Она призадумалась.
— Ах да… Как тебя зовут?
— Игорь, — невольно улыбнулся я.
Она кивнула вроде как с удовлетворением.
Уловив мой недоуменный взгляд, девушка пояснила:
— Хорошее имя. То, что надо… Меня, кстати, зовут… — Она ненадолго задумалась… — Эмма.
— Ну что ж, Эмма, так Эмма, — легко согласился я. — Паспорт спрашивать не буду. Главное, что ты совершеннолетняя.
— Мне с тобой понравилось. Я приду еще, — объявила она и вытащила из сумочки мобильник. — Номер телефона? — этак повелительно вопросила Эмма.
Меня ее интонация и манера себя вести стали раздражать.
— Полегче, девочка. Надо будет — я сам тебе позвоню. Оставь мне свой номерочек.
Она вновь полезла в сумочку и выудила оттуда… пистолет. А действительно — когда я вытаскивал проклятые кондомы, то в закрытом боковом отделении как будто бы нащупал нечто железное. Но тогда у меня, понятное дело, только одно было на уме.
Между тем Эмма наставила пистолет на меня, и я, внимательно оглядев его с расстояния в пару метров, убедился, что оружие боевое и не стоит на предохранителе!
— Что тебе надо от меня? — спросил я очень тихо, поскольку сразу потерял голос.
Она пожала плечами:
— Я же сказала: номер телефона.
Понятно, что я не смог ей более отказывать в таком пустяке.
Проводив ее молчаливым взглядом, я отметил, что вся выпивка с закуской в двух переполненных пакетах так и осталась стоять нетронутой у двери в комнату.
* * *
Когда до Владимира Евгеньевича дошло, что черная экстравагантная шляпка, обнаруженная им в центре болотной трясины, принадлежит не иначе как Ирине Долинской, он чрезвычайно взволновался. Что же могло случиться с этой девушкой?
После своего визита к пациентке Дерябин вообще ничего не слышал о ней, а ведь мог бы поинтересоваться о ее здоровье хотя бы у всезнающей молочницы Гали. Но доктор не слишком верил в исцеляющие возможности своего снадобья применительно к неведомой болезни Ирины и потому сознательно предпочитал находиться в неведении — если с девушкой что-то не так, отрицательные эмоции ему ни к чему.
Однако сейчас у него возник, в сущности, детективный интерес к ее судьбе, поскольку никаких особенных чувств — вроде сострадания к болящей или здорового мужского влечения как к особи противоположного пола — он к Ирине не испытывал. В конце концов, спустя сутки после посещения болота, Владимир Евгеньевич решил этот свой интерес удовлетворить и направился к молочнице.
Когда-то небольшое дачное поселение, в котором обосновался доктор Дерябин, находилось в километре от деревни Желдыбино, но постепенно пространство между ними застраивалось, и два населенных пункта теперь слились в одно целое под общим наименованием, позаимствованным у деревеньки.
Но на дислокации дерябинского дома такое объединение никак не отразилось — была его избенка на краю дачного поселка, стала располагаться на краю деревни, только и всего. Да и жилище молочницы как находилось в полутора километров от места обитания Владимира Евгеньевича, так и теперь оно там же.
Однако раньше он шел к Гале по тропе, проложенной на ржаном поле с редкими васильками под пение вольных пташек, а в нынешние времена брел по усыпанной гравием грунтовке между двухэтажных строений из красного кирпича под непрестанный брёх цепных собак с обеих сторон дороги. И вот это обстоятельство его некоторым образом нервировало.
Но сейчас, захваченный загадочной находкой на болоте, вырывавшей доктора из контекста его однообразного, в общем-то, бытия, он несся по деревенской улочке к дому молочницы, не обращая никакого внимания на окружающую действительность.
На дверях избы Гали он вдруг обнаружил висячий замок, и это пустяковое вроде бы обстоятельство повергло его в уныние. Детективное расследование сразу же натолкнулось на непреодолимое препятствие. Молочница жила одна, и дать информацию о ее нынешнем местонахождении никакие домочадцы не могли. Тогда, быть может, что-то подскажут соседи?
Но вскоре выяснилось, что оба соседних дома и изба напротив тоже закрыты на замки.
Что за черт? Деревенские жители крайне редко покидают свои дома, если только не копаются на огороде, но в этом случае они замки на двери не вешают. Да и не заметил Владимир Евгеньевич никакой деятельности на грядках и в садах.
Тут он обратил внимание, что деревня вообще выглядела как-то пустынно. Не наблюдалось даже местных пьянчужек обоего пола, в поисках нескончаемой опохмелки шастающих обычно от избы к избе в течение всего светового дня, прихватывая, впрочем, и сумерки, как утренние, так и вечерние.
