Оставив это. Дан сел рядом и обнял меня за плечи; этот жест не успокоил меня, нет – он прорвал плотину слез: я рыдала и не могла остановиться – Ну не плачь, не плачь, девочка, не плачь, хорошая моя. Все же хорошо – Пингвиныч спасет его, он же Господь Бог в хирургии. Мы позвоним в клинику, подъедем… Я понимаю, ты испугалась…
Я молча выпросталась:
– Ты не понимаешь, Дан. Это все из-за меня… Я не могу больше жить с этим, не могу… Поднявшись, я подошла к шкафу.
– Помоги мне.
Дан помог мне отодвинуть шкаф, пыльная папка с набросками завалилась на пол. Покопавшись в ней, я достала пакет с кассетой и дневником Нимотси. И швырнула его под ноги Дану.
– Вот из-за чего они хотели убить Серьгу. Они искали и не нашли… Это моя кассета. Это я спрятала ее туда.
А теперь уходи.
Дан непонимающе взглянул на меня.
– Уходи, – истерически закричала я, – я не хочу, чтобы и ты попал в эту мясорубку, хватит смертей, я больше не могу, не могу, не могу…
Дан ударил меня по щеке – чтобы остановить истерику – и тотчас же крепко прижал к себе:
– Вот что. Я никуда не уйду. Даже если ты будешь гнать меня, даже если спустишь на меня всех собак. Я никуда не уйду. Сейчас ты успокоишься и все мне расскажешь. Все. Но сначала нужно вызвать милицию.
У меня есть пара серьезных ребят, они быстро это дело размотают.
– Нет, нет! Я знаю, кто это сделал. И милиция здесь ни при чем. Ты даже не можешь представить себе…
– Хорошо, хорошо. Сейчас мы закроем дверь и поедем ко мне. Оставим здесь все так, как было. Нужно собрать ему вещи в клинику…
– Да, да, – ухватилась я за эту мысль, радуясь, что хоть чем-то можно занять воспаленный ум.
– Договорились, – мягко сказал Дан. – Ты берешь себя в руки. Никаких истерик, а позже мы обстоятельно с тобой поговорим. Обещаешь?
– Обещаю, – сказала я, складывая в сумку вещи Серьги.
Бесполезное дело, все рубашки были измазаны краской, пятнами от скудных Серегиных трапез, ленивым телом. Я вспомнила, что Серьга ненавидел стирать, ни машинки, ни порошка никогда не было в его доме. “Я последний понтифик Кватроченто, а не какой-нибудь енот-полоскун”, – гордо утверждал он. Рубашки, носки, майки он носил до того момента, пока грязь не становилась явной. Потом выбрасывал заношенную одежду и тут же покупал новую…
– Знаешь, – я виновато улыбнулась Дану, мне было стыдно за недавнюю истерику. – У него даже нет чистых вещей.
– Это самая маленькая проблема. Я привезу свои. Едем.
Дан взял ключи от квартиры, которые висели на гвозде под ржавой подковой, и старательно закрыл дверь:
– С этим разберемся позже. Главное, чтобы он остался жив.
Через десять минут мы уже покинули город. Джип Дана мчался по шоссе.
– Куда ты меня везешь? – спросила я.
– Туда, где ты будешь в безопасности, – ответил Дан, – к себе на дачу. Там лес, сосны, там ты придешь в себя, и мы спокойно все обсудим. Судя по всему, тебе не стоит оставаться в городе.
Он вдруг остановил машину, повернулся ко мне и тихо поцеловал в губы, – это было так неожиданно, что я даже не успела толком ответить на его поцелуй, сор – в с губ лишь запоздалое прерывистое дыхание.
– Слушай, я ведь недавно заплатил ему за картины. Это довольно внушительная сумма… Может быть, его просто ограбили?
– Нет, – твердо сказала я. – Мне бы хотелось так же думать – мне никогда еще не хотелось думать так же, но это не правда. Точно такой же погром они оставили у меня в квартире – поэтому-то я и поехала к Серьге… Дан внимательно смотрел на меня.
– Ты веришь мне?
– Да, да.
– Все будет хорошо. Я смогу защитить тебя.
Я обняла Дана за шею и крепко прижалась к нему, почувствовав, что счастлива. Счастлива, несмотря на весь ужас сегодняшнего дня.
Шоссе все еще было пустынным: несколько тяжелых трейлеров пронеслись мимо нас в сторону Москвы – как наспех и по неведению открытая Америка. Дан шел почти на предельной скорости, так что нас никто не обгонял. Только в зеркале заднего вида отражался контур какой-то одинокой далеко идущей легковушки.
Больше всего мне хотелось положить голову Дану на колени; положить, закрыть глаза и убедить себя в том, что все это произошло не со мной, что мы просто едем за город, где зима уже тронула землю, где только что выпавший, еще не окрепший, младенческий снег не убирают в грязные кучи, где можно затопить камин…
И сжечь эту проклятую кассету.
