— Он самый! — усмехнулся Игорь. — Но почему-то Дарзиньш его подкармливает. Для чего-то он ему нужен.
— Один и такой нужен! — улыбнулась Алена. — Был у меня приятель, из солнечной Грузии, это его любимая поговорка.
— Близкий приятель? — неожиданно ревниво спросил Игорь.
— Его убили! — нахмурилась Алена и отвернулась, чтобы скрыть выступившие на ресницах слезы. — В Грузии живут не только грузины. Он был русский. Но из Тбилиси.
Это был тот самый партнер Алены, потеря которого и заставила ее приехать в эту тьмутаракань, чтобы лично удостовериться в необходимых качествах будущего партнера. А умение и мастерство в него вложат инструкторы тайной школы.
Игорь ей понравился. Впрочем, сказать „понравился“ было мало. Алене очень захотелось, чтобы он оказался соответствующим той задаче, которую на него возложат со временем. А по себе она знала, как трудно порою переступить ту невидимую черту, тот порог, за которым начинается другой человек. Да и человек ли?
И она, достав белоснежный платок, так удививший Игоря, что он, словно на чудо, уставился на него, вытерла слезы по прошлому и нежно улыбнулась Игорю, моля Судьбу, — потому что на не верила в Бога, который отвернулся от нее в ту самую минуту, когда ей так необходима была его помощь, но она ее не дождалась, — пособить ей и вручить этого красивого парня, сотворив из него профессионального убийцу, состоящего на службе у могущественной организации, вершащей судьбами своей страны и других стран. Это была работа, где ошибаются, как и минеры, всего лишь один раз. И ошибка эта смерти подобна.
Игоря сообщение о смерти приятеля Алены сразу же успокоило. Теперь он мог с пониманием и уважением отнестись к ее чувствам, не зная, правда, выражать сочувствие или нет.
Поразмыслив, он все же решил выразить сочувствие:
— Прими мои соболезнования! — сказал он печально. — Раньше каждое сообщение об убийстве вызывало у меня недоумение, и непонимание, и мысли лишь о сумасшествии убийцы. Но после того, что я здесь насмотрелся, прошлая жизнь мне кажется такой спокойной и безмятежной, как сказка.
— Там тоже она разная! — сказала Алена. — Идет непрерывная борьба за власть, и есть власть предержащие, которым нужны для сохранения ее люди, умеющие ликвидировать противника.
Она сказала это безо всякого намека, безотносительно к Игорю, да он и не воспринял ее слова на свой счет, разговор шел абстрактный.
Зато он вспомнил слова Бальзака:
— „Жизнь — это чередование всяких комбинаций, их нужно изучать, следить за ними, чтобы всюду оставаться в выгодном положении“, — процитировал он.
— Последняя комбинация автору этих строк явно не удалась! — усмехнулась Алена. — Его женитьба…
— Его женитьба — это его личное дело! — заметил Игорь. — Это только кажется, что со стороны виднее. На самом-то деле мы со стороны видим только внешнюю сторону дела, а внутреннюю нам не видать.
Алена задумалась, но решила не вдаваться глубоко в обсуждение этого вопроса, а потому просто предложила:
— Давай работать!
Дарзиньша с неодолимой силой тянуло домой. Раньше он частенько задерживался на работе, чтобы не испытывать унижающего его чувства собственной неполноценности, которое всегда испытывал рядом с Амой. Она настолько подавляла его, что иногда он начинал ее бояться. Ну, может, и не бояться, а страшиться, как страшатся всего непознаваемого, того, что вызывает естественное чувство бессилия и естественное желание оказаться подальше от этого непознаваемого.
Он прекрасно понимал, что сейчас возникла проблема, которую очень трудно решить, но которую при всем при том решить необходимо.
Образ Ольги неотрывно стоял перед глазами, вызывая страстное желание ею обладать, чего у него никогда не бывало с Амой, хотя время от времени, по одному ей известному графику, она занималась с ним плотской любовью, доставляя величайшее наслаждение. Но это было всегда, как сеансы сексотерапии, а не та страсть, которая внезапно охватила все его существо.
Выполнив свои обязательства перед организацией, познакомив Алену с объектом изучения, ради которого она и прибыла в этот Богом забытый уголок, Дарзиньш поспешил к себе домой, чтобы насладиться живой и естественной красотой, простой и безыскусной, как сама природа, как сама жизнь.
Честно говоря, Дарзиньшу просто надоело приобщаться к божеству, которое воплощала собой Ама, и быть, как он мысленно себя называл, „принцем-консортом“.
Захотелось просто побыть мужиком, чтобы баба его любила и почитала, и боялась, считалась с ним и уважала.