Оглядев Желдыбино более внимательно, Дерябин обнаружил-таки на лавочке возле одного из домов древнего деда, которого все кликали Евсеич, — в потрепанной гимнастерке, увешанной орденами, медалями и сразу несколькими значками «Победитель социалистического соревнования».
Владимир Евгеньевич уважительно приветствовал ветерана войны и труда и незамедлительно приступил к расспросам:
— Что стряслось, Евсеич? Куда вся деревня подевалась?
Дед выдержал солидную паузу и потряс Дерябина неожиданным ответом:
— Всеобщая мобилизация, сынок.
Проведя последние сутки в непрестанных размышлениях о возможной судьбе Ирины Долинской, доктор не включал ни радио, ни телевизор и, соответственно, ничего не знал о каких-либо тревожных событиях, потрясших страну до такой степени, что пришлось объявлять экстренную и тотальную мобилизацию чуть ли ни всего гражданского населения. Однако за развитием международной ситуации Дерябин в принципе следил, и она, ситуация эта, никак не обещала столь грандиозных осложнений для родной страны.
Владимир Евгеньевич не слишком-то часто общался с Евсеичем — в последний раз и припомнить не смог, когда, — и у доктора появилось совершенно естественное опасение: а не подвинулся ли дедуля разумом в связи с преклонным возрастом и жизнью, полной военных подвигов и непосильной работы за липовые трудодни на местный колхоз «Желдыбинские зори»?
— И что же, прямо всех в один день и мобилизовали? — осторожно спросил он.
— Так точно. Прямо с утра.
— И собраться толком не дали?
— Где там! Кого посадили на военную машину — здоровую такую, кого на легковушки, а кто своим ходом… И с Богом! — Тут Евсеич осенил себя крестным знамением.
— А кто-нибудь в деревне, кроме вас, остался? — продолжая выдерживать сдержанный, как с опасным больным, тон, осведомился доктор.
— Таких тоже хватает. К примеру, из московских дачников никто не поехал.
Окончательно сбитый с толку, Дерябин отошел от деда в поисках более вменяемого собеседника и почти сразу же заметил приближающегося велосипедиста, а точнее, велосипедистку. Ею оказалась молочница Галя.
— Владимир Евгеньевич! — сразу же заволновалась, засуетилась она и, несмотря на свое, казалось бы, неподъемное тело, ловко и даже с элементами элегантности соскочила с транспортного средства на гравий. — Я же вам вечером молочка обещала! Не дождались?
— Гм… Я забыл у вас еще и баночку сметаны заказать. — Об Ирине Долинской он хотел расспросить как бы между прочим.
— Ой, Владимир Евгеньевич! — всплеснула она руками. — Готовой-то у меня и нет! Потерпите уж до завтра. Или вам срочно надо? Тогда я у Клавы попрошу. Клавка-то, она как раз спрашивала у меня, не нужно ли кому сметанки? — затараторила молочница.
— Нет, нет, Галя, ваша сметана вкуснее. Бог с ней, с Клавой! — отмахнулся Дерябин. — А куда, интересно, вся деревня пропала?
— Да к Долинскому, на стройку, — охотно пояснила разговорчивая молочница. — От него Гоша на своем джипе приехал, стал мужиков зазывать, да и бабам, говорит, работенка там найдется. Халтура на три дня. Мужикам по две тыщи в день, бабам — по одной. Вот почти вся деревня с места и снялась.
— Круто! — невольно переходя на современную молодежную лексику, подивился Владимир Евгеньевич. — На стройку, говорите? А почему бы Долинскому профессиональных строителей было не пригласить? Да и обошлось бы дешевле.
— Ну, для Льва Михалыча такие деньги — мелочь. А ему срочно небольшой домишко построить надо. Я слышала, для новых охранников. Пополнение прибывает.
— И с чего такая срочность?
— Точно не знаю, — пожала она плечами. — Но, видать, что-то стряслось.
— Уж не с Ириной ли? — ловко перешел Дерябин к волнующей его теме.
— Как раз с ней-то полный порядок. Здорово, видать, ваше лекарство помогло. Небось Лев-то Михалыч вас за Ирину щедро отблагодарил? — Галя с явным любопытством и, видимо, с надеждой на премиальные за свое посредничество в данном медицинском деле устремила неотрывный взор на несколько смутившегося при этом доктора.
— Полный порядок, говорите? Ну и слава богу. А я как раз собрался ее навестить. Ирина сейчас в особняке? — поинтересовался Дерябин, обойдя вопрос о гонораре: он считал, что двести долларов — сумма, о которой не стоит и говорить, не то что с нею делиться.
