и терпеливо, невыносимые даже теоретически условия содержания, словно в насмешку, призванные исправить нарушителя закона, а на самом деле способствующие тому, чтобы множить уголовную среду. Эта система устроила из «черных» зон школу повышения квалификации для непрерывного пополнения своих рядов.
Игорь не являлся исключением из правил и тоже наслаждался каждой отпущенной ему минутой за пределами зоны строгого режима. Он сразу почувствовал себя вольной птахой, только вот улететь не получалось, десять лет, что десять пудовых гирь, висели на ногах-руках, не давая даже вздохнуть свободно в зоне.
Но, стоя на пристани и глядя на рябь и блеск реки, «спокойно и плавно несущей воды свои», Игорь словно сбрасывал с себя весь срок и сразу же ощущал свое присутствие здесь, словно был на экскурсии, которая должна вот-вот закончиться.
Дарзиньш, сопровождаемый Васей и Игорем, подошел аккурат в тот самый момент, когда баржа с прибывшим этапом мягко шлепнулась бортом о старые автомобильные покрышки, густо развешанные на бортах причала, использованные автомобильные покрышки все равно некуда было девать, их списывали и выбрасывали на свалку, часть использовали вот таким способом.
Этап все еще держали в трюме до особого распоряжения, но контролеры и надзирательницы во главе со своей «мать-командиршей» уже толпились на палубе у сходен, чтобы побыстрее сойти на берег и ощутить под ногами твердую почву.
Они оживленно переговаривались, восхищаясь окружающей природой, не представляя еще себе, что осенью и зимой здесь совершенно другая картина, когда не то что на природу не захочется любоваться, но и носа не захочется высунуть из помещения, теплого и сухого. Даже в окно не захочется глядеть, потому что серость и мгла — непременные спутники плохой погоды. А она в этих краях царствует большую часть года, лишь иногда зимой побалует ясным солнышком при крепком морозце.
Игорь Васильев стоял, естественно, в стороне, между начальством и расконвойными, чтобы не вызывать лишних расспросов и разговоров.
Игорь, глядя на женщин-контролеров и надзирательниц, сделал существенное открытие: среди них не было ни одной нормального телосложения, либо толстые, мужеподобные громилы, либо высушенные злобой и ненавистью ко всему человеческому роду «воблы», на которых форма болталась как на вешалке.
«Мать-командирша» была из высушенных «вобл». Сухо представившись Дарзиньшу, она вежливо сказала ему, что наслышана много хорошего о его деятельности и рада работать под его началом.
Игорь отметил, что мужские качества Дарзиньша оставили его новую заместительницу совершенно равнодушной. Но и Дарзиньш не глядел на свою новую заместительницу как на женщину. Она была только товарищ по работе.
Новую заместительницу звали Анна, она имела на погонах два просвета и одну звезду. Мельком взглянув на Игоря, она тут же напряглась и в глазах зажегся недобрый огонек, как у хорошо выдрессированной Овчарки. В ее представлении такое вольное положение Васильева было непорядком, но, поскольку «в чужой монастырь со своим уставом не суются», она промолчала, лишь недоуменно взглянув на опытного Дарзиньша. И во взгляде ее явно читалось, мол, как же ты, батенька, допустил такую промашку, что у тебя заключенные, как вольные, разгуливают.
Но Дарзиньш не обращал внимания на укоризненные взгляды подчиненных, он был здесь полным хозяином и держал ответ лишь перед высокостоящим начальством, которое постоянно задабривал мехами и поделками народных умельцев.
Дарзиньш ждал появления представительницы организации. Ее он, честно говоря, побаивался больше, чем даже грозную комиссию из Москвы.
Игорь стоял, подняв голову к небу, наблюдая за тем, как на фоне неторопливо плывущих облаков качаются вершины лиственниц. Он испытывал необъяснимое чувство отстраненности, словно его душа летала там, среди облаков, и ни в какую не хотела возвращаться на грешную землю.
Естественно, что он прозевал появление молодой и такой красивой девушки, что даже работающие на расконвойке застыли, разинув рты, пораженные столь необычной красотой, совершенно неуместной в данной обстановке, где властвовали зло и насилие.
Дарзиньш сразу же понял, что только она может быть грозной представительницей мощной организации, именно ей в напарники и предназначался Игорь Васильев. А кому судить о своем напарнике, как не напарнице? И Алена Васильева самолично явилась проверить своего не только однофамильца, что сразу же запало ей в душу, но и предлагаемого напарника в таких опасных операциях, когда на напарника порой возлагаешь надежды, как на Господа Бога.
Дарзиньш не ошибся.
Женское начальство при виде Алены Васильевой сразу же напряглось. При первом же появлении красотки в их обществе они сразу же объединились всем коллективом, чтобы противостоять не такой, как они. Но «мать-командиршу» вызвали перед отплытием в соответствующую организацию, где грозно предупредили, что она отвечает головой не просто за безопасность молодого зубного врача, но и за полную ее неприкосновенность.
А потому — «видит око, да зуб неймет».
Анна Королькова, майор внутренней службы, провела соответствующую работу с вверенным ей персоналом, контролерами и надзирательницами, чтобы те знали свое место и близко не подходили к молодому врачу.
Алена подошла к Дарзиньшу и, протянув руку для пожатия, произнесла условный пароль:
— Товарищ полковник, вам передают многочисленные приветы, а главное, пожелания.
На что Дарзиньш тихо ответил:
— Пожелания приняты, объект стоит рядом и глазеет в облака! Думаю, поет про себя песню: «Чому я ни сокил, чему ни летаю…»
Алена, с удивлением узнав, что Игорь Васильев, из-за которого она самолично поехала так далеко, чтобы удостовериться в его достойных качествах, находится так близко, внимательно оглядела его.
И в этот момент Игорь встретился с Аленой взглядом.
Он сразу испытал легкий шок, нечто вроде сильного разряда тока, будто молния задела краем. Он явно не ожидал увидеть столь красивую девушку. А то, что она была не в форме, положенной контролерам и надзирательницам, и не в той форме, в которой щеголял сам Игорь, он задержался с классификацией, не зная, к какому разряду женщин ее отнести.