Ему и в голову не приходило, что он требует взаимоисключающих вещей, потому что того, кого боятся, того не уважают, а кого уважают, того не боятся.
Но такие мысли в шестьдесят лет не приходят в голову.
Дарзиньш поспешил домой, его, честно говоря, несколько беспокоила первая встреча Ольги с Амой. Ему было лучше судить о силе воздействия Амы на окружающих, Ольга могла сорваться и надерзить Аме, а та своей сверхъестественной силой могла Ольгу погубить.
По дороге Дарзиньш встретил своего заместителя, который начал угодливо кланяться еще за десяток метров, умильно улыбаясь.
Но Дарзиньша опять охватило неистребимое чувство того, что рядом опасная и ядовитая змея, свернувшаяся в пружину и готовая прыгнуть и укусить.
— Хорошенькую служаночку взяли себе в дом, товарищ полковник! — заговорил майор. — Совет вам да любовь!
Дарзиньшу захотелось хлестануть майора по физиономии. Более гнусного человека он не встречал в своей жизни, а он столько подлецов видел-перевидел на своем веку, что целый паноптикум составить можно было. Но майор был экземпляр из экземпляров. Если у Дарзиньша иногда появлялась мысль помочь человеку, если он видел и верил в его невиновность, то мозг майора работал только на зло и на уничтожение. И невозможность развернуться в полную силу из-за такого препятствия, как Дарзиньш, приводила майора в тихое бешенство.
Дарзиньш вспомнил, что Вася жаловался ему на майора, что тот запретил давать ключ от отдельной комнаты для Васильева.
— Ты почему мешаешь работать заключенному Васильеву? — спросил он с плохо скрываемым раздражением. — Мои приказы не обсуждаются, майор!
— Это недоразумение! — заюлил майор. — Я подумал, что это Вася самовольничает.
— Вася выполняет мои приказы! — жестко сказал Дарзиньш.
— Но посудите сами, товарищ полковник, — засуетился майор, — гораздо легче выполнять ваши приказы, если они направляются через меня. Существует же пока субординация?
— Дискуссию на тему о субординации мы отложим до лучших времен! — решил Дарзиньш и, не прощаясь, прошествовал мимо своего заместителя.
У майора сразу же физиономия перекосилась от злобы, и он тихо, Чтобы, не дай Бог, не услышал начальник, прошептал:
— Я на тебя такую бочку покачу, что она из тебя блин сделает, полковник! И всех твоих любимчиков „к ногтю“! А твою служаночку возьму к себе в дом, который ты пока что занимаешь. Ничего, что я не могу. Пососет, и то приятно. Дурочка, поверила, что я в силах сотворить ей „помиловку“. Сосать будешь до посинения, вот и вся твоя „помиловка“.
Выпустив частично из себя „пар“, майор отправился на работу, продолжая вынашивать яд мести.
А полковник, войдя в свой дом, остановился, умилившись открывшейся ему картине: Ольга сладко спала на диване, по-детски улыбаясь во сне, а Ама, его всемогущая и вседержащая Ама, сидела рядом с ней, перед таловым прутом с разноцветными лоскутками и камлала, время от времени проводя рукой по голове Ольги, отчего у той сразу же появлялась радостная улыбка на лице, становившемся еще более красивым и почти невинным.
Ама не обратила никакого внимания на появление „хозяина“ и продолжала камлать, тихо бормоча непонятные полковнику слова. Она общалась со своими духами и была в другом мире, где не было места исправительно-трудовым учреждениям, но все равно было много зла.
Но там этому злу хотя бы противостояли добрые силы, добрые духи боролись со злыми, все было уравновешено, находилось в полном соответствии друг с другом, а потому можно было надеяться в равной степени и на победу светлых сил.
Дарзиньш не стал мешать, а тем более будить Ольгу, хотя очень ему этого хотелось, и прошел в кабинет, чтобы поразмыслить над делами вверенной ему колонии строгого режима, над ситуацией, сложившейся после приезда туда „князя“ зоны.
Дарзиньша направили в это исправительно-трудовое учреждение с откровенной и нескрываемой целью: надеялись, что ему удастся превратить „черную“ зону, где власть уголовников превышала власть администрации, в „красную“, где должны были царить закон и порядок, олицетворяемые лагерной администрацией.
Полковнику удалось выторговать „карт-бланш“, когда его действия не должны были подвергаться критике. Только в этом случае он гарантировал успех. „Карт-бланш“ оправдал себя в других колониях строгого режима, где Дарзиньшу удавалось жесткими, подчас жестокими методами подавить сопротивление заключенных и сломить их вечное стремление к бунту.
