– Не скажи, обманутая женщина – страшный зверь. А тут целая свора.
– Ничему тебя жизнь не учит. Да нет, нет и нет! Она была откровенной стервой, открытой! Таких из ревности не убивают. Да к таким не больно то и ревнуют.
– Это почему еще?
– Ревнуют к равным, солнышко мое. Вот в этом случае страстишки могут завести в дремучее ведомство УК. А такую откровенную шалаву убивать не станут. Кости ей перемоют, с асфальтом морально сравняют, но даже морду царапать не станут. Ты пойдешь бить фейс Паломе Андерсен, если Лешка повесит ее плакат над кроватью?
– Сравнил. Плакат – это совсем другое.
– Не придирайся, отпусти мысль погулять. Надо искать другой мотив.
Не споря с Гришкой, я решила отложить поиск до лучших времен. Например, до завтра. На телефон пришло очередное сообщение от Соболева, который в условно категоричной форме требовал рандеву. «Не могли бы мы встретиться сегодня там то и там то. Прошу, не опаздывай».
* * *
Кафе, в которое пригласил меня Генрих, оказалось, мягко говоря, не из дорогих. Хоть Соболев и был вполне обеспеченным по нынешним меркам человеком, сколько его знаю, всегда жался из-за каждой десятки. Во времена наших странных отношений, чаще всего застолья и походы по питейным заведениям, оплачивала я. Из соображений безопасности. За свой счет Генрих мог накупить такой дряни или пригласить в такое место, что потом неделю пришлось бы поправлять пищеварительную систему.
Я с тоской оглядела крошечные, явно не предназначенные для обильных трапез, столики, мрачных официанток и лениво плавающих в мутной воде аквариума рыбок.
– Давай, – радостно потирая руки, – кивнул мне Генрих, – заказывай.
Из вредности я сделала выбор в пользу самого дорого блюда – пиццы по-мексикански аж за 84 рубля. Ничем более серьезным в заведении не кормили. От барских щедрот Соболев заказал еще фисташек и чипсов, и мы приступили к кутежу.
– Настя, меня насторожил твой звонок, – начал он, отхлебнув теплого, без признаков пены пива.
Я чуть не поперхнулась. Этот овощ в чем-то меня упрекает?
– А меня насторожили события, которые ему предшествовали. Поверь, такое в моей жизни случается далеко не каждый день. Если уж ты вытащил меня, то мне хотелось бы самой задать тебе пару вопросов.
– Да, – встрепенулся Генрих, – какие же?
– Такие же, у кого могли оказаться твои фотоснимки?
– Что ты имеешь в виду? Господи, да я встречаюсь со множеством людей, я бываю в центре внимания большую часть своей жизни. Меня фотографируют для газет и просто для хроники, – Генрих гордо набычился, всем своим видом говоря: «На какого крошишь батон, девочка?» Я точно знала, что если Соболев и бывает в центре внимания, то исключительно своего собственного. Но решила не обижать мерзавца, не травить его душу бесполезным ехидством.
– Ты делал свои эротические фото?
– Я?? Эротические фото?? Анастасия, – трагично возвел он очи горе, – это приватная часть моей жизни, я не собираюсь выставлять ее напоказ. Объективу в моей спальне не место!
– То есть нет?
– Нет, то есть да, в том смысле, что я хотел поговорить совсем о другом.
– Другое меня не волнует, меня волнует, КТО воспользовался твоими фотографиями.
– А тебе не волнует кто воспользовался ТВОИМИ фотографиями?
– Ты не поверишь, я тоже порой бываю в центре внимания. Хотя меня не снимают для хроник. Проехали, – я поняла, что не добьюсь от Генриха ничего дельного, от него и раньше не приходилось ждать большого участия, – если не ты сам воспользовался своими… или моими снимками, то проехали.
– Анастасия! – Соболев сорвался почти на визг, и я поняла, что не стоит провоцировать его дальше.
– Так о чем ты хотел со мной поговорить?
– Ты сказала, что фотографии настоящие? Как такое могло получиться? Мы ведь не делали таких фотографий?
– Да уж… – я сочла за благо не вдаваться в подробности.
– Так что же? Как же?
– Ну что ты заладил? Я то откуда знаю. Пока что и в глаза этих фотографий не видела. Монтаж какой то.
– Настя, как ты думаешь, они могут дойти до моей жены?
– Почем мне знать.
Генрих скособочился, напряг подбородок, так что на нем проступили рытвины.
– Ты не понимаешь, видимо, всей серьезности. Дело в том… что моя жена, как сказать, она очень порядочный, очень чистый человек. Понимаешь, эта темная сторона жизни, порно там, адюльтеры, интриги, ее никогда не касалась. Она может просто не вынести удара.
– А я тут при чем?
– Как это? Ведь именно ты на этих снимках.