Мы ехали добрых сорок минут, когда Дан свернул на проселочную дорогу.
– Ну вот, – сказал он, – еще немного, и мы на месте.
За окнами стеной стоял уснувший лес, но дорога была довольно широкой, выложенной железобетонными плитами. Спустя некоторое время тишину разорвал пронзительный сигнал приближающейся машины. Это был джип, но гораздо более внушительный, чем аккуратный, почти игрушечный джип Дана. Теперь эта лишенная грации огромная туша стремительно нагоняла нас.
– Надо же, кому-то не терпится, – улыбнулся Дан, рассматривая автомобиль в зеркало. – Придется пропустить хозяев жизни, иначе они отобьют нам зад.
Дан слегка притормозил, и джип сразу же вырос, угрожающе приблизился, хотя людей за стеклами разглядеть было невозможно. Наконец водитель джипа пошел на обгон – и вместо того, чтобы проехать мимо, резко затормозил и почти уткнулся в нос Дану. Столкновение казалось неизбежным, но Дан в последний момент резко вывернул руль и остановил машину.
– Сейчас разберемся, не волнуйся, – сказал он мне спокойным тоном, но я видела, как по скулам заходили желваки.
Я ничего не ответила.
Я и не могла ничего ответить – близко подступивший страх сковал меня: на переднем сиденье, рядом с водителем, сидел Александр Анатольевич…
Дверцы джипа распахнулись, и из них посыпались парни – кроме Александра Анатольевича и водителя, я насчитала еще двоих, возвращаясь и возвращаясь взглядом к спокойному лицу Александра Анатольевича. Он почесал переносицу дулом пистолета и радушно улыбнулся мне. Парни, выскочившие из машины, были вооружены короткими автоматами.
– В чем дело, ребята? – спросил Дан. Он не потерял хладнокровия, хотя не мог не видеть оружия у людей из остановившего нас джипа.
– Приехали, паренек, – радостно сказал Александр Анатольевич и грузно вылез из машины.
Попытаться прорваться, резко нажав на газ, было делом бесполезным – тело шинкаревского джипа надежно перекрывало дорогу. С запоздавшим отчаянием я увидела, как по лицу Дана пробежала тень досады – зачем я остановился? зачем, зачем?..
– А рыпаться не советую, – вкрадчиво пропел Александр Анатольевич, вплотную подойдя к нам, – могут и шкуру попортить. Так что вылезай, друг.
.. – Кто это? – спросил Дан шепотом. – Ты его знаешь?
– Да, – еле шевеля пересохшими губами, ответила я.
– Вылезай! – Парни передернули затворы, а Александр Анатольевич распахнул дверь со стороны Дана.
Тяжелое темное чувство накрыло меня с головой. Вот и вес, конец пути… Но Дан, Дан – мягкие волосы на затылке, полы плаща на маяке, обнимающие меня, “вы мне нравитесь, Ева, очень нравитесь…”, последний поцелуй, за которым стояла новая, невыразимо прекрасная жизнь…
– Отпустите его! – крикнула я Шинкареву осевшим голосом. – Отпустите его, он ничего не знает. Отпустите, я поеду с вами.
– Куда ехать-то? Приехали уже. – Александр Анатольевич сочувственно ткнул пистолетным дулом Дану под подбородок. – Ряха твоя лощеная что-то больно знакома. Может, виделись где?
– Может, и виделись. – Дан был поразительно спокоен.
– Ну да это неважно теперь. Вот что я скажу тебе – не ту ты себе подругу выбрал, парень, ой не ту. Она-то тебя под монастырь и подвела. А ведь мог найти совсем другую, добропорядочную, и прожил бы с ней до старости. Потом бы, конечно, любовницу себе завел, детей бы в Оксфорд учиться отправил или в Кембридж… Финансы, я вижу, позволяют… А теперь уж не придется. Кончайте его, ребята, а я пока с нашей красавицей потолкую, уж больно быстро она бегает, не угнаться да толком не поговорить.
– Нет, нет! Оставьте его. – Я вцепилась в рукав Дана, но его уже вытащили из машины, быстро обыскали и, подталкивая в спину тупыми рылами автоматов, повели к близкому лесу. В руках у одного из парней Шинка-рева я увидела лопату с коротким черенком…
Александр Анатольевич уселся на водительское место, обхватил меня за шею ручищей с зажатым в ней пистолетом: дуло уперлось мне в перекрестье ключиц, а совсем рядом возникла тяжелая круглая голова Шинка-рева. От него несло пивом, запах был почти удушающий, кажется, я даже на секунду потеряла сознание.
– Ну здравствуй, здравствуй! – сказал мне он как старой знакомой. – Вот и встретились наконец. Ты кое-какие вещички забыла у нашего общего друга, так я тебе их принес.
Не торопясь, Александр Анатольевич выложил передо мной на приборную панель джипа кассету и мое собственное изрядно помятое письмо – края у открытки “С днем рождения!” были заломлены.