– И ты!
– Но я точно ни при чем. Меня, возможно, использовали, хотя я пока не могу понять, каким образом.
– Вот и я не могу понять. А насчет твоей жены… Я ее знать не знаю, что ты мне сейчас о ней сказки рассказываешь?
– Настя, это не сказки. Совсем не хочу тебя обидеть, но она… она из другого теста. Не то, что все современные женщины. Она очень цельная натура, и очень, очень ранимая. Понимаешь, у нее слабое здоровье, ей ни в коем случае нельзя нервничать, ни в коем случае. Это может привести… к необратимым последствиям.
– Чего ж ты тогда рога ей ставил, коли она такая ранимая?
– О господи, да она не знает ни о чем! Она даже не догадывается! И это другое, я ей фактически не изменял.
– Фактически да.
– Ты о чем?
– Проехали.
Видимо, происшествие затронуло Соболева всерьез. Он заказал мне вторую порцию пиццы и даже на кофе не поскупился. Со сливками. Мне был не совсем понятны опасения Генриха. Каким интересно образом его жена могла узнать о фотографиях, присланных Лешке? Почему Соболев в такой панике? Встреча оставила во мне тошнотный осадок. Как если бы кто-то посторонний нашел в моей квартире ворох давно нестиранного белья.
Наверное, в жизни каждого, если покопаться, можно обнаружить такие вот биографические вехи. Искренне надеюсь, что я не одинока в своей беде и миллионы нормальных, уважающих себя людей, в момент помрачения рассудка, перестают оценивать себя адекватно. Они, как и я, выставляют себя на распродажу, забыв о престижном дипломе, о личной библиотеке русской классики, о новых ботинках из итальянского бутика, о последней премьере Триера, о стрижке за сто долларов, о вызубренных наизусть стихах Ли Бо «Солнцу дано, раз возникнув, не прекращаться. А человек – не эфир изначальный, где уж ему уходить – возвращаться!» Отринув свой истинный прайс, за три копейки дарят внутреннее и внешнее богатство залетному проходимцу. Потом до конца жизни их давит жаба. Но кто не совершал ошибок?
* * *
Во вторник я обивала пороги соседей, пытаясь выведать у них ускользнувшие от милиционеров подробности. На лестничной площадке вместе с Ирой проживали Вероника Сметанина с сыном-подростком Колей и семья Крюковых, муж Жора, жена Валентина и две дочки семи и пяти лет – Ксюша и Даша. Люди приятные и не слишком любопытные.
– Ну пела она, так и сама поди знаешь, а других претензий к ней нет, – пожимая дебелыми плечами, сказала Вероника, – ворона еще эта ее доставала, особенно по утрам, уж где только раздобыла такое чудо. Мой Колька прямо обзавидовался, тоже такую хотел.
– Может, что-то подозрительное в последнее время замечала? – не сдавалась я.
– Да нет, все как обычно, – Вероника смахнула с нарядной скатерти несуществующие крошки, – мы в августе в Пицунду уезжали на три недели, только вот перед первым сентября вернулись, Кольке в школу. Я тут крутилась, как белка в колесе, тетрадки, учебники. Не до того мне было.
– Да я понимаю. Но ты все-таки подумай, ведь стены то тонкие, небось каждый вечер как-то да проявляла себя соседка?
– Ой, привыкаешь, как у железной дороги жить, сначала шумно, а потом ничего. Воду включала она, слышно, когда в ванной. Пела, вечером тихо, но все-таки доносилось. На пол что-то, бывало, упадет, каблуками топала сильно. Да что тут можно понять?
– А вот в этот день, точнее уже ночью, как все было?
– Не помню я, честное слово. Если бы знать, что ее убьют, конечно бы обратила внимание, а так… нет. Я в этот вечер еще злая была. Пришла, выпила коньяку и сморило меня.
– А что злая то?
– Да подонок какой то, прости господи, гвоздь засунул в магнитный замок в подъезде, а все на моего Кольку свалили. Как чуть что случится, так сразу на пацана. Он без отца живет, защитить некому, вот и выпендриваются кто во что горазд.
– Так, а ты говоришь, ничего необычного.
– Да при чем тут замок? Ой… ты думаешь, это он, убийца, замок то сломал?
– Рано пока еще об этом думать. Милиции сказали об этом?
– Нет, – растерялась соседка.
Глаза ее, ярко серые, смотрели на меня с восторгом внезапного озарения. Можно не переживать – уже через час весь дом будет знать, что именно убийца сломал накануне магнитный замок. Починили его, по словам Вероники, только на следующее утро. Как раз незадолго до того, как мужчина из второго подъезда нашел труп.
* * *
К нему то и отправилась я, попрощавшись с Вероникой и убедившись, что никого из Крючковых нет дома.
